Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

Уже три часа, и «она» сегодня здесь не появится; и графиня Гувариньо — тоже. Им овладело уныние. Отвечая легким поклоном на посланную ему с трибуны улыбку Жоаниньи Вилар, Карлос думал, как бы поскорее вернуться в «Букетик» и спокойно провести остаток дня одетым в robe-de-chambre, за книгой, подальше от всей этой скуки.

Дамы, однако, продолжали заполнять трибуну. Барышня Са Видейра, дочь богатого коммерсанта, прошла под руку с братом, разодетая как кукла; она окидывала всех дерзким и недовольным взглядом и громко говорила по-английски. За ней появилась супруга баварского посланника, баронесса фон Грабен, монументальная и пышная, с отяжелевшим, покрытым красными пятнами лицом римской матроны; синее в белую полоску муаровое платье вот-вот готово было на ней лопнуть; барон едва не вприпрыжку спешил за супругой, держа в руке большую соломенную шляпу.

Дона Мария да Кунья встала и заговорила с посланником и его супругой: некоторое время слышалось что-то вроде индюшечьего бульканья, в котором мало-помалу сделались различимы слова баронессы: «C'etait charmant, c'etait tres beau»[80]. Барон, подпрыгивая и подхихикивая, trouvait ca ravissant[81], Аленкар, не замечаемый этими чужестранцами, принял еще более величавую позу, достойную выдающегося представителя нации: он то и дело подкручивал усы и все выше вскидывал голову.

Когда супруги проследовали на трибуну и дона Мария вернулась на свое место, поэт с возмущением объявил, что ненавидит немцев! С каким высокомерием эта бочка, из которой так и течет сало, смотрела на него! Наглая бегемотиха!

Дона Мария улыбнулась, любовно глядя на своего старого друга. Затем, повернувшись к испанке, сказала:

— Конча, разреши мне представить тебе дона Томаса д'Аленкара, нашего знаменитого лирического поэта…

В эту минуту несколько молодых людей с биноклями на груди — особенно рьяные любители скачек — поспешили поближе к скаковому кругу. Обе лошади шли мерным галопом, повинуясь длинноусым жокеям, которые не жалели хлыстов. Чей-то голос громко предрекал победу Шотландцу. Другие кричали, что первым придет Юпитер. Внезапно все замолкли, и в наступившей томительной и напряженной тишине воздух наполнился волнами исполняемого оркестром вальса из «Мадам Анго». Некоторые зрители продолжали стоять спиной к скаковому кругу, обратив взоры на трибуну, где дамы, опершись о барьер, сидели, словно в ожидании статуи Спасителя на Скорбном пути. Рядом с Карлосом какой-то господин уверял, что «все это сплошное мошенничество».

Карлос встал, говоря, что ему нужно найти Дарка; Аленкар уже оживленно беседовал с испанкой о Севилье, Малаге и Эспронседе.

Карлос мучился желанием отыскать Дамазо и расспросить его, отчего так вышло с их поездкой в Оливаес; а потом бы поскорей вернуться в «Букетик» и укрыть там обуревавшую его тоску, непонятную, ребяческую тоску, странно смешанную с раздражением, которое делало для него отвратительными звучавшие вокруг голоса и музыку и даже тихую прелесть летнего дня… Но, обогнув трибуну, он столкнулся с Крафтом: тот остановил Карлоса и познакомил его с белокурым и стройным молодым человеком, с которым он о чем-то весело переговаривался. Молодой человек оказался знаменитым Клиффордом, прославленным спортсменом из Кордовы. Вокруг них толпились зрители, с обожанием глядя на англичанина, о котором в Лиссабоне ходили легенды, — владельца лучших скаковых лошадей, законодателя моды и друга испанского короля. А Клиффорд, с немного нарочитой непринужденностью и чуть щеголяя простой спортивной курткой из голубой фланели, громко смеялся, вспоминая с Крафтом о годах, проведенных ими вместе в колледже Регби. Клиффорд сразу же любезно напомнил Карлосу, что они знакомы. Разве они не встречались почти год назад, в Мадриде, на званом обеде у Панчо Кальдерона? Так оно и было. Они еще раз обменялись теперь уже дружеским рукопожатием, и Крафт пожелал, чтобы сей цветок дружбы был орошен бутылкой здешнего, отнюдь не отменного, шампанского. Окружавшие их зеваки восхитились еще более.

Буфет был устроен под трибуной; над головами посетителей — голые доски, под ногами — земляной пол; ничем не украшенные стены, ни одного цветка. В глубине — полка, на ней шеренга бутылок и блюда с пирожками. За грубо сколоченной стойкой два официанта, одурелые и неопрятные, поспешно готовили сандвичи мокрыми от пивной пены руками.

