Калейдоскоп историй - Виталий Григорьевич Лиходед

всю жизнь мухи не обидел, всем помогал, а вот за любовь свою постоять не смог. Пришел к другу и попросил сделать для церкви распятого на кресте Иисуса Христа. Сказал, чтобы постарался так, как чувствует. Убедил тем, что должны люди помнить, какой мастер в деревне жил и добавил:

– Господь, он все видит. Маруся тебя простит, и ты сам это почувствуешь и поймешь. Что ты такого в жизни сделал? В чем грешен? А то, что в любви не получилось, это не грех, а несчастье.

Фрол долго сомневался, боялся браться за такую работу: распятие строгать, но все же согласился. Не думал тогда он о прощении, считал, что не заслуживает его, а распятие делал так, чтобы люди Бога не забывали.

Однажды закрылся старик в сарае и начал строгать. Слезы на кресте у Маруси вскоре исчезли. Иван пришел к Фролу, рассказал об этом, но выводов делать не стал. Решил, что он сам все поймет.

Через месяц Фрол закончил работу. Никому не показывал, пригласил Ивана. Тот посмотрел, зубами заскрипел и за сердце схватился:

– Что же ты, старый, сжался? – стал ругать его Фрол. – Не нравится? Может, я в чем ошибся?

– Нет! Все сделал верно, – прохрипел Иван. – А боль скрутила, потому что правду увидел! Это ж надо так страдания и муки Господа передать. Не могу смотреть, сам эту боль чувствую. Мастер ты от Бога. Не оставит Он тебя с такой тяжестью. Простит тебя и Маруся. Уверен я в этом! А иначе и быть не может!

Но Фрол в тот день испугался, подумал, не поймут его люди, когда распятие увидят, сторониться станут. Понял, что не простой крест у него получился. Пока в сарае сидел да делал, привык, главного не заметил, а как со стороны посмотрел, почувствовал силу. Попросил он друга тайно распятие в церковь перевезти, чтобы никто не узнал о его работе.

Ночью Иван пригнал телегу. Замотали они крест в одеяло и в церковь отвезли. В воскресение, на службе, люди спрашивали у батюшки, откуда такое распятие необычное появилось, а тот отмалчивался, не говорил, но многие догадались. Да и как не догадаться! В деревне все на виду. Каждый знает, кто на такое способен. Стали бабки шушукаться, что крест этот Фрол смастерил – больше некому. Поговорили об этом, да и забыли, а перед Пасхой появились на кресте капельки, и в церкви черемухой запахло. Все собрались, из области священники приехали. Проверяли, исследовали, но так и не дознались, кто это распятие церкви подарил. Просили Ивана рассказать, убеждали, но батюшка просьбу друга выполнил: – Не могу назвать мастера, слово дал, – отвечал он всем.

Прошли дни, недели, зиму перезимовали. Весной к Фролу внук погостить приехал, да не один, а с невестой. Увидел дед девушку, и радость почувствовал. Вылитая Маруся, как оказалось, ее внучка. Порадовался старик за них, попросил внука не обижать девушку, а тот и сам признался, что влюблен в нее дальше некуда.

К концу лета счастливый Фрол так с улыбкой и помер. Съехалась родня Фрола и Маруси, вся деревня пришла проводить его. Друг Иван отпел его, как полагается, со всеми почестями. Понял, что ушел из жизни Фрол с чистым сердцем.

Похоронили люди мастера с матерью и отцом, но так получилось, что на маленьком деревенском кладбище могила Маруси рядом оказалась. Увидел Иван это и решил, что сошлись их души, а может, и не расставались. Через семь лет он и сам ушел из жизни, но все эти годы рассказывал людям, о том, как жить нужно и как ошибки не делать, которые к старости болеть начинают. А если есть грехи, то искренне прощения просить нужно.

До сих в деревне вспоминают о двух друзьях: мастере и священнике. Крест Фрола почитают. Перед смертью рассказал Иван, кто его сделал. Имя Фрола, как мастера, под крестом написали. Многим он помог, от болезней исцелил, потому что сделал его старик с душой и открытым к Богу сердцем, и за грехи свои искренне прощения попросил.

Живое небо-океан

Что такое небо? Это не просто воздух, или там атмосфера. Небо – это что-то большее. Мы видим его каждый день, но не осознаём, что рядом с нами огромный, живой океан. Да, конечно, плавают по этому небу-океану самолеты, в которых сидят спящие пассажиры, и, когда стюардесса с улыбкой называет небо – океаном, а пилота капитаном корабля, все даже и не догадываются, что она действительно говорит правду. А высота – это глубина. И чем выше самолёт, тем глубже океан, по которому «плывут» беспечные граждане по своим делам.

Однажды, в деревне присев на пушистую траву, около мелкой, в один прыжок речки, на дне которой виден жёлтый песок, и резвящиеся в одиноких травинках пескари, я заглянул в трепетную, чистую даль и задумался: «Неужели этот голубой океан безмолвен? Конечно нет! Он живой! И в данный момент, просто рвется в моё сознание своей лёгкостью и чистотой, говоря мне – откликнись».

Я медленно опустился на пушистую траву, стараясь не причинить ей боли своим весом, и закрыв глаза, взлетел в бескрайние просторы неба-океана.

Интересно, почему, закрыв глаза, я продолжал видеть небо, его чистый, манящий свет? Неожиданно, я почувствовал лёгкость в теле, и какие-то невидимые волны подхватили меня и понесли прямо к облакам. Я чувствовал, как набираю скорость, и мне даже стало немного страшно оттого, что я сейчас врежусь в облако и разобью его своим неуклюжим телом. Но облако не разлетелось на кусочки, а наоборот, обволокло меня, нарядив в небесный костюм путешественника. И я, воздушный медленно поплыл по небу-океану не в силах сдержать восторг, который прорвал плотину молчания и вырвался длинным криком. Этот крик, отражённый в небесных зеркалах, превратился в звонкую красивую песню, которая начала ласкать слух. Я даже забыл, что это мой крик, и небесное эхо, подхватив его, поёт вместе со мной.

А я летел, летел, летел… и мечтал одновременно. Огромные облака, похожие на корабли, проплывали мимо, и невидимые матросы приветствовали меня. Я видел их улыбки и отвечал им тем же. Невообразимая лёгкость продолжала жить во мне, и я, постепенно поднимаясь выше и выше, узнавал себя. Именно себя, только мальчишку, кувыркающегося в пушистых облаках, и, как птица, рассекающего небо-океан стремительным полётом. Потом падал, как орёл, вниз и ловил себя у самой земли. И оттуда, снова взлетал и с огромной скоростью врезался в облака. Ещё мгновение, и я вновь видел себя всё тем же мальчишкой,