Больным и здоровым. В поддержку и утешение - Татьяна Петрова

Верст шесть пришлось идти лесом. Зазвонили в Сарове к вечерне. Могучая, медная волна догнала нас и плавно, благоговейно понеслась перед нами, одухотворяя мощные вершины кудрявых сосен и мохнатых, угрюмых елей. Какие-то прилично одетые богомолки на телеге проплелись ленивою трусцою мимо нас в Дивеев. Евгения Ивановна молчала, и мне не говорилось. Вековой бор плохо располагал к словоохотливости, да и не шла она как-то к моему молчаливо-сосредоточенному настроению: душа насторожилась в ожидании… Прошли мы лес, вышли в открытое поле, засеянное гречихой; солнышко выглянуло из-за сбежавшихся тучек, но уже не пекло, как в Сарове – был пятый час вечера. Ударило оно по серебру гречихи и точно бриллиантиками рассыпалось в росинках просеявшейся на гречиху тучки. Какая-то большая деревня встретилась по пути. В стороне – завод какой-то.

– Это Балыково, – объяснила мне Евгения Ивановна, – руду здесь плавят.

– Много ли до Дивеева?

– Да верст еще шесть будет.

Пошли в гору. Песок сыпучий, так и шуршит, оплывая под ногами. Отставших сестер стало видно, торопятся, нас догоняют.

– Вот с этой горки и Дивеев будет виден, – сказала Евгения Ивановна.

Вскоре перед нами, верстах в пяти, поднялась к небу высокая колокольня; за ней показался и громадный Дивеевский собор… Будущая женская лавра, по предсказанию отца Серафима, четвертый и последний удел на земле Царицы Небесной. «Первый удел, – говорил батюшка, – гора Афон святая, второй – Иверия, третий – Киев, а четвертый, радость моя, – Дивеев! В Дивееве и лавра будет. Не было от века женской лавры, а в Дивееве она будет. Сама Царица Небесная его Своим последним на земле уделом избрала. Стопочки Самой Царицы Небесной его обошли, и, когда придет антихрист, ему на земле всюду доступ будет, а как дойдет до места, где Ее пречистые стопочки прошли, так и не переступит, а обитель на небо поднимется. Вот, радость моя, что будет! Но будет уже это при самом конце мира, а до тех пор Дивеев станет лаврой, Вертьяново (ближнее село) город будет, а Арзамас – губерния».

13

Дивеев весь существует, как и возник, чудом. Еще лет тридцать, сорок тому назад, отходя ко сну, сестры сплошь и рядом не знали, чем сыты будут: ни угодий таких, как в Сарове, ни капиталов, зерна даже в пустых закромах амбаров не было; а придет утро, откуда ни возьмись, является помощь, и Дивеев цветет и укрепляется за молитвы своего батюшки на диво и зложелателям своим и благодетелям. Прочтите Дивеевский мартиролог за все время существования этой будущей лавры – он и неверующего наведет на размышление.

Оставалось до Дивеева не более трех верст. Все мои спутницы подтянулись, собрались вместе… Внезапная усталость, во все время пути не ощущаемая, точно свалила меня. В спине точно кол встал.

– Не отдохнуть ли нам, сестрицы?

– А что ж? Хорошо будет – наши-то ведь тоже к ходьбе не очень привычны: по нашей работе все больше стоять да сидеть приходится. И мы приуморились.

Как-то раз на охоте, утомленный знойным июльским полднем и продолжительною ходьбой по лесному дрому и валежнику, я повалился под первый попавшийся куст и уже заснул было, как вдруг почувствовал, что я весь искусан. Это были муравьи, целыми тысячами забравшиеся в одежду, – я наступил и сел в муравьиную кочку. С тех пор я с щепетильною осторожностью выбирал себе в лесу место для отдохновения. И на этот раз около перелеска, мимо которого вилась торная дорога в Дивеев, я тщательно осмотрелся и присел в тени на искошенной, избитой многочисленными и постоянными пешеходами тропинке.

Не успел я опуститься на землю, как буквально был облеплен муравьями. Откуда они взялись? Но одежда, руки, ноги так и закипели этими надоедливыми насекомыми. Я тут же вскочил, как ужаленный, стряхнулся: муравьи как-то сразу с меня осыпались, а сестры говорят:

– Нет, батюшка, Царице Небесной, видно, не угодно, чтобы вы садились на пути в Ее обитель; надо идти.

Усталости моей как не бывало. Да! Видно, взявшись за плуг, не следует оглядываться назад! Царице Небесной не угодно! Да где же это я в самом деле?

Какие это я по-нашему, по-мирскому, «дикие» слова слышу, да еще произносимые с такою силой убеждения, которая исключает всякую возможность какого-либо сомнения!..

