Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая - Татьяна Норкина

Татьяна Норкина

Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Татьяна Норкина, 2017

© ООО СУПЕР Издательство, 2017

Второй курс

…А после она выплывает…

Я пишу книги, которые сам хотел бы читать…

Сентябрь

Москва маму меньше всего интересует: с Киевского вокзала, не заезжая ко мне, она поедет в Жмеринку, чтобы проведать внука и его вторую бабушку Валентину Ивановну. Гена уже большой – ему два с половиной года. Я провожаю маму и только потом заявляюсь в общагу.

По случаю Олимпиады мы будем жить в первом общежитии, где, как известно, “система коридорная; на тридцать восемь комнат там всего одна уборная…” Но жили при поступлении, не распевали Владимира Семёновича, не жаловались! То – при поступлении, а то – на втором курсе… Почему-то всё время мне достаётся жить в первом общежитии на пятом этаже, словно там других этажей нет. И точно так же последняя комната по левой стороне, но крыло противоположное, и окна выходят не на детсад, а на соседний дом.

Мы с Наташей неожиданно встречаемся прямо на вахте, но встреча эта безрадостна: жить нам негде. Вахтёрша сочувственно удивляется, как же так, таким хорошим девочкам и жить негде, второй курс живёт на пятом этаже во втором крыле, она настойчиво отправляет нас поискать там свободную комнату. Оставив свои чемоданы внизу, поднимаемся на «свой» пятый этаж и заходим по очереди во все комнаты. Вот, пожалуйста, самая первая по левой стороне. В ней уже азартно обживаются, довольные, Тоня, Наташа Пономарёва, Зухра, Ирочка Фокина из третьей группы. Мы идём дальше, но во всех комнатах уже кто-то живёт. И только в самой последней комнате по левой же стороне явно нас с Наташкой не хватает: мы вежливо и безнадёжно стучимся, в ответ слышим громкий весёлый хохот. А их всего двое, это первое; затем, непонятно, что их так рассмешило… Ира Янкина и Нина Баглай, обе – из второй группы. Прямо как в сказке про теремок: а можно с вами пожить немного?! Смеются в ответ так, что мы тоже начинаем смеяться. Помню номер комнаты – 126; очевидно, что нумерация сплошная.

У меня была общая тетрадь с обложкой красного цвета; я её завела в старших классах школы, на обложке я написала чьи-то слова: Дорогу осилит идущий, и писала, что хотела, по настроению, что не входило в письма… Так вот, я внесла туда на целую страничку, на самую последнюю страничку, в каждой клеточке, ручкой не шариковой, а чернильной авторучкой с красными чернилами, гневную инвективу против Тоньки, и на этом вполне успокоилась. Стало легче. Никогда потом не перечитывала эту запись. Хотя капельку до сих пор помню. Во втором лице. «…Даже не голосом, а всем своим существом обращаешься к человеку, сделавшему тебе больно: неужели ты не знаешь, что старый друг лучше нового»… И т. д. Ерунда, конечно, и пустое, детское; но в тот момент очень помогло.

Тоню я попросту перестала замечать.

Наташа не оставляет своей мечты оставить академию. Она говорит, что не будет больше учиться, а сама тем временем сидит на лекции и лекцию записывает. Но я бы так не смогла, у меня бы ручка сама из пальцев выпала! Теперь я понимаю (кому оно, интересно, нужно, это моё понимание, даже писать впустую лень), что у Наташи была блестящая возможность попробовать ещё раз поступить в МГУ – в июле вместо стройотряда; для этого она приобрела на первом курсе множество полезных знаний. А уж в любой другой вуз – в августе на каникулах, вообще пара пустяков. В самом крайнем случае, я уверена, у неё документы приняли бы обратно в академию.

Пока моя подруга находится в разнообразных глубочайших размышлениях (например, потом как-то мимоходом из неё вышло такое: ей было жаль меня одну оставлять, мне стало бы не с кем жить; но так не учатся в институте, это в чистом виде детский лепет; я не сомневаюсь, что я нашла бы с кем жить и точно так же продолжала бы учиться и без Наташки; сначала, думала я, мне было бы, конечно, немного грустно, но я бы быстро привыкла-отвыкла), жизнь не стоит на месте. Мы разрабатываем чёткий план. Позорные крашенные светло-зелёной краской панели, со следами пальбы из небольшой пушки, мы заклеим новыми обоями. Их привозит из дома Ира Янкина. Светло-салатный нежный-нежный цвет, белым контуром цветы и листочки. Я беру фломастеры и рядом со своей кроватью постепенно обвожу контур листочков – зелёным, а цветы – всеми остальными цветами, кроме чёрного. Даже светло-коричневые цветы у меня есть. Очень красиво.

