История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя - Олег Трубачев

Обыкновение приписывать детям создание «детского языка», самостоятельное образование упомянутых названий родства объясняется недостаточным учетом специальных исследований по детской речи, представленных к настоящему времени уже солидной литературой. Эта точка зрения напоминает попытки средневековых схоластов толковать даже первый крик ребенка как жалобу новорожденного на первородный грех своих родителей, причем мальчик якобы кричит обычно «а!», поминая Адама, а девочка — «е!», жалуясь на Еву. Желательно поэтому, чтобы точные результаты специальных исследований детской речи шире привлекались в помощь этимологии при изучении данной проблемы.

Наконец, изучение этих простейших терминов родства представляет еще одну проблему, имеющую отношение, возможно, к древнейшему периоду развития терминологии родства. В своей известной книге А. Соммерфельт, обращая внимание на первоначальное неразличение между мужчинами и женщинами в терминологии родства аранта, сопоставляет это состояние с индоевропейской терминологией, где, как он считает, названные отличия являются характерными[1444]. Но если мы обратимся к пресловутым «Lallwörter», мы сразу отметим нечто напоминающее положение в терминологии аранта: слабое различение между мужскими и женскими терминами, восходящее, если оценить это состояние логически, к древнему неразличению. Так, используя некоторые из многочисленных фактов совмещения мужских и женских значений, рассмотренных на протяжении всей работы, сравним следующие морфемы: греч. τέττα (о мужчине) — слав. teta (о женщине) — литовск. tetis (о мужчине); лат. асса, греч. Ακκώ, болг. kaka (о женщине) — польск. диал. kak (о мужчине), санскр. atta-, atti- (о женщине) — готск. atta (о мужчине).

Если взглянуть на эти многочисленные факты так, как А. Соммерфельт смотрел на генезис соответствующей терминологии аранта, то хаос, обычно констатируемый для индоевропейских «Lallwörter» лингвистами, приобретает известную стройность. Имея в виду различие между мужчиной и женщиной, Соммерфельт говорит: «Понятно, что это различие играет меньшую роль для человека аранта, который, по-видимому, не знает природы продления рода. Можно сравнить тот факт, что в индоевропейских языках обычно отсутствуют специальные названия для самок за исключением тех случаев, когда они играют роль в экономической системе и мифологии»[1445]. Это правильное сравнение необходимо распространить также и на факты, более близкие терминологии аранта, а именно — на древнейший период истории индоевропейских терминов родства. Нам кажется, что принципиального отличия между системой родства и всем мировоззрением первобытного австралийского племени аранта и исторически вероятной системой родства индоевропейцев нет. Напротив, в различных местах работы мы отмечали много общих моментов в обеих системах, причем документированное знакомство с родственной организацией аранта помогает правдоподобно объяснять различные моменты древне-индоевропейской системы. В упоминавшихся неоднократно простейших названиях родства мы имеем древнейшие индоевропейские термины, носящие на себе следы родственной системы, которая не делала принципиального различия между мужчиной и женщиной по той же причине незнания природы продления человеческого рода. Путь развития индоевропейской родственной терминологии очень долог и сложен. Если в необычайно архаической системе аранта мы встречаемся с довольно прозрачными способами дифференцированных обозначений мужчины и женщины [ср. присоединение к нужному термину родства слова woia (worra) ‘молодой человек’ и kwaia (kwara) ‘девушка’ для образования вторичных названий, дифференцирующих мужчину и женщину][1446], то в индоевропейской системе родства мы имеем мощное развитие этих дифференцирующих названий. Тем не менее для исторически правильного понимания индоевропейской родственной терминологии чрезвычайно существенное значение, на наш взгляд, имеет оценка дифференцирующих терминов родства pətēr, mātēr как вторичных, а остатков недифференцирующих терминов, неверно относимых лингвистами к области детского языкового творчества (ра-ра, ma-ma, ba-ba, ta-ta, at-ta), как древнейших обозначений родства. Потребность в дифференцирующих обозначениях родства, столь типичная для индоевропейской терминологии, представила благодатную почву для подлинного расцвета так называемого супплетивизма, еще в течение индоевропейской общности пронизавшего всю систему родственных названий. Эта тенденция привела к значительному преобразованию индоевропейской терминологии родства, старые недифференцирующие обозначения были оттеснены, ограничены в употреблении. Часть старых названий была оформлена супплетивно. Так, еще Г. Остгоф правильно понимал наличие пары pater — mater как проявление супплетивизма в индоевропейском[1447]. Выдающуюся роль в преобразовании имен родства приобрел формант −ter, ставший типичным признаком ряда старых общеиндоевропейских названий.

