Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов - Владимир Маталасов

– Ну-у! – повисло разноголосицей в воздухе. – За кого вы нас принимаете, Иван Абрамыч?!

– Смотрите же мне! – Он погрозил сообществу скрюченным пальцем. – Так вот. В часы досуга, то есть в свободное от работы время, этот почтенный гражданин, и порядочный семьянин, декан факультета есть ни кто иной, как рядовой карманник и обыкновенный картёжный шулер средней руки.

Окружение невольно прыснуло со смеху. Кеша смеялся дольше всех, аж с прихрюкиванием, чем ещё больше раззадорил и рассмешил публику.

– Не верите, и не надо! – обиделся Иван Абрамыч. – Я думал поведать собравшимся об его изобретении мирового значения в области выращивания сельскохозяйственных культур, а вы ржёте как хряк с мерином. Тьфу! Противно смотреть и слушать. Пошли, Манюня. Нам здесь, тем более в этой компании, делать больше нечего. Да к тому же мы с тобой сегодня порядочно поизрасходовались.

– Да не серчай ты, Абрамыч. Не принимай близко к сердцу убогость нашу серую и неграмотность. Что с нас возьмёшь? – попытался успокоить его один из садоводов-любителей.. – Ты лучше расскажи в чём вся соль изобретения, а за нами не пропадёт.

Садовод Пыжиков заказал ещё по две порции пива на всю честную компанию, извлёк из внутреннего кармана пиджака поллитровку, разлил в маленькие пластмассовые чашечки из-под кофе и, несколько осоловевший, обратился к Бабэльмандебскому:

– С вашего позволения, голубчик, разрешите я вас троекратно…

– Извольте! – молвил тот, подставляя испрашивающему поочерёдно обе щеки, а затем уж и темечко.

– Премного благодарен! – Пыжиков икнул, родив затяжную отрыжку. – Слушаем тебя внимательно, голубь ты наш сизокрылый. Ну, давай, выкладывай, что там такого особенного изобрёл твой приятель.

– А изобрёл он то, что и изобретением-то тяжело назвать, – начал Иван Абрамыч. – Это скорее всего научное открытие мирового масштаба. За него, на днях, он Нобелевскую премию получил, а свидетельство на изобретение отдал мне на хранение. Грозился мне двадцатью пятью процентами за консультации. А уж как я отказывался, как отказывался… Призывал небо в свидетели, что Сорбонов не кончал.

– Зато, наверное, на пианинах играете, – прозвучало коварное предположение.

– Да какое там! Я больше на гитарах. Так вот. Всё дело в том, что вывел он – под моим руководством, – особый вид растения под названием «Древо Жизни». Это такое фруктово-ягодно-овощное дерево, высотой до двадцати метров, у которого на каждой из веток растёт свой, строго определённый вид овоща, фрукта или ягоды. Ну, например, только представьте себе: на самых нижних ветках растут на одной – арбузы, на другой – дыни, на третьей – тыквы, на четвёртой – кабачки, и так далее. На ветках, что повыше, растут более лёгкие плоды – яблоки, груши, помидоры, огурцы, бананы, абрикосы, персики, грецкие орехи, бобовые, черешня, вишня. Вершину же дерева, как правило, венчают клубника с малиной и смородиной. Представили?

– Представили! – повисло в воздухе, хотя трудно было представить себе подобное зрелище.

– Тогда, наливай! – заключил Иван Абрамыч.

Выпили ещё по пятьдесят, запили пивом и закусили ракообразными за счёт расщедрившихся садоводов-любителей, пытавшихся подобным образом выведать «ноу-хау» изобретения.

Слова рассказчика каждый воспринимал по-своему: кто с недоверием, кто с нескрываемым интересом и любопытством. Манюня же Чубчик – с иронией и белой завистью. Кто-кто, а он-то уж прекрасно понимал к чему весь этот цирк: обстоятельства требовали средств к существованию, а их как раз-то и не было. Требовалась выдумка. Поэтому Иван Абрамыч, работая своей головой, как любил он говаривать, загребал жар чужими руками. Во всяком случае, окружение, затаив дыхание и внемля повествованию, ждало развязки.

– Но и это ещё не всё. Самое интересное впереди. Теперь вступает в действие мощная корневая система, – и… Абрамыча понесло. – Она состоит из центрального и множества – от пятидесяти до ста, – боковых ползучих корней, стелящихся параллельно поверхности земли на глубинах от тридцати до пятидесяти сантиметров и тянущихся на расстояния до двадцати метров, не менее. Центральный корень – полый, как труба, – уходит строго вертикально вниз, пока не достигнет артезианских глубин. По центральному отверстию корня артезианская вода самовытесняется вверх и, через множество малых естественных отверстий в основании дерева, осуществляет полив и орошение земли, прилегающей к дереву.

