Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Война сильно истощила казну, но скупиться на просвещение власть не сочла возможным.
Молва разнесла по России славу о Царскосельском Лицее быстро, и когда объявили об учреждении Благородного Пансиона «для устроения в нем рассадника» для оного, то в разных местах империи заскрипели перья. Было время поощрения свободомыслия, светлых идей, наук, прожектов устройства жизни по-новому. И надо было не отстать от этого времени. Прошения с просьбой устроить дитятю в благородное заведение посыпались в Царское Село со всех концов великой империи. Там не успевали отклеивать сургучные печати: Самарская, Киевская, Волынская, Оренбургская, Московская, Екатеринославская и прочие, и прочие губернии значились в реестрах. Претенденты из С.-Петербурга и Москвы, не доверяя почтовому ведомству, доставляли бумаги в комиссию самолично. И это несмотря на то, что условия приема особой гуманностью не грешили.
Родитель прежде всего должен был выложить 1000 рублей на год вперед и притом безвозвратно, 300 рублей на приобретение для пансионера «серебряной посуды, постели, платья и проч.». И прибыть в стены Пансиона отрок должен был в полном здравии со справками от медицины, включая привитую оспу, а также со Свидетельством священника, его крестившего, или того прихода, где он крещен.
Приведем пример того, как это выглядело.
В числе первых претендентов оказался сын героя Отечественной войны 1812 года И. В. Павлищева.
В Правление Императорского Царскосельского Лицея
От подполковника Ивана Васильевича Павлищева, дворянина Екатеринославской губернии
В учрежденный в Царском Селе Пансион желаю я определить сына своего Николая, которому от роду 12 лет (рожден 6 мая 1802 года в с. Спичинцы Литинского уезда Екатеринославской губернии) для обучения разным языкам, искусствам и наукам, в оном Пансионе преподаваемым.
На содержание его впредь за год безвозвратно представляю при сем 1000 рублей да сверх того единовременно на заведение серебряной посуды, постели, платья и проч. 300 рублей. В приеме сих денег прошу дать мне надлежащую квитанцию.
О рождении, крещении и дворянстве сына моего Николая, а также о том, что на нем была оспа, прилагаю при сем свидетельства.
С нижайшим поклоном,
Подполковник по кавалерии
Мариупольского гусарского полка
Павлищев Иван Васильевич
Имею честь сообщить о заслугах перед Отечеством в боевых сражениях 1812 года: Св. Георгий 4 cm; Св. Владимир 4 cm. с бантом; Св. Анны 2 cm.; Золотое оружие «За храбрость».
Жестко был установлен и возрастной ценз: младшая возрастная группа формировалась из воспитанников от 8 до 10 лет, а средняя – от 10 до 13 лет. Срок обучения установили для младшего возраста 9 лет, для среднего – 6 лет.
В многостраничном Постановлении о статусе Пансиона среди многочисленных параграфов, носящих чисто информационный смысл, вдруг объявляется параграф, отражающий существо государственной политики того времени в сфере образования. Вот параграф 12. Читаем: «Для полного образования в сем Пансионе назначается 9 лет; если же кто из воспитанников до истечения сего срока пожелает выйти из Пансиона, то не получит аттестата и лишится выгод, предоставленных пансионерам, окончившим полный курс наук в сем заведении».
Никакой двусмысленности, все на своих местах: тебе, юноша, дают знания – лекции читают лучшие лицейские профессора, создают приличные жизненные условия – заботливые дядьки заботятся о чистоте и опрятности в комнатах и классах, на манеже учишься верховой езде, в зале фехтуешь с лучшими мастерами – и непозволительно лихому уму пустить на ветер все эти труды и усилия общества. Решишься – пеняй на себя.
Граф Алексей Кириллович Разумовский с большим благоразумием распорядился организацией воспитательного и учебного процесса Пансиона. Своим трезвым умом понимал, что времена меняются, что найдется немало реформаторов, желающих укоротить его замыслы, и чтобы такое не случилось, он четко и твердо обозначил в главном документе о Пансионе: «Пансион сей состоит в зависимости от Министра Просвещения». Науки отдавать под чужое крыло негоже, ибо там их могут переиначить на свой солдафонский лад.
И точно так же он «привязал» Пансион к Царскосельскому Лицею – административно и духовно. Ответственность за положение дел в Пансионе, другими словами, внутренним устройством возлагалась на директора, обязанности которого мог исполнять не только чиновник, но и один из профессоров Лицея, известный своими обширными познаниями и благородным поведением. В какую же даль веков глядел граф, когда требовал, чтобы директор и помощник его преимущественно избирались из природных россиян или по крайней мере из подданных российских!
С самых первых дней основания Пансиона правление Лицея озаботилось воспитанием дитятей, стараясь всячески усовершенствовать их душевные способности и телесное здравие. А так называемая Конференция следила за всем учебным процессом, разрабатывая программы, порядок изучения дисциплин, требования к учащимся.
Первоначально предполагалось, что Пансион примет 150 детей, но Малиновский с сожалением пришел к выводу, что это недостижимо: пришлось бы утесняться, а он желал, чтобы его воспитанники учились и жили в добре. На том и порешили: в первый прием взять сто человек. Это уже позже, через два года, в 1816 году, Пансиону передали здание дворца великого князя Константина Павловича, стоявшего на углу улиц Парковой и Кадетского бульвара. И все равно мест не хватало, и тогда пришлось сократить срок обучения до 6 лет, а плату за обучение увеличить до 1500 рублей.
Но в Пансионе немало было дитятей, чье пребывание и учеба относились на казенный или на счет Государя. Сии воспитанники избирались из детей военных, лишенных всех способов к их воспитанию, сирот, лишившихся родителей после петербургских страшных наводнений.
Пансион открывали серым ветреным январским днем 1814 года. Но сумрачная непогода не сказалась на торжествах. Правда, в отличие от торжественной церемонии открытия Лицея, проходившей в Екатерининском дворце в присутствии Александра I и царского семейства, высоких государственных чинов, пышности не было, но была радостная, почти семейная атмосфера. Василий Федорович Малиновский оказался нездоров, но собрался с силами и духом на отеческое напутствие: «Живите и трудитесь на общее дело для большей пользы. Будьте деятельными, правосудными и бескорыстными».
Мысль о том, что многие годы эти дети будут отстранены от дома, что суровая жизнь лишает их отеческого тепла, что подойдет время самостоятельного выбора, и они могут оказаться беспомощными перед ним, что знания без поддержки могут угаснуть, пришла с тревожной ясностью в голову Василию Федоровичу в тот день.
И потому он с великой убежденностью утверждал,
