Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов

– Это чистый кайф, – наконец вымолвил он.

Очнувшись от видений, открывшихся перед ним стараниями Беляева, он добавил, что идеи художника перекликаются, пусть и в сильно упрощенном виде, с его статьей, которая скоро увидит свет во французской прессе и, как он надеется, дойдет и до советского читателя. Тем более что с этим сейчас вроде бы стало полегче.

V. Россия

Право России быть собой, ее право на национальную самобытность может быть осуществлено только в условиях многополярного мира.

Юрий Мамлеев. У роковой черты

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОБЕРНУЛОСЬ ТРИУМФОМ

Это свершилось. После десятилетий скитаний в Россию вернулся тот самый Юрий Мамлеев, автор гротескового романа «Шатуны», изменившего сознание не одного поколения ведущих русских интеллектуалов.

Торжественная встреча-прием живого классика прошла на самой престижной литературной площадке Москвы, в Центральном доме литераторов. В этот вечер в ЦДЛ было не протолкнуться. Сотни поклонников пытались прорваться в здание, чтобы посмотреть на великого современника, имя которого намертво связано с именами Гоголя и Достоевского. Собралась не только молодежь, особой популярностью у которой пользуется Мамлеев, но и весь цвет столичного бомонда. С трудом прорвавшись к трибуне, одетый по парижской моде писатель и философ сперва рассказал немного о себе.

Родился Юрий Мамлеев в 1931 году в семье профессора психопатологии. Отец его стал жертвой сталинских репрессий. В 1956 году выпустился из Лесного института, на жизнь зарабатывал преподаванием математики. В то же время основал новое литературное течение, получившее название «метафизический реализм». В 1974 году вместе с женой Марией эмигрировал, «не имея возможности официально печататься при советском строе». Супруги выехали по израильской визе, сперва обосновавшись в Вене, а затем переехав в США. В отличие от многих эмигрантов «третьей волны», Мамлеев не разделяет распространенного сейчас представления о Соединенных Штатах как о царстве свободы и демократии. В 1983 году было принято судьбоносное решение отправиться во Францию, поскольку «она духовно ближе к России». Произведения Мамлеева, включая легендарных «Шатунов», переведены на основные мировые языки, включая английский, французский и немецкий. Свое возвращение на родину мыслитель объяснил стремлением находиться с Россией в минуту тяжелых исторических испытаний.

Пожелаем Юрию Витальевичу, чтобы его возвращение стало лишь первым в ряду триумфов, которые ему еще предстоит испытать вместе со всей страной, вновь ставшей его родным домом.

Такую заметку весной 1993 года могли бы прочитать Юрий Витальевич и Мария Александровна Мамлеевы, если бы ее кто-нибудь написал. В этот год они въехали в московскую квартиру на Мичуринском проспекте, которая перешла к ним от «одного писателя-невозвращенца»[348]. Как бы ни мучила Мамлеевых тоска по родине, бросать парижскую жизнь они не спешили, решив сперва прощупать почву, как иногда выражаются русские люди.

Первый визит Юрия Витальевича в разваливающийся СССР состоялся в 1988 году. Тогда он за несколько дней обошел старых знакомых, большинство из которых не признали в Мамлееве «того самого» ходока в иные миры, принесшего из них «Шатунов». О холодке, которым повеяло от южинцев, рассказывает и сам Юрий Витальевич:

Все дивились, глядя на меня… Как мне говорили, впечатление было такое, что да, это, конечно, Мамлеев, но на поверхности что-то в нем было уже другое[349].

Возможно, читатель помнит, что Игорь Дудинский совершенно иначе описывал первый приезд Юрия Витальевича. По версии Мамлеева, на вечер, проходивший в одной московской квартире, не явились ни Головин, ни Джемаль, «из центрального круга присутствовали только Лариса Пятницкая и Валентин Провоторов»[350]. Через год Юрий Витальевич вновь посетил Советский Союз, но уже более официально: осенью 1989 года в ЦДЛ прошла его встреча с читателями, любопытный отчет о которой опубликовала газета «Панорама». Автор злющего фельетона «Живой Мамлеев» Вен. Ников[351] с первой же строчки изливает на Юрия Витальевича желчь в немыслимых масштабах: «Юрий Мамлеев, легендарная в своей неизвестности фигура русского пишущего зарубежья, подвизался 22 октября на сцене ЦДЛ»[352]. Как докладывает корреспондент «Панорамы», на вечер не пришел даже заявленный ведущий Владимир Маканин, а Мамлеев развлекал слушателей чтением рассказа «Полет»:

Рассказ был убогим, никаким сюрреализмом и не пахло. Пахло примитивом. В любой редакции любого нашего журнала такими рассказами забиты все углы. Митя Волчек[353] не взял бы такой рассказ себе в журнал даже за 150 рублей в дни самого крутого безденежья (то есть 150 рублей бы он взял, а рассказ – нет).

Завершается отчет о вечере сценкой, не только и не столько замечательно описывающей публику, которая ждала Мамлеева на родине, сколько передающей саму интеллектуальную атмосферу советской Москвы на излете советской эпохи:

Мамлееву задали вопрос об инфернальности Москвы, а он стал что-то объяснять об инфернальности Петербурга, параллельно забираясь в Веданту. В достаточной степени вразумив публику в области религии и философии индуизма, Мамлеев поведал всем, какое огромное влияние оказало на него знакомство с живыми индусами в Америке. После чего Мамлеев объявил публично, что является православным христианином.

Как и полагается в сюрреализме, окончание вечера было фантасмагорическим:

– Э! – встрепенулся вдруг ведущий. – Да что же мы… Что у нас сегодня в 21:40?

– Кашпиро-о-о-овский… – нестройно проблеял зал.

– Вот! – сказал веско ведущий. – Ну что же, поблагодарим Юрия Витальевича…

Занавес.

Увы, ехидный московский журналист был не одинок в своей оценке увиденного и услышанного. Конечно, дурного сюрреализма той встрече придала невзыскательная публика, для которой и писатель Мамлеев, и экстрасенс Кашпировский одним миром мазаны. Однако и более осведомленные гости ЦДЛ тогда остались скорее в недоумении, увидев «живого» Юрия Витальевича.

«Как-то Сорокин сообщил всем в тусовке, что в Москву заехал Мамлеев и у него будет творческий вечер в ЦДЛ, всем нужно на него посмотреть – неизвестно, надолго ли тот в наши края», – вспоминает писательница А. Нуне (Нуне Барсегян).

Я в тот день была страшно занята, пришла с большим опозданием, вечер уже закончился. Застала Сорокина, с кем-то разговаривающего. Он мне сказал: «Мамлеев еще не ушел. Тебе непременно надо на него взглянуть, может, он скоро уедет и никогда больше не появится в России. Тем более что отец у него был психиатр и все свои книги он написал под впечатлением от чтения специальной литературы. Он должен быть сейчас в холле. Иди туда скорее, а я