Слушатели, почёсывая затылки, всё больше и больше проникались доверием к рассказчику, до того всё было ново и необычно.

– Горизонтально расположенные корни, веером расходящиеся в разные стороны, – продолжал фантазировать Бабэльмандебский, – являются источниками-синтезаторами корнеплодов, в основном – картофеля. Посадочный материал сам формируется корнями. То же самое можно сказать и о произрастании земляных орехов, морковки, свеклы.

Таким образом, каждому овощу, фрукту, ягоде – свой корень, своя ветка. Следовательно, имея одно такое многоуровневое, плодоносящее дерево, вы спокойно можете обеспечить себя, всю свою семью и ближайшую родню запасами пропитания на три декады. Это проверено и подтверждено экспериментом… Ты-ы, моря-ак красивый сам собою…

– А как же обработка земли: вспашка, прополка, полив, внесение удобрений? – робко, неуверенно попытался осведомиться кто-то из слушателей.

– Забудьте об этом! Дерево находится на полном самообслуживании. Как это происходит?.. Наливай!.. Ваше здоровье! – Бабэльмандебский удовлетворённо вытер рукой рот и продолжал. – А как это происходит, расскажу при следующей нашей с вами встрече. Да, ещё одна особенность: вместо сорняков вокруг «Древа Жизни» произрастают низкорослые лечебные, лекарственные травы. Так что вам остаётся только лишь принести под дерево диван, лёжа на нём читать романы или загорать, собирать лечебные травы, и ждать. Ждать, покуда солнце за горой тридцать три раза не сядет. Правда, есть один недостаток у дерева: баклажаны ни в какую не хотят расти. Но это вопрос времени.

– Послушайте, Иван Абрамыч, миленький, – взмолился садовод-любитель Пыжиков. – Сделайте, голубчик, одолжение. Озолочу. Только посодействуйте в приобретении саженцев. Ну, что вам стоит. Вы же вхожи в научные круги и крутитесь в них как брошенный ботинок.

– Мне-то это ничего стоить не будет, – сурово насупил брови рассказчик, – а вот вам, уважаемый, всё это может влететь в копеечку, и не малую

Насчёт брошенного ботинка Ивану Абрамычу не особо-то понравилось, но он промолчал, будучи джентльменом девятьсот девяносто девятой пробы. Тут все разом загалдели. Началось брожение умов. На выручку Абрамычу пришёл Манюня.

– Господа! Господа, успокойтесь! Растение экспериментальное, на сегодняшний день в единственном экземпляре. Будут вам саженцы, но, на следующий год, по весне. Я вам обещаю. А сейчас, давайте-ка, на посошок.

– Манюнь, а Манюнь! А может быть не надо? – засомневался Бабэльмандебский. – Мы и так уж на два градуса больше положенного выпили.

– Абрамыч! Прочь сомнения! – воспротивился Чубчик, – Если мы пьём, значит выполняем свой долг. Правильно я говорю, мужики?

– Пра-альна! – Разноголосье породило разночтение. – За науку! За генетику!

– И вот что ещё я вам скажу, друзья, – после очередного возлияния воспрянул духом Манюня. – Ведь до чего дошла генная инженерия, а, я вас спрашиваю? Вот, к примеру, в лаборатории всеми нами уважаемого профессора Метёлкина работал один научный сотрудник, правда – младший, но – голова, что мои три. Он обладал удивительной способностью лишь одним только усилием мысли и воли мгновенно изменять свой генетический код, превращаясь то в муравья, то в свинью, то в шимпанзе, и даже – в крокодила. Правда, он однажды душевно перенапрягся, бедолага, и тут же усоп, у всех на виду.

Выпили за упокой души усопшего – младшего научного сотрудника.

– Ты, Моня, лучше бы рассказал публикуму о своих изобретениях. Надеюсь, ты прихватил с собой свои авторские свидетельства и патенты?

Чубчик как открыл рот, так и не в силах был закрыть его от неожиданности, пока Абрамыч незаметно не поддал ему локтём в бок.

– Ну вы и скажете, старина! – малость оклемавшись и придя в себя, выдал Чубчик. – Что я вам: невежа какой или бухгалтер сельпо, чтобы ходить и перед всеми хвастать своими достижениями? Нет, увольте! Не дождётесь! Обижаете. Не таков Манюня Чубчик.

– Тогда скажу я, – запротестовал Бабэльмандебский. – Взять, к примеру, хотя бы два его последних изобретения из области средств воздухоплавания. Как их? Напомни-ка. – Он хитро подмигнул Манюне.

– Да чего уж там теперь: «Аэроблин» и «Спирулёт», – слегка замешкавшись, стеснительно напомнил Чубчик.

Изобретатель-самоучка Сидор насторожился и весь превратился в слух.