Пиарщики снова пишут (сборник) - Андрей Травин

Когда горное солнце отражается от снега, то можно ослепнуть, и в этом утверждении нет поэтической метафоры. Она в том, что горы «слепнут» от лежащего снега, город «слепнет» лишь от сильного снегопада. Его город, в котором не осталось чистого снега, город, в котором были сняты красные флажки – не оказался он ли он западней?

Впрочем, фирн его памяти почти ничего не сохранил от того прошлогоднего снега… В нем запечатлена лишь одна фраза, которую Андрей прошептал, прощаясь со своей тридцатой зимой: «Если, прожив в мире много лет, я не вышел в люди, то стало быть мне остался единственный путь – выйти в природу»…

И вот теперь повсюду была природа. Молодые Поднебесные горы дыбились. Весь день, когда Андрей поднимал глаза от ботинок, он наблюдал главный хребет. Облака ни разу не открыли его полностью, однако в том‑то и был кейф растянутого удовольствия, что взору открывалось то одно, то другое. А к вечеру слева открылись вершины, и появилась горная радуга… Вот только ничьего взгляда он встретить уже не мог.

Даже лошадь пришлось отпустить. Та грустно посмотрела на него по – волчьи понятливыми глазами, и Андрей, не оглядываясь и размеренно шепча «смерть в белых одеждах в белых горах», начал рубить ботинками ступени на довольно крутом подъеме.

Очередной год Волка неумолимо превращался в ход Волка. Причем, одинокого Волка, как ни нелепо звучит такое сочетание слов.

Жалоба на одиночество – распространенный диагноз. Он выдает человека, который думает, что его одиночество отступит или пропадет вовсе. В таком человеке еще не вызрело то знание о мире, которое лежит в основе собственного одиночества…

Ведь зрелый человек слово «одиночество» произнести, вообще‑то, не в состоянии. Примерно так же, как слово «телесность». «Одиночество» для нормального человека ровно такая же данность, как и «телесность».

Знание об одиночестве возникает вдруг или приходит постепенно. Но всегда оказывается естественным, как дыхание или как детские впечатления, которые не анализируются. Андрею одиночество его последнего похода вовсе не казалось чрезмерным. И нести рюкзак легче, чем собственный крест. И тем более забывать, что соделываем мы свое спасение не одни.

Зато одиночество героя рассказа – чрезмерно для читателя, ведь двигатель любого сюжета в столкновении человеческих характеров и судеб. Но тут уж, извините, другие люди могли взяться лишь в снах. Они с какого‑то времени стали Андрею запоминаться, может быть потому что, запоминать ему было больше нечего.

VI

Ночь за перевалом. Андрей видит Настю, свою подругу. Точнее лица он не видит, но точно знает, что это она. Вокруг светло, как днем. Андрей спрашивает: «Сколько времени?»

– «Сколько надо, столько и получишь», – отвечает Настя. – «Вот смотри!», – кивает она вбок.

Андрей послушно поворачивается и видит, что там струится серебристый с прозеленью поток.

– Что это?

– Это время!

– Что значит время?!! Куда же оно течет?

– Какой глупый вопрос, Волчок! Время никуда не течет! Оно просто есть. И оно страдает от наших несправедливых упреков. Оно не виновато ни в чьем старении. Ему не хватает нашей любви.

Настя нырнула в серо – зеленый поток, задержалась в нем, а потом начала его наполнять золотым светом. «Вот так!», – весело крикнула она…

Когда утром Андрей вышел на маршрут, то повстречал замерзший водопад. «Время никуда не течет!», – сразу пронеслось в его голове. Это была присказка дня, которую он потом жевал до самого обеденного привала. Но и фраза про время была не последней версией девиза похода…

VII

После того отчаянного зарубания на склоне Андрей каждый день, не задумываясь, одевал кошки и шел, опираясь на лыжные палки. Но когда после падения Андрей заглянул в себя, он там вообще почти ничего не обнаружил! Под ребрами была некая гулкая пустота…

После 21 одного дня, проведенного в горах, меняется состав крови. Но пошел уже второй месяц с тех пор, как Андрей сошел с трапа самолета. С тех пор он только и делал, что сливался с бытийным миром. Немногочисленные события происходили сами собой. Не он шел в поход. А «происходило восхождение». Также должна была сама по себе случиться и смерть.

И оказалось, за этот месяц его прежняя жизнь незаметно рассыпалась, словно прах. Не было желаний, не было обид, не было сердитости, не было корысти, не было вожделений, не было мечтаний. Больше всего Андрей поразился именно утраченной способности мечтать. Он так и не смог придумать мечту – сексуальную, денежную или тщеславную, которая смогла бы его хоть как‑то взволновать.

