Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– Ты сам не веришь в то, что говоришь. Ты сам понимаешь, что надо начинать с себя. Начни с себя, тогда у тебя будет моральное право требовать с других. Бедные рабочие платят столько же, сколько богатые люди, – это же позор! Неужели в белую сейчас платят только из страха, чтоб не посадили? А мораль? Вот лично я с завтрашнего дня согласен платить 25 процентов налогов! Спокойней спать буду… Неужели тебя устраивают эти 13 процентов?

– Эдди, а еще американцы не любят Путина.

– Долгое время я сам был против многого из того, что делает Путин. И только в последние полтора года понял, что Путин – это самое то.

– Ты отражаешь настроения американских избирателей, когда хвалишь Путина?

– Нет, это моя личная позиция. Путин – это самый правильный представительский руководитель для России. Другого сейчас быть не может. А что, ты хочешь туда поставить Явлинского?

– Явлинского не хочу. Но у меня к тебе такой вопрос. Связано ли твое одобрение Путина с тем, что издательский дом, где ты работаешь, купил олигарх Усманов, чрезвычайно лояльный к Кремлю человек?

– Ну конечно, нет.

– То есть никак не связано?

– Никак.

– Ответ принят. А теперь правильный ответ! Ха-ха-ха!

– Перестань. И еще это не связано с тем, что мне могут визу не дать. При Ельцине такого быть не могло, чтоб мне не дали визу, если я сказал какую-то херню про Ельцина. А при Путине такое быть может. Если я скажу что-то лишнее…

– А ты не говори лишнего.

– И тем не менее я говорю, что думаю: Путин – это самое правильное решение для России. Потому что Путин…

– Прекрасные формулировки. Литые. Очень красивые.

– …потому что Путин олицетворяет свою нацию. Это же не случайно, что у него такой высокий рейтинг. Не учреждать же тут западный либерализм… Страна не готова. Народ живет и пусть живет, как хочет жить. Единственная у меня претензия к Путину такая: чтобы он не только отражал свою нацию, но и чтоб как-то ее вел в моральном плане. Нужна еще высокая моральная планка.

– Эдди, я вспомнил концепцию, которую ты мне излагал в свои первые годы жизни в Москве. Новая страна – соответственно новый язык; новые девушки – новая профессия. После Франции (литература), Швеции (программирование) и России (с которой все понятно) ты планировал уехать в Китай и изучать там медицину. А заодно китайский язык и местных девчонок.

– Что-то я про Китай не помню… Но во всяком случае, я туда пока ехать не планирую. Если ехать, то куда-то в теплые края… Испания… Остров какой-нибудь… Эх! Но пока у меня нет планов менять свою жизнь.

Эдди Опп (полная фамилия – Оппенгеймер) родился в 1957 г. в г. Вичита-Фоллз (Wichita Falls), штат Техас, США. Учась в школе, работал фотографом местной газеты The Herald and News. Хотел стать профессиональным гитаристом, но повредил сухожилие на руке и музыку оставил. Высшее образование получил в Lewis and Clark College, закончив его в 1980 г. по специальностям «экономика» и «французская литература».

Работал в США и Швеции аналитиком по статистике и маркетингу, программистом. В 1990 г. приехал в Ленинград и там в университете учил русский язык. («Я чуть не упал от впечатлений, увидев этот город. Я влюбился в него, в его архитектуру, в девушек и решил тут остаться».) В 1992 г. переехал в Москву, где получил работу фотокорреспондента в газете «КоммерсантЪ». В 1994 г. за репортаж «Штурм Белого дома» стал лауреатом конкурса World Press Photo. Уйдя из «Коммерсанта», одно время работал фри-ланс и печатался в Time, Washington Post, The New York Times, The Financial Times, Paris Match, The Sunday Times, Dagens Nyheter. В 1996 г. стал призером российского конкурса «Интерфото» за репортаж «Захват Буденновска» и портрет Бориса Ельцина.

С 1998 г. – директор фотослужбы Издательского дома «КоммерсантЪ». В 2003 г. получил приз «Золотой глаз России» за «событийные репортажи в экстремальных условиях и неоценимый вклад в российскую профессиональную фотографию».

Леонид Парфенов

Редкая птица

Новый фильм Парфенова (про Гоголя) ударил дуплетом в прайм-тайм Первого канала. Там, где торжествовали сериалы для домохозяек, в полный рост поднялась духовность – в хорошем смысле этого слова. Русская классика при помощи знаменитого телеведущего еще раз громко напомнила о себе; говорить о том, что она приросла украинцем Гоголем, – это актуально, остро, современно…

– А знаешь, Леня, я вот набрал в какой-то поисковой машине «Парфенов Гоголь» (в связи с выходом твоего двухсерийного фильма) – и первым делом выскочила заметка про то, что Николай Васильич был, типа, антисемит и – бери выше – певец погромов. Но эта его тема насчет того, чтоб жидов топить в Днепре, у тебя не прозвучала. Как так вышло?

