История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя - Олег Трубачев

Что касается происхождения и.-е. *-ent- = слав. −et; то еще А. Мейе указывал на присоединение суффикса −t- к −n-, −en-, ср. слав. *moldet-и др.-прусск. malden-ikis; русск. ребен-ок — ребята[1409], словацк. kura, kurat’a— множ. kurence[1410]. Э. Бенвенист[1411] показывает способность согласного t расширять −n-основы в индоевропейском, например, в греч. ύδατοσ (−nt- < −en-) При этом распространение согласным, видимо, не сыграло существенной роли в семантическом развитии соответствующих образований, которые и до этого выступали в значениях происхождения, принадлежности, ср. отыменные образования на −on в осетинском < др. — иранск. ana[1412]. В. Махек[1413] предполагает, что славянские имена среднего рода на −et- происходят из древних имен среднего рода множественного числа собирательных, ср. собирательные на −nt- в тохарском, лувийском и наличие форм −’at- (*-et-) в русском только во множественном числе. Вероятнее, однако, собирательность развилась в таких случаях аналогично семантическому развитию образований с индоевропейским суффиксом *-īп-: ‘принадлежность’,

Точно так же совершенно отчетливо развитие значений от принадлежности/происхождения — к уменьшительности для слав. *-itjo-: ст.-слав. −иmь, русск. −ич, литовск. −ytis[1414]. Древние значения сохраняют активные в русском патронимические образования Петрович, Иванович и другие отчества[1415]; ср. сербск. куħиħ ‘човjек од купе’ и множество других патронимических образований сербского языка — фамилий, племенных названий. Последние характеризуют в широких масштабах сербскую топонимику[1416], но известны также в других частях славянской территории[1417].

2. Исключительное место среди имен родства занимают древнейшие индоевропейские образования[1418]. Здесь опять приходится говорить главным образом о предистории славянских форм, но это в конечном счете важно и для лучшего понимания специально славянского в развитии этих образований. Речь идет о четырех женских −r-основах и.-е. *mātēr, *dhughətēr, *suesor, *iепətēr — и трех мужских и.-е. *patər, *bhrātēr, *daiuer, которые представляют чистую −r-основу. Судьба этих основ в славянском оказалась неодинаковой. Женские −r-основы сохранились в балтославянском, ср. литовск. mote, −rs, ст-слав. мати, −ере, литовск. dukte, −rs, ст.-слав. дъmи, −ере, литовск. jente, −rs, слав. jetry (−r-основа, перестроенная по −y-основам); ср. также перестроенное слав. sestra при литовск. sesuo, −rs. Мужские −r-основы в славянском в сущности не сохранились[1419]. Так, и.-е. *bhrāter и *daiuer выравнены по славянским мужским −о-, −jо-основам, а и.-е. *pəter сохранилось в славянском только в производной форме stryjь. Тем самым женские формы на −r- в славянском представляют несомненный архаизм. К числу редких архаизмов принадлежат следы древнего чередования −ter: tor-, обнаруживаемые в окаменевшем виде также в славянском. Само чередование было активно в индоевропейскую эпоху, и оно объясняется не местом ударения, как полагают некоторые ученые[1420], а отношениями производной и непроизводной формы: и.-е. *māter — греч.άμήτωρ[1421]. В славянском ср. русск. заматореть, заматорелый с −о-ступенью при основе матер- (подробнее — в I гл.).

Суффикс −ter, который выделяют в особых древнейших индоевропейских обозначениях мужчин и женщин *patər, *mātēr, обладал, видимо, специализирующим значением, которое легло затем в основу известных компаративных значений этого суффикса[1422]. Отметим, что славянский сохранил следы только древнейшего специализирующего −ter-, в то время как в роли компаративного суффикса в славянском утвердился другой формант −ies-, упоминаемый Бенвенистом. То же древнее специализирующее значение −ter- легло в основу широко известного значения деятеля, закрепленного за множеством индоевропейских образований с этим суффиксом, поэтому нет необходимости принципиально разграничивать имена родства и имена деятеля на −ter[1423], что в последнее время проводят, например, К. Д. Бак[1424] и А. В. Исаченко[1425]. Не нужно также усматривать в *pətēr, *mātēr компаративного употребления −ter в порядке противопоставления пар вроде ‘отец’ — ‘мать’, как это делал В. Штрайтберг[1426]. Новое оригинальное объяснение, предложенное А. В. Исаченко[1427], основывается скорее на неточной оценке материала. Так, он возводит −ter-, −tr- в названиях родства к древнему наречию со значением ‘внутри’ на том лишь основании, что тот же суффикс имеют названия внутренних частей тела: греч. έντερα, ст.-слав. ѫтроба. Нетрудно заметить, что единственным носителем значения ‘внутри, внутренний’ является корневая морфема in-/jen-, a −tr- здесь не более как специализирующий формант. Эта гипотеза, на которой А. В. Исаченко строит весьма важные выводы об отражении деления на брачные классы, к сожалению, неприемлема в этимологическом отношении.

3. Содержание данного параграфа до известной степени уводит нас за пределы специальной темы «Славянские термины родства». Здесь имеется в виду одно из «общих мест» этимологических исследований, а именно так называемые слова «детского языка», Lallwörter. В науке давно утвердилось мнение о происхождении многих простейших названий родства из «детского языка». Так объясняют tata, папа, тата и подобные им образования, отнесенные к различным родственным лицам, главным образом к отцу и матери[1428].