Потом мы скинемся на посуду и на коврик. Я так и вижу этот фиолетовый коврик, я принесла его из хозмагазина на улице Юных: обыкновенный шерстяной, красиво-фиолетовый, но на поролоновой подкладке, он не сбивается и придаёт неповторимость и уют нашей тесной комнате. Обживаемся.

В «Галантерее» на этой же улице все покупают турецкий(?) дезодорант Fa, зубную пасту тоже Fa, причём зубная паста эта – не простая, а пенящаяся, туалетное мыло – Fa, за компанию! Всё это – ярко-светло-зелёное, несколько дороже обычного, но купить обязательно надо!

Консультировать нас, как клеить обои, вечером приходит сам староста курса. И, хотя я первый раз в жизни вижу, как клеят обои, мне кажется, он консультирует нас неправильно, и я говорю запальчиво:

– Лёша, ты не так делаешь!

Отвечает холоднокровно и веско:

– Да я в армии два года обои клеил!

На самом деле всем известно, что Алексей служил в очень серьёзных войсках, получил высокую дозу радиации, и поэтому он лысоват.

Я не знаю, с кем теперь поселилась Марина Поливцева; мне неинтересно или я чёрствая?! это меня, конечно, совсем не красит. Наши соседи через дорогу: Наташа Логвиненко, Люда Рыженкова, Лена Нефёдова, Лариса Ильина; сбоку Тошка со товарищи. Многие поселились по-новому, мы притираемся друг к другу, ищем соответствие, привыкаем. Лена Харина живёт где-то на четвёртом этаже вместе с Жуковой Светой и с кем-то ещё, я и не знаю, с кем именно. Но они так поссорятся, что до сих пор не разговаривают.

Роза, как и все иностранцы, живёт в четвёртом или третьем общежитии, бывшем ветфака, не помню, конечно, номер, но оно второе от дороги, а кто знает, пусть скажет, в трёхместной комнате с Фернандой и студенткой с ветфака из Латинской Америки. Мы с Наташей иногда приходим к Розе в гости, у них необычно; таинственно, как скажет Римма.

Шестое общежитие стоит пустое, в нём делают ремонт, и говорят, что во время Олимпиады там будут жить гости из капстран. Чтобы к Олимпиаде вытравить тараканов, приезжает такая машина; я знаю, как она называется: ДУК. Как это слово расшифровывается, я тоже знаю: дезинфекционная установка Комарова; папа мне сказал. Из открытого настежь окна девятого этажа по улице спущен серьёзный чёрный шланг, подсоединён к ДУКу, человек в сером противочумном костюме-скафандре, как космонавт, медленно поднимается по ступеням вроде бы знакомого, но странно чужого пустого крыльца. Я вдруг впервые замечаю, что крыльцо наше тоже надо будет обязательно отремонтировать, оно стало какое-то ободраное.

Но теперь мы бываем там редко – наши пути-дороги не проходят мимо родного крыльца, оно остаётся в стороне, в углу. Тараканы снова заведутся в нашем общежитии нескоро, примерно через год; студенты сами же и попривезут их постепенно обратно в сумках из дома.

Олимпиада! Олимпиада!

Одно это слово теперь на устах у всех.

В нашей группе со второго курса другой куратор, его зовут Виктор Ефимович Каждан. Он нестрог и не представляет для нас никакой опасности. Впрочем, Тамила тоже была неопасна, но она, кроме того, не была вписана в систему, а Виктор Ефимович преподаёт на кафедре кормления с/х ж-х. Вот он с нами на общей фотографии на втором курсе; нас пораньше отпустили фотографироваться с практики по физиологии. Ещё есть Лариса Лихачёва, она уйдёт учиться на ветфак, мы как-то даже постепенно и забудем про неё; но уже появился Лёшка Владимиров, Кузьма, Кутузов. Он появился из армии, говорят, брал тайм-аут. Учиться подряд ему тяжело, он часто отдыхает. Необъяснимо хорошо к нему относится Елена Дмитриевна: это означает, что она строга и требовательна. (Не училась ли у неё мать Владимирова?! Потому что с такой фамилией есть зоотехник в ОПХ «Родники» института звероводства.)

Постепенно мы приживаемся, смиряемся, привыкаем, начинаем заниматься. Вот, как нам и обещали, новый предмет, изучающий обмен веществ, – биохимия. Но есть и совершенно новые предметы: микробиология, механизация с/х пр-ва, физиология домашних животных, луговодство, марксистско-ленинская философия; может быть, ещё что-нибудь вспомнится. Занимаемся мы почему-то исключительно сидя на своих кроватях, за столом не принято. Кровать Иры в углу, она сидит по-турецки, вся обложенная книгами и тетрадями, и ворчит: «Нечего балдеть!!!! Спецуха идёт!!!!!» (Она говорит, конечно, чуть резче) И хотя это ещё и не “спецуха”, а пред”спецуха”, и слова Ирки – больше показуха, но я их вспомнила потому, что… я надеюсь, она их не нам говорила, а… себе!