Казалось, что теперь Андрей шел в гору в легком теле, а не только с сильно полегчавшим рюкзаком. Всё отвалилось и исчезло. Иногда в голове вообще не оставалось мыслей, а было, как в пустой комнате, куда проникает солнечный луч, и пыль медленно клубится в нем – единственная, нарушающая статичность.

С этой пустотой внутри он шагал еще с неделю, пока вдруг перед тем как уснуть не вспомнил сон про Настю. «Надо наполнять пустоту светом», – догадался он. И попытался наполнить «светом» палатку. Из его солнечного сплетения вышел невидимый поток. Было приятно. Андрей вскоре устал, но пустоты внутри больше не было!

В последующие дни под солнечным сплетением у него начали играть «солнечные зайчики», появилась этакая легкость и приятность, которая бывает или после купания в проруби, или после причастия. И еще Андрей ловил в себе радостное предвкушение… Сначала оно было не внятным. Потом Андрей понял, что ему теперь надо.

Андрею не раз говорили, что внутри он носил мощный свет, но – запертый, как в стеклянном фонаре. Некоторым он был даже «виден», но никого не грел. Даже своего хозяина. Теперь ему надо было вспыхнуть так, чтобы незатребованная за целую жизнь внутренняя энергия, сметая преграды, освободилась. И тут Андрей понял происхождения сладостного чувства под ложечкой. Это же душа предвкушает возвращение! Душа ведь всегда взыскует града небесного.

Сначала она радовалась близкой смерти, как возвращению домой. Потом в горах ей было приятно от близкого неба. «А теперь я рад тому, что можно вернуться домой прямо сейчас», – периферией сознания понял Андрей. Внутри у него всё ликовало: «До – мой!!!». И он так удивился, что для этого ему не требуется умирать, что снял черные очки, оглянулся на ослепительное небо, на сияющие склоны и заплакал. Впервые за последние сорок лет.

Олег Вязанкин

Вязанкин Олег Вячеславович. Самара, PR – агентство "ПРА – ТОН", начальник информационно – аналитического отдела.

Ах, Ижора ты, Ижора!

В понедельник с утра повалил первый снег. Поэтому одна половина окна, как всегда, была занята кирпичной стеной, а вторая – однотонно – серым фоном, по которому неспешно скользили маленькие белые парашютисты.

Работать совершенно не хотелось. Подкатив кресло поближе к окну, чтобы парашютисты занимали большую часть, Андрей тоскливо смотрел в то, что при иных метеоусловиях могло бы называться далью.

– М – да… Унылая тоска, пора очарований, – протянул подошедший сзади Алексеич. – В энто время года надобно куда‑нибудь в Анталию валить.

– Чё ж не валишь?

– Не могу. Завтра на прессуху посылают в романтическое место под названием Красный Пахарь. Красный Пахарь, Красный Пахарь, не пошел ли бы ты нахарь…

Андрей криво усмехнулся:

– Экая пейзажно – географическая лирика.

– Тем и силён. – Алексеич яростно потёр нос. – У великих предшественников учусь. Вот возьми хотя бы Евтушенко, Евгения нашего: взял станцию Зима – и поэму написал. Съездил куда‑нибудь на Печору – ещё стих.

– Ну, и ты бы про Печору что‑нибудь сочинил.

Алексеич окинул коллегу с головы до ног высокомерным взглядом:

– Да легко! Только в любом случае эротический триллер получится.

– Как с Красным Пахарем? – подняла голову от своего монитора Лина.

– Круче. Вот… – Алексеич бухнулся на кожаный диван – главное украшение редакции – и, пожевав губами, продекламировал:

– Что за реченька Печора –

не река, а чудо!

Прямо около забора

Целоваться буду…

– Здорово, – оценил Андрей. – А вот еще река Ловать есть.

– Это вообще легкотня. «Я приеду на Ловать, тебя буду…»

Завершение было такое, что Лина многозначительно кашлянула. Алексеич сделал нечто вроде реверанса в её сторону:

– Пардон.

Тут в дверях образовался Артур. Сняв очки, дужки которых оставляли на его голове глубокие борозды, он задумчиво протянул:

– Так, зачем я пришёл‑то…

– Алексеичу новое название для его эротических триллеров подсказать, – предположила Лина.

– Для чего?!

Андрей вкратце рассказал, в чём суть вопроса.

– Блин, четверга на вас нет! Начнем сдавать номер, вам не до Печоры будет… А я вот отдыхал как‑то на Истре.

– Заказ принят! – Алексеич собрал бороду в кулак. – Итак… «Быстро сварен суп на даче, там, где речка Истра. А девчонки там тем паче отдаются быстро»!