Когда Карлос с Крафтом и Клиффордом вошли туда, там, возле одной из двух балок, подпиравших трибуну, оживленной группой стояли с бокалами шампанского маркиз, виконт де Дарк, Тавейра, какой-то бледный чернобородый юноша — он держал под мышкой свернутый красный флажок стартера — и молодой полицейский комиссар в белой шляпе: она все больше съезжала у него на затылок, лицо все больше багровело, а воротник уже весь промок от пота. Это он угощал всех шампанским и, едва завидев Клиффорда, бросился к нему с поднятым бокалом и взревел громким басом, так что задрожали стропила:

— Здоровье нашего друга Клиффорда! Первого спортсмена полуострова и славного парня! Гип, гип, урра!

Бокалы были подняты под крики «ура»; громче и взволнованней всех звучал голос стартера. Клиффорд, сияя, благодарил и не спеша стягивал перчатки; маркиз тем временем, потянув Карлоса за рукав, наскоро представил ему комиссара дона Педро Варгаса, который приходился маркизу кузеном.

— Весьма рад познакомиться…

— Вот кстати! Я неплохо придумал: все сошлись здесь, в буфете! — воскликнул комиссар. Все спортсмены должны знать друг друга… Мы — братство, а все прочие ничего не стоят.

И он, высоко взметнув руку с бокалом, пылко завопил, отчего лицо его побагровело еще сильнее:

— За здоровье Карлоса да Майа, самого элегантного мужчины в нашей стране! За несравненную ловкость, с которой он правит своими лошадьми! Гип, гип, урра!

Гип, гип, гип… Урра!

И вновь голос стартера выкрикивал «ура», взволнованней и звонче всех.

Служитель ипподрома, заглянув в буфет, позвал сеньора комиссара. Варгас, бросив на стойку соверен, вышел и уже в дверях крикнул, сверкая глазами:

— Продолжайте, мальчики! Напейтесь как следует! Эй, там, внизу! Хозяин, сеньор Мануэл, принеси-ка льду… А то у тебя тут господа пьют теплое шампанское… Пришли кого-нибудь или сам поднимись, да поживее, черт побери!

Пока откупоривали шампанское, заказанное Крафтом, Карлос пригласил Клиффорда поужинать вечером в «Букетике». Тот принял приглашение и, отпивая из бокала, сказал, что был бы счастлив ужинать в обществе Карлоса всякий раз, как они с ним встретятся.

— А! И генерал здесь! — воскликнул Крафт.

Все обернулись. И перед ними предстал Секейра, красный как перец, затянутый в кургузый редингот, делавший его еще более приземистым, в белой надвинутой на глаза шляпе и с огромным хлыстом под мышкой.

Он выпил бокал шампанского и выразил удовольствие, что случай свел его с Клиффордом.

Затем генерал обратился к Карлосу:

— Ну что ты скажешь об этом безобразии?

Своим участием в скачках генерал доволен… Но сами скачки! Хуже не бывает — ни настоящих лошадей, ни жокеев, и вся публика — полдюжины зевак; он полагает, что это последние скачки в Лиссабоне, Жокей-клуб дышит на ладан… И к лучшему! Все, для кого скачки не просто развлечение, видят, что они не привились в нашем отечестве. Скачки — это игра. Вот вы поставили на какую-нибудь лошадь? Нет? Я так и думал! В Англии, во Франции, там ставят! Там это такая же игра, как рулетка или монте… И даже банкиры бывают там букмекерами… Там в этом понимают толк!

Маркиз, которому надоело все это слушать, поставил бокал и перебил генерала, заявив, что скачки способствуют отбору лошадей для нужд армии, на что генерал, передернув плечами, возразил с негодованием:

— Что ты тут болтаешь! Ты хочешь сказать, что на скачках можно отобрать лошадей, годных для кавалерии? Чтобы кавалеристы гарцевали на лошадях-победительницах? Как бы не так! Кавалерии нужны не самые резвые, а самые выносливые лошади! Все остальное — чепуха! Скаковые лошади — это чудо природы. Все равно что бык о двух головах… С ними чего только не делают. Во Франции перед скачками их, бывает, поят шампанским!.. Вот что такое скачки!..

При всякой фразе генерал гневно передергивал плечами. Затем, одним духом осушив бокал шампанского, он повторил Клиффорду, что рад был с ним познакомиться, повернулся на каблуках и вышел, задыхаясь от ярости и засовывая глубже под мышку хлыст, конец которого дрожал, словно ему не терпелось кого-то отхлестать.

Крафт, улыбаясь, хлопнул Клиффорда по плечу:

— Вот видишь! Мы, старые португальцы, не любим новшеств, и ваш спорт нам ни к чему… С нас довольно быков…

— Резонно, — отвечал тот без улыбки, надменно вскидывая голову. — Король Испании недавно мне рассказывал…

Снаружи вдруг раздался какой-то шум и громкие голоса. Проходившая мимо дама с ребенком, испугавшись, поспешила укрыться в буфете. Мимо дверей пробежал полицейский.