Больным и здоровым. В поддержку и утешение - Татьяна Петрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18
– Хочу теперь я показать вам, – сказала Елена Ивановна, – всю свою святыню, которая пока еще у меня хранится. Ведь вы знаете, чем был для моего покойного мужа отец Серафим. Батюшка очень его любил. Долго мой муж упрашивал отца Серафима позволить снять с него портрет, и только после неоднократных и долговременных настояний батюшка согласился. Вот этот-то первый его портрет я и хочу показать вам – он необыкновенный: иногда он сурово смотрит, а иногда улыбается, да так приветно… Вот сами увидите!
В молельной Елены Ивановны, над небольшим столиком, на стене я увидал этот портрет.
– Смотрите, смотрите: улыбается! Да еще как улыбается! Лицо, прямо обращенное к входящему, улыбалось такою улыбкой, что сердце светлело, глядя на эту улыбку – столько в ней благости, привета, теплоты неземной, доброты чисто ангельской. И улыбка эта не была застывшей улыбкой портрета: я видел перед собой живое лицо живого человека, видел, что лицо это все более оживлялось, точно расцветало…
Что-то упало к моим ногам и у ног остановилось.
Я вздрогнул от неожиданности… Смотрю, у моих ног лежит апельсин. Не придавая ему значения, я наклонился, чтобы поднять его и положить на стол, под изумительным портретом… Елена Ивановна меня порывисто остановила:
– Не кладите апельсин на стол – он ваш, его вам сам батюшка дает!
Как ни подготовлен я был к чудесам Дивеева, я взглянул недоумевающе на Елену Ивановну…
– Ваш он! – я вам говорю. Вам его батюшка дает. Берите и спрячьте: когда были именины игуменьи, матушки Марии, она мне его подарила. Несу я его домой, да думаю: кому мне его дать? И, как все у нас делается по благословению отца Серафима, я положила апельсин под его портрет, да и говорю: ты уже сам его отдай, кому захочешь. Надо же было вам приехать сюда за тысячу почти верст и чтобы в день батюшкина праздника этот апельсин со столика свалился к вашим ногам… как же он не ваш? Как же это не сам отец Серафим вам его дарит?!.
На этом, однако, не кончилась моя незабвенная встреча с дорогой Еленой Ивановной. Продолжая наш разговор с ней, я рассказал ей о сновидении моего знакомого, рассказал о своем сне перед своим отъездом в Саров, о том, какая была виденная мною во сне икона.
– Вы не помните, в ночь на какое число вы видели ваш сон?
– В ночь с 18 на 19 июля!
– Знаете вы, что это за день 19 июля?
– Нет, не знаю.
– Это канун дня рождения отца Серафима!.. Вы посмотрите только, под каким руководительством вы находитесь и как необыкновенно и знаменательно все с вами совершающееся. Меня это до того поражает, что я могу вас благословить великою святыней, оставшейся от отца Серафима: возьмите себе вот эти три камешка – это осколки его камня, на котором он тысячу ночей молился. Большой его осколок хранится в алтаре, а эти – от того же осколка. Вода, слитая с этих камешков, обладает чудесною целительною силой, многими по вере испытанной. Пусть они останутся в семье вашей, как благословение отца Серафима!
Спаси тебя Господи, родная! Сколько верующих больных получат отраду и исцеление от святыни такой, которую нельзя приобрести ни за какие тысячи! За 800 верст не всякий может из наших мест собраться на поклонение твоей святыне, благословенный батюшка!..
19
От Елены Ивановны по святыням монастыря моей путеводительницей взялась быть одна наша орловская старушка-помещица, временами живущая в Дивееве, – хороший и исполненный любви и веры человек.
С этой моей путеводительницей я посетил и обеих современниц отца Серафима. Они все в прошлом, но прошлое это до того живо в их рассказах, что невозможное становится возможным и хочется от всей души воскликнуть: «Смерть, где твое жало? Ад! Где твоя победа?..» Прошлое старушек – это настоящее и будущее Дивеева – исполнившиеся и исполняющиеся предсказания отца Серафима о будущем этого последнего жребия Царицы Небесной.
– Еще многого, необыкновенного и важного для верующей души, вы не будете в состоянии увидеть в Дивееве: надо здесь пожить, и не день, и не два, чтобы понять всю глубину Дивеевскую, обнять его чудеса, и все-таки, кажется, сколько ни живи – всего не обнимешь! – сказала мне моя спутница. – А вот по канавке пройти вам необходимо. Возьмите четки у послушницы и пойдемте вместе.
Я исполнил эту великую обязанность Дивеевских преданий.