Вполне допустима мысль о связи некоторых из этих образований преимущественно с детской речью. Но верно ли будет считать каждое такое простейшее родственное название происходящим из «детского языка»? Позволительно спросить, что это за «детский язык», который на огромном пространстве индоевропейской языковой области выработал небольшое число тождественных по форме и близких по значению названий. Нам трудно судить о далеком для нас предмете, но специалисты по детской речи свидетельствуют, что слова вроде мама, папа с их значением обязаны своим образованием главным образом педагогическим попыткам родителей. Так, Вернер Ф. Леопольд указывает: «The teaching endeavors of the parents and their persistent misinterpretation of the child’s intentions are entirely responsible for this semantic development»[1429]. Автор правильно отмечает, что многие лингвисты констатируют лишь факт, что то или другое слово является детским образованием, не давая себе труда подробно остановиться на возможности такого образования. В этом отношении очень поучительны опубликованные польским ученым П. Смочинским в специальной монографии[1430] результаты его собственных наблюдений над «детской речью». Собранные им материалы убедительно показывают, что звуковые комплексы, внешне близкие к именам родства, в речи детей самого младшего возраста (около момента появления речи), например, mama, tata, лишены конкретного содержания и только со временем в результате педагогических (часто бессознательных) попыток родителей эти комплексы могут приобрести общеязыковое значение.

Мнение о распространенности в языке таких слов «детского языка» пользуется до сих пор широким признанием в науке[1431]. Совершенно очевидно, однако, что конкретный материал не всегда позволяет исследователям удовлетворяться лаконичным признанием того или иного слова «детским» образованием, и следует отметить, что они часто используют возможность объяснить слово в ряду других слов как мотивированное образование. Тем более досадное впечатление производит злоупотребление ссылками на «детский язык», как бы освобождающее этимолога от необходимости определенно объяснять слово и определять в нем объективные фонетико-морфологические моменты. Разумеется, далеко не каждое такое образование поддается объяснению, но ведь то же можно сказать и о множестве других слов. В этом отношении полезно помнить указание Я. Розвадовского[1432], что экспрессивные образования нельзя расценивать как полное исключение из общей закономерности. Определенные закономерности отмечаются и для древних индоевропейских корневых морфем *пап-, *tat- и др., выступающих в роли названий родства, ср., например, факты такого древнего способа словообразования как редупликации: п-ап-, an-, t-at-, at-. О функциональной роли подобной редупликации на первых порах говорит пример из одного древнего языка Эгейской области, отмеченный П. Кречмером: «…характерно…, что на о. Кос отец некоего человека по имени Νάννακος носит имя Αννακος»[1433]. В целом проблему связи разбираемых простейших терминов родства и «детского языка» как такового нельзя еще считать удовлетворительно разрешенной. Предлагавшиеся решения как правило носят в той или иной мере эклектический характер. Само по себе изучение развития «детского языка» имеет очень большое значение при анализе интересующих нас слов, но нельзя не отметить, что им до сих пор обычно занимались только специалисты, далеко стоящие от вопросов этимологии, а этимологи, столь категорически классифицирующие известные термины родства как слова «детского языка», сами почти никогда не обращались к специальному изучению детской речи. Счастливое исключение представляет, пожалуй, только О. Есперсен, объединивший в особом разделе своей известной монографии[1434] обширные материалы обеих упомянутых областей исследования. Однако и с ним нельзя согласиться в ряде существенных моментов. Есперсен правильно указывает, что даже большинство звукоподражаний, слышанных от детей, не их собственные изобретения, но усвоены ими, как прочие слова[1435]. Это может служить ответом на вопрос, создают ли дети новые слова. В то же время образование слов типа мама и папа Есперсен склонен расценивать следующим образом: «…ребенок дает звуковую форму, а взрослые придают ей значение»[1436]. Далее: «Во всех странах во все времена в детской разыгрывается маленькая комедия: младенец лежит и лепечет свое „мамма“ или „амама“, или „папапа“, или „апапа“, или „бабаба“, или „абабаб“, не сообщая этим упражнениям голосовых связок ни малейшего значения, а его старшие друзья, в своей радости по поводу ранней одаренности ребенка, приписывают этим слогам разумный смысл, поскольку сами они привыкли к тому, что произнесенный звук имеет соответствующее содержание, мысль, понятие. Так мы получаем целый класс слов, отличающихся простотой образования — без стечения согласных, обычно с повторением того же согласного с гласным а между ними, часто также оканчивающихся гласным а, — слов, находимых во многих языках, часто в различной форме, но с близким значением». Когда ребенок произносит слоги тата, мать думает, что он зовет ее и, откликаясь, она тем самым приучает его употреблять их с определенным значением. «Так они становятся признанным словом для понятия ‘мать’»[1437]. Становясь обычными словами, эти слоги повинуются действующим законам языка; так получено нем. Muhme ‘тетка’. Очень рано слог та получает в наших языках окончание, откуда μήτηρ, mater, mother. Эти слова становятся признанными словами взрослых, в то время как mama остается интимным словом в семье[1438].