– Я знал, что выходит фильм Бортко и что там будет этого всего много. Да и не люблю я «Тараса Бульбу».

– Вот все говорят, что Гоголь – русский писатель, а он, получается, русскоязычный – ты же в фильме нам объявил, что в классике нет ни капли русской крови, и польской нет, – одна украинская.

– Украинский классик русской литературы – пожалуйста, можно и так сказать. Этнически он, конечно, украинец. В «Диканьке» и «Миргороде» еще слышна мова, а «Ревизор», «Нос» и «Мертвые души» уже точно не содержат даже рудиментов мовы.

– Насчет русско-украинских раздоров: как думаешь, дойдет до небольшой войны?

– Да нет, для этого же должна быть подлинная горячность.

– Как трогательно – ты нашел записку, которую Гоголь написал по-украински.

– Да, этот листочек в Кракове хранится. Зачитал вслух. Там была преподавательница, которая меня за кадром поправляла, так что кое-как с произношением я вроде справился.

– Но у тебя жуткий heavy Russian accent!

– Гм. Ты первый украинец, который мне сказал, что это было уж настолько невозможно.

– Ну, я по-русски тоже говорю с акцентом.

– Вот видишь – значит, мы квиты. Кстати, когда разговаривал с польскими архивариусами, я что-то не заметил очереди украинцев, которые стояли бы за этой бумажкой. Локтями там никто не толкался. Вот я доехал – а других «гоголистов» там не встретил.

– Про Гоголя ты решил сделать кино, еще когда снимал фильм к юбилею Пушкина?

– Я тогда начал прикидывать…

– На этот раз, надеюсь, не было никаких приключений, как при съемках пушкинских мест в Африке – там же тебя ограбили, даже ботинки отняли, и ты в ночи шел по пустыне босиком в город…

– Таких стремных вещей в связи с Гоголем не было, все-таки Италия – это не Африка.

– Странно, что ты не любишь «Бульбу», – это как раз единственная книга, которую я могу читать у Гоголя без внутреннего раздражения.

– А я как раз очень люблю «Нос».

– «Нос» – это холодный стеб ради стеба; очень современно, что и говорить. Ни капли чувства, одно стебалово! Сегодня в этом направлении успешно идут многие молодые художники, на продажу – их ничто не трогает. И наоборот, «Старосветские помещики» – как ты верно заметил в фильме – только едят и пьют, пьют и едят, и больше ничего. Какая смертная тоска! С другой стороны, и это тоже современно, – забить на все и только пить и закусывать.

– Да-да, они только ели, зевая, и пили, закусывая, а потом померли – но про это без слез читать нельзя. Это не новая мысль – про великую силу привычки, которая держит человека на свете.

– Скажи, а ты действительно можешь читать Гоголя для удовольствия – или ты за него взялся только потому, что это актуально, современно?

– Мне действительно интересно читать Гоголя. Я считаю, что это самый удивительный из русских классиков. Его актуальность, мне кажется, в том, что со времени его смерти эта литература сильно поднялась в цене. В XIX веке его считали отцом натуральной школы и все такое прочее, а в XX веке он был признан основоположником фантасмагории, странности, сдвинутости такой. Поэтому я действительно считаю, что он ультрамодный классик.

– Ультрамодный – сейчас?

– Да. Мера его удивительности никем не превзойдена. Ни у кого нет определений уровня «Дама приятная» и «Дама приятная во всех отношениях», ни у кого нет таких глупостей, как «Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?». Нет большей насмешки над «целями и задачами» литературы, чем фраза «Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы…» Это должна была читать Земфира, но я не смог отказать себе в удовольствии [прочесть это лично]. Если говорить о компьютерной графике, обо всех этих превращениях – какой русский классик больше, чем Гоголь, для этого годится?

А вот отголосок прошлого, пушкинского еще, юбилея. Писатель Поляков, тоже видный пушкинист, жаловался:

«…сегодня именно телеведущие артикулируют интеллектуальные тренды российского общества – но это не их мысли, они просто озвучивают то, что придумали писатели! Приведу характерный пример. К юбилею Пушкина на ТВ был показан многосерийный документальный фильм модного на тот момент телеведущего Парфенова. Я сел смотреть… А надо сказать, что когда-то я довольно серьезно занимался пушкинистикой. И вот я то и дело подскакивал и восклицал: „Минуточку! Эта мысль – из Тырковой-Вильямс. А эта – из Бартенева…“ Потом заканчивается фильм и в титрах идет: пиджак от такой-то фирмы, парфюм – от этакой. И ни слова про писателей, которые были анонимно процитированы, ни одной фамилии пушкинистов, словами которых говорил телеведущий! Вот как это делается! А говорят-то все равно пушкинисты, положившие всю жизнь на это и от кутюрье не одевавшиеся. Что мне оттого, что это озвучивает несимпатичный Парфенов? Да ничего. Я все равно мысленно разговариваю с Томашевским, Бонди и Лотманом…»