УКАЗАТЕЛЬ ФОРМ, ОБЪЯСНЕНИЕ КОТОРЫХ ПОМЕЩЕНО В ТЕКСТЕ[1448]

ОБЩЕСЛАВЯНСКИЙ И СТАРОСЛАВЯНСКИЙ

бракъ 147

братоучада 61

baba 71–72

bať(j)a 21, 195

bratrъ 59 и след.

bratrьja 63

voldyka 185–186

vorgъ 176–177

vьпиkъ 73–75

vьdova 112–113

věkъ 174

věno 144

gospoda 184

gospodyńi 184

gospodь 182 и след.

дѣтьца 38

drugъ 172

drъžati 173

dъkti 54 и след.

děva 114–117

děverь 133 и след.

dědь 69–70

děti 38

dětь 38

dětę 37–38

žena 105

ženatъ 146

ženixъ 95

životъ 162

зѣница 160

znatь

znobiti 153, 154

zъlу 136

zьrěti 181

zębati 153–154

zębnọti 153–154

zetь 128 и след.

zobъ 154

извръгъ 176

junъ 186 jętry 137 kolěno 150, 161 ľudьje 168–170

малъжена 104

мѫдо 43, 9

мѫжата 111

mati 31

matь 31

matorъ 32

matjexa 34

moldь 47, 186 mọžь 96

нехлака 187

nan- 28

nevěsta 90 и след.

neti 76 и след.

netijь 76 и след.

отьчухъ 29

obьtjь 167 и след.

orbę 40

otrokъ 46–47

otьcь 25–27

подъпhга 185

panьji 184–185

pastorъkъ 53

pastorъka 58

pasynъкъ 53

plemę 163

plodъ 163

praskjurъ 72–73

родъ 151

родити 151

rota 152, сноска 34

сагати 144

сѣмиѧ 164

сноубити 145

суложь (сьложь, съложница) 110

svatati (svatiti) 141 и след.

svatъ 141 и след.

svatьba 142

svekrъ 119

svekry 118 и след.

svęťъ

svoboda 170–171

svьstь 140

sestra 63 и след.

sinъ 189

starosta 179–180

starostь 179–180

starъ 178

snъxa 131

stryjь 79–81

synъ 48 н след.

sębrъ 165–166

tata 23 и след.

teta 86

tьstь 125 и след.

ujь 81

uměti 157

хлакъ 147

xvatati (xvatiti) 143

хоlръ 147, 187

члѣнъ 162

čelo 149, 161

čelověkъ 173 и след.

čeljustь 162

čьlnъ 162

čedo 41–43

šurь 139

ѫжика 171

РУССКИЙ, УКРАИНСКИЙ, БЕЛОРУССКИЙ

батьки, укр. 28

берéмя 44

берéменная 54

брюдгà, брюнюшка, диал. 94, сноска 48

вира, др.-русск. 103–104

веденица, ведовица (веводѣница, др.-русск.) 111

вóтчина 27–28

вітчим, укр. 29

вьрвь 171

дзюба, зап. — укр. 56

дитина, укр. 36

дружина, укр. 111

дядя 85

зàміж, укр. 97

Кривчéня, белор. (имя собственное) 119

лада, др.-русск. 100–101

лад 100

мѣзиньцъ, др.-русск. 45

нащàдок, укр. 42

няня 33

отёк, диал. 27

отчим 29

отѣника, др.-русск. 28

отъченика, др.-русск. 28

отечика, др.-русск. 28

Рабчéня, белор. (имя собственное) 191

ребенок 36, 40

рóжа 162

тятя 24, 86

Утроя (река бассейна Псковского озера) 115

урóда, врóда, укр. 151

холуй 188

хоть, др.-русск. 111

холостóй 147, 187

челёнье, русск., диал. 162

шабёр, русск. диал. 166

ПОЛЬСКИЙ

bjåłka, диал. 111

dådek, dåudek, диал. 70

kák, диал. 71

kobieta 110

małżonek 104

mizynek, диал. 45

nawznak, wznak 160

niemowlę 47

pasierb 53—э4

robak 41

szwagier 141

зopa, dziopa, диал. 56

КАШУБСКИЙ, ПРИБАЛТИЙСКО-СЛОВИНСКИЙ

bẽ1ǎ 79

brãtkǎ, brutká 94

γrǻutk, γrөutk 71

grósk, grosek 71

nen, na, no 33

pãspéř 53

raučna čiesc 124, 126

СЕРБОЛУЖИЦКИЕ, ПОЛАБСКИЙ

nawožeń, nawoženja, в.-луж. 95

ninka, nenka, полабск. 94

ЧЕШСКИЙ, СЛОВАЦКИЙ

bralta, слованк., диал. 94

choť 111

manžel 104

mezenec 45

naznak 160

obec 167

příbuzný 171

tchán 127

СЕРБСКИЙ

dundo, диал. 85–86

мљéзинац, мезимац 45

очух 29

приjатель 128

пуница 128

pušo, диал. 52

fis, диал. 172

храбар 95

чукундед, шикунħед, шукунħед 70

БОЛГАРСКИЙ, МАКЕДОНСКИЙ

армáсник, диал. 95