Канавка эта выкопана по указанию отца Серафима Дивеевскими сестрами еще при жизни батюшки. Ей отец Серафим придавал необыкновенное значение. Сам никогда в Дивееве не бывши и заглазно планируя будущую обитель, он отметил то место, где в видении явившаяся ему Матерь Божия обошла ту часть монастыря, до которой в века грядущие не посмеет коснуться рука антихриста. Канавка – то самое место, где прошли «стопочки Царицы Небесной». Идет она неправильною фигурой, приблизительно четырехугольником, и верующие должны ее обойти с молитвой Иисусовой и Богородицы, прочитав их полтораста раз. С последним ударом заступа, закончившим рытье канавки, отлетела в Сарове душа отца Серафима из того, что он называл своею «грешною плотью».
Помнится, А.С. Суворин, в описанном им когда-то своем видении усопшего Ф.М. Достоевского, в ответ на свои сомнения, услышал из уст его: «Умри прежде, тогда и говори!» Вера для жизни даже в этом мире – все, а веровать нельзя иначе, как по Евангелию: «Аще не буде те как дети, не внидете в Царство Небесное!» Кому же нам и верить в этом мире, как не святым подвижникам Божиим!
Современное неверие старается умалить значение их слов, утверждая, что наслоение всевозможных суеверий исказило слова святых. Неужели же при живых еще свидетелях подвига отца Серафима, до того свято чтущих его память, что они ни себе, ни другим не позволят ни прибавить, ни убавить чего-либо из святых своих о нем воспоминаний, возможны такие наслоения?!
К чудесам Дивеева следует отнести и жизнь его «блаженных», несущих на себе подвиг юродства Христа ради. Несколько лет тому назад скончалась изумительная по своей прозорливости и другим дарам духовным блаженная Пелагия Ивановна.
Ее сменила и теперь еще живущая в Дивееве так называемая Паша Саровская. Ее я видел мельком на крыльце ее кельи.
Когда же заходил к ней, она легла спать и никого к себе не допускала. Я мог только войти в ее комнату, всю увешанную иконами, и помолиться. Блаженная лежала за ширмочкой. Я слышал как она точно в забытьи шептала:
– Божечке – свечечка! Божечке – свечечка! Божечке – свечечка!
К кому относились эти слова и в чем заключался их таинственный смысл? Для меня осталось непонятным…
Конечно, вторую ночь, проведенную мною в Дивееве, я заснуть не мог. Какой-то безотчетный страх напал на меня. Что-то грозное и страшное чудилось мне в каждом едва уловимом шорохе, в таинственном дыхании лунной ночи, в бледном полумраке моей комнаты. По коридору гостиницы бесшумно летала испуганная большая летучая мышь, точно выходец из неведомого мира; изредка толкаясь о потолок и шлепаясь при своем падении на пол, она тем еще более раздражала мои натянутые нервы. Едва приподнялась для меня завеса чудесного, а человеческий организм уже был не в силах выдержать наплыва неизведанных, полных тайны впечатлений. Вот почему нам здесь открыто, как сквозь тусклое стекло. Не то будет там – лицом к лицу! Велика и дивна премудрость Божия.
20
Бессонная ночь не утомила меня. Предутренний кратковременный сон настолько меня укрепил, что, вставши часов в шесть утра, я чувствовал себя совсем свежим. Иеромонах, служивший со мною вместе молебен у св. источника, опять встретился со мной в Дивееве. Тоже, как оказалось, он пришел пешком из Сарова. Надо было торопиться мне обратно в Саров к исповеди. Из Вертьянова привели мне пару лошадей. Я пригласил о. иеромонаха ехать с собой.
Прощай, Дивеев! Прощай, твой привет, твоя ласка! Прощай, твоя несравненная святыня! Увижу ли я когда тебя на этом свете? Или же доведется мне увидеть тебя во всей твоей славе, вознесенным на небо от посягательства нечистой руки антихриста? Увидеть уже духом, конечно! – Бог весть, но уже не забыть мне тебя до конца дней моих!..
День в Сарове, суббота, весь прошел в приготовлении к принятию Страшных и Божественных Св. Таин. Исповедовался я у духовника пустынной братии, отца Валентина. Самочувствие мое стало несравненно лучше: кашель почти совсем прекратился, а другая моя болезнь тоже не дала себя почувствовать; в первый раз с окончания гимназии я почувствовал себя почти здоровым.
Вечером я отстоял саровскую продолжительную вечерню, но утреню выстоять уже не был в состоянии. Вышел я из собора около полуночи. На небе ни облачка. Во всем своем серебряном блеске сияет полная луна. Белые колонны собора светятся, отражая свет лунного сияния…
«Святии архангели и ангели, молите Бога о нас! Святии пророцы и апостоли, молите Бога о нас! Святии великомученицы и мученицы, молите Бога о нас!» – благоговейным полушепотом произносят чьи-то молитвенные уста… небольшая фигурка с непокрытою головой, с котомкой за плечами, в лапотках, с палочкой в руках, стоит вся залитая лунным светом и кладет глубокие, до земли, поклоны, обращаясь с крестным знамением на все саровские храмы. Помолилась эта фигурка и тихими шагами, опираясь на свою палочку, пошла и потонула в ночной тени, брошенной монастырскими зданиями.
