Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов - Владимир Маталасов

– О-о, святой Антонио! – радостно воскликнул хозяин.

– О-о, пресвятая дева Мария! – вторил ему гость.

– Иван Абрамыч! Мой вам до пояса и ниже! Милости прошу в мою скромную обитель! – Хозяин спешил гостям навстречу, мельтеша ножками, наклонив голову набок, с дымящейся сигарой в руке. – Почтили всё-таки своим присутствием старого отшельника, осчастливили. А вы у меня первые, – сообщил он радостную весть. – Сейчас и гости начнут съезжаться. А покеда оне будут это делать, я успею показать вам своё хозяйство.

Показал: на правах хозяина дома, бегло, с краткими пояснениями водил их по своим апартамента. На немой вопрос, так и сквозивший во взгляде Бабэльмандебского – откуда, мол, всё это, – Кочергин-Бомбзловский, не менее откровенно возведя глаза к небу, мысленно дал понять что всё это дано свыше, не всем этого уразуметь, всему своё время, да и вообще – вопросы тут излишни.

– Судьба! – вслух подытожил Иван Абрамыч.

– Судьба, говоришь? Что судьба? Так можно всю жизнь чего-то прождать. А ты лучше возьми, да дёрни тихонечко Господа нашего за рукав-то, напомни ему о себе. Смотришь, и тебе кусочек пирога под солнцем сыщется. Обо всё рассказывать просто нету времени: вот-вот гости подъедут. Обо всём доложу, как только время представится. Одно только могу сказать: всё, что вы здесь видите, зиждется на собственном здоровье и нетленных костях старческих.

Жилище было обустроено шикарным образом. Повсюду охрана и прислуга. В дверном проёме спальни на втором этаже, подперев голову рукой, закинув нога за ногу и облокотившись локтём о косяк, красовалась тучная, могучего телосложения фигура чернокожей женщины с мощным торсом.

– О-о! – не удержался от подобной неожиданности Иван Абрамыч, открыв от изумления рот и замедлив ход. – Что за чудо! Это откуда же у тебя этот нежный цветок – дитя Африки?

– Эту бабенцию я выписал из племени Мбабане Туки-муки, что в провинции Куанго-Буанго, для любовных утех, сам понимаешь, чисто платонических.

– Понимаю, понимаю! – Бабэльмандебский невольно, украдкой, перевёл взгляд на неподобающее место мужской стати своего визави. – Значит – седина в голову, бес – в ребро? – пошутил он. – На манер Казановы. Тот не был женат, но оставил после себя неисчислимое потомство. Так что все мы – дети Казановы, а Казанова – порождение эпохи. Ну и правильно. Мужчина силён духом, женщина – телом. Да и вообще, по секрету: женщина – это наркотический продукт.

– Выходит, что так! – стушевался хозяин. – Живём только раз. Между прочим, зовут её по-ихнему – Йо-хо-хо, а по-нашему – Коломбина.

Своды основной залы были украшены лепными изображениями персонажей греческого эпоса. На хорах заканчивали свои приготовления к игре музыканты. Ужин был сервирован а-ля-фуршет. Суть этого иностранного слова для Ивана Абрамыча, ещё со времён далёкого детства, заключалась в том, что под ним он подразумевал определённое действо, когда гости вереницей ходят кругами вокруг стола, на ходу выпивают, закусывают и удаляются восвояси. Однако, для желающих, отдельно стояли столики с лёгкими, ажурными, приставными стульями.

– Всё, открываю кингстоны, ложусь на дно! – прошептал Манюня Чубчик на самое ухо Бабэльмандебскому, окидывая беглым взглядом столы, уставленные чёрной и красной икрой, свежими омарами, чудесной семгой, заливными осетрами, куропатками, батареями бутылок со спиртными напитками: винами, водками, коньяками. – Всего томительней на свете – ожиданье! – произнёс он, глотая слюну. – Благоговею, уповая!

Потихоньку стали съезжаться гости. Зала медленно оживала, наполняясь звуками голосов и приглушённой игрой музыкантов, исполнявших игриво-шаловливую «Польку „Бабочку“ для молодого носорога». Некоторые из гостей прибыли со своими малыми чадами, доставлявшими взрослым немало хлопот. Так, например, эти юные диверсанты, резвясь, потешались тем, что подкладывали почтенным мужьям и дамам, под сиденья стульев, имитаторы неприличных звуков и запахов. Надо было видеть лица и поведенческие реакции «провинившихся» взрослых. Вот была потеха-то.

Дворецкий непрерывно объявлял фамилии вновь прибывших, но… только именитых гостей: менее именитая публика не была удостоена подобной чести.

– Генеральный директор закрытого акционерного товарищества «Фирма веников не вяжет» господин Мюдак Витольд Арнольдович!

