Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– А еще совсем недавно была «твоя вишневая „девятка“, она меня свела с ума». Это Алена Апина – как и я, человек масскульта. «Леха, мне без тебя так плохо». Это такая трансформированная Воронец, стиль ПТУ. Где парни уходят в армию, а не косят от нее. «Милый мой бухгалтер». Это всегда будет. «Ксюша – юбочка из плюша» – будет всегда, это такой наш лубок, простонародный стиль, – философствует он. – Что надо народу, то ему масскульт и дает: «Человек так устроен. Гуманизм немыслим без этого права человека на пэтэушную культуру…»

Я тогда поехал с Парфеновым в Калугу, он там делал новый сюжет. И с восторгом узнавания находил всюду доказательства своей про него догадки – что он представитель власти. По коридору калужского ТВ бежит кто-то, топает ногами, открывает подряд все двери и кричит дурным голосом: «Парфенов здесь, Парфенов!» И врывается в кабинет, где мы как раз стоим, видит виновника паники, цепенеет на целых 10 секунд и задним ходом вываливается обратно (как персонаж анекдота: «Мамка, я Ленина видел!»). Леня же как будто бы ничего и не заметил, продолжая с царственным спокойствием и показной наркомовской личной скромностью общаться с представителями четвертой власти на местах. Так секретарь обкома инструктирует товарищей из районного комитета (я даже забыл на минуту, что тут надобно прошедшее время). Потом выход в первички, в магазины и на рынки, чем живет народ: это ж элементарно, дойти до каждого! Причем он дико прост и доступен: не вздумай его назвать на вы, хоть даже ты и личный шофер!

Вот он на выезде, на съемке, в провинциальном недалеке. Оператор волочет на себе нелегкий «Бетакам», помощник тащит роскошный, как бы пулеметный, штатив. Сам же Парфенов идет налегке, с щегольским кожаным портфельчиком на ремешке, и осматривает вверенную ему природу.

– Картошку скоро сажать, – говорит кто-то задумчиво. Это навеяно солнцем и набухшими пыльными