Я и сам убежден. Мне самому уже нисколько не кажется странным, что те или другие мои действия и поступки могут быть угодны или неугодны Царице Небесной. И что странно – такая внезапная как бы высота моя, поднявшая меня до Владычицы мира неведомого, меня ничуть не возвышает и не умаляет. Я все тот же, но только вера моя уже не допускает никаких сомнений. Я знаю, что вступаю в мир сплошного чуда, что я иду не в Дивеевский женский монастырь, расположенный в Ардатовском уезде, Нижегородской губернии, а в лавру, где Игуменьей Сама Заступница рода христианского, где живет и действует дивный устроитель и попечитель обители отец Серафим Саровский. Грань между видимым и невидимым, помимо моей воли, нарушилась и слилась в один неудержимый поток безграничной веры, затопивший и ум мой, и мое сердце.

14

Зазвонили ко Всенощной, когда мы были уже на полях только что сжатой Дивеевской ржи. Вошли в ограду монастыря. Сестры повели меня к себе: «Чайком хоть горлышко промочите – ведь, небось, устали, родимый! Ко Всенощной еще поспеете: до второго звона еще далеко… Батюшка! Да вы никак всю дорогу шли без шапки?!.»

Действительно, я сам того не замечая, всю дорогу, точно не смея покрыть свою голову, шел с непокрытою головой.

Выпил я у них, приветных, чаю. Но пора было спешить ко Всенощной. Утолив нестерпимую жажду, поблагодарив своих «сестриц названых», я пошел в собор.

В собор я вошел к самому величанию Божией Матери. Народу из мирских было немного.

Когда отошла Всенощная и стройные ряды нескончаемой вереницы монахинь степенными парами стали подходить прикладываться к образу Божией Матери, я попросил близ стоявшую монахиню передать через благочинную игуменьи письмо, врученное мне еще в Москве одной из глубоких почитательниц памяти отца Серафима Саровского.

Пока ходили с письмом, я, присев в темном уголке собора, мог оглядеть его и был изумлен его великолепием: чудная живопись, масса воздуха, красота отделки, еще не вполне, правда, законченной, – вот оно живое исполнение пророческих слов отца Серафима: «Саровские собору вашему завидовать будут». Какая нужна была в то время вера у сестер, которым в своем захолустье не на что было купить маслица для лампадок, чтобы нести свой тяжелый крест абсолютной нищеты в уповании на вдохновенные слова своего батюшки! А ведь некоторые из сестер, его современниц, дождались своего предсказанного собора. Подошла какая-то монахиня:

– Матушка игуменья вас просит.

Опять пришли мне на память пророческие слова о. Серафима:

– Тогда, радость моя, и монастырь у вас устроится, когда игуменьей будет у вас Мария, Ушакова родом. Эта самая игуменья Мария, Ушакова родом, и звала меня теперь к себе.

На игуменском месте я увидал женщину, показавшуюся мне немного старше средних лет, необыкновенно бодрую и живую. Глаза так и смотрят сквозь всего человека.

– Это вы изволили передать мне письмо?

– Я, матушка игуменья.

– Откуда приехали к нам?

– Я, матушка, с сестрами вашими, свещницами, пришел пешком из Сарова, а туда приехал из Орла, где у меня поблизости имение.

– Удивительно, как это вас наш батюшка привел к нам в обитель в самый праздник его св. иконы!.. Завтра от обедни прошу покорно пожаловать ко мне.

– Благословите, матушка.

Из собора одна из спутниц, видимо меня поджидавшая, отвела меня в гостиницу, разыскала заведующую, сдала ей меня с рук на руки и только тогда попрощалась со мной и ушла, когда убедилась, что о моей особе возымели надлежащее попечение. Дали мне чистенькую комнату, накормили, напоили и спать уложили – совсем как в сказках, рисующих невозвратную, милую, простую, ласковую старину.

Хорошо в Сарове! Но только женская, любящая рука может так успокоить и устроить усталого путника: забываешь, что ты в гостинице и что ты, в сущности, человек здесь пришлый и вполне чуждый. Но они, эти милые, любвеобильные сестры, должно быть, своею чуткостью, свойственной только женскому сердцу, узнают «своего» под всякою внешностью. А внешность моя, по платью, по которому встречают, не была из внушающих доверие: весь я был запыленный, грязный, обтрепанный…

15

Солнышко едва поднималось за горизонтом, как я уже шел к Казанской приходской церкви села Вертьянова. Церковь эта имеет свою чрезвычайно интересную историю, как и все, впрочем, так или иначе относящееся к отцу Серафиму. Теперь пока церковь эта приходская, но ей надлежит быть с течением времени монастырскою – так указал быть сам батюшка, а слово его не может не исполниться: сколько из его пророческих слов уже получили исполнение, «рассудку вопреки, наперекор стихиям» – по нашим, мирским понятиям!