– Основатели кооператива «Сельхознавоз», двоюродные братья, господин Бжепшицкий Апостол Евграфович и господин Пшибжецкий Автандил Дормидонтович!

– Хэрвамвбок, господа!

Зал поначалу застыл и затих от изумления. Потом пронёсся лёгкий шумок и ропот. А где-то там, на ближних подступах к туалету, возмущённо прозвучал женский голос:

– Да как он смеет, подлец этакий? Хам!

– Хэрвамвбок, господа! – повтори дворецкий, видимо, явно наслаждаясь произведённым на публику эффектом от произнесённого. – Господин Хэрвамвбок Сусалий Пирамидонович, отпрыск скандинавской королевской династии, экс-дипломат!

По залу прокатилась волна облегчённого вздоха. Послышались смешки и обоюдные поддёвки.

– Гордость отечественного балета, госпожа Брунгильда Лучезарная и госпожа Амброзия Гибкая!

– Наши иностранные друзья: господин Петардо Хуан Бернардович из Бразилии и госпожа Джуди Балерини из Палермо.

– Наши японо-вьетнамские друзья: Сунь Ся-ка, По-Чём-пень, Ху Вон-там!..

– Вон, глядите, два закадычных друга – Поцелуйко и Наливайко, – заочно знакомил хозяин друзей со своими гостями. – А выправка-то, особенно у Поцелуйко.

Действительно, так и хотелось спросить у того: «В каком полку изволили служить, батенька?», и услышать в ответ: «В сто первом, кавалергардском!» – Идёмте-ка, подойдём к ним поближе, – посоветовал Монблан Аристархович. – Кажется, к ним направляет стопы свои Гармония Всеобъемлющая – жена генерала Портупей-Голенищева, генерала с ужимками отставного прапорщика. У него есть ещё такая прибаутка: «Штык те в карман и портянка на шею!». Так вот, Гармония, это, я вам скажу, не женщина, а полевая гаубица. Исключительно породистая и плодовитая особа.

– Добрый вечер, господа! – сходу, без обиняков, прямо в лоб атаковала та молодых людей. – Мы с вами не знакомы?

– Никак нет! Не имеем чести знать! – молодцевато прищёлкнув каблуками, с одновременным вскидыванием головы, став во фронт как заправский служака, лихо подкрутив щёгольские щёточки усов, ответил один из них, и представился:

– Поцелуйко!

Превратно истолковывая подобное представление, его по обычаю целовали: мужчины – подчёркнуто вежливо, по-мужски, так же подкручивая усы, от смущения крякая, кряхтя и покашливая в кулак; женщины – с особым рвением, но с опаской оглядываясь: «Моего здесь нет?» и произнося: «Какой милый чебурашка!».

– Наливайко! – произведя отмашку рукой, точно таким же манером представился другой.

– Эй, человек! Наливай-ка! – обратилась она к проходившему мимо официанту с бутылкой коньяка и хрустальными рюмками на серебряном подносе. – Налей-ка нам, братец, по маленькой на троих: душа жаждет… Ну, причастимся, друзья, и возрадуемся!

Выпили, вкусили по конфетке. Те, как выяснилось впоследствии, оказались «Музыкальными», подкинутыми на поднос юными экстремистами.

А гости всё прибывали и прибывали, заполняя собой залу.

– Гость Востока! – провозглосил глашатай. – Господин Челдобухры Шалдыбурдык семнадцатый.

– Мордухале чугуп апанамана бирды-кирдык! – приветствовал вновь прибывший, послав в публику, двумя руками, три воздушных поцелуя.

– Известный в салонных кругах юморист-пародист господин Табуреткин Исидор Сысоевич! – в очередной раз возвестил дворецкий о прибытии нового гостя.

– Здравствуйте, кто как может! – обезьянничая всем своим лицом, на манер шута, в замысловатом реверансе, тот отвесил низкий поклон. Он танцевал губами: верхняя улыбалась, нижняя плакала. При этом левый глаз не слушался правого. Голосом Владимира Вольфовича справился: «Полководцы вам не нужны?.. Пока – нет? Ну что ж, я подожду», и с этими словами затерялся в толпе праздношатающихся.

Монблан Аристархович, испросив у своих друзей разрешения, покинул их, сославшись на какие-то неотложные дела. Те продолжили обход залы. Они завязывали с присутствующими светские беседы, выслушивали их советы, пожелания, наставления.

Вот небольшая стайка любопытствующих окружила писателя местного масштаба Амулета Модестовича Чертополоха, который – по его собственным утверждениям, – пишет о том, чего нет и не было, но вполне могло бы быть. Он неторопливо, назидательно-нравоучительно вёл беседу со своими слушателями.

– …тогда непреложным правилом пишущей братии должен стать девиз: «Пиши, товарищ, пиши, и из этого что-нибудь да получится». И тогда писатель начинает постепенно обрастать своими произведениями, от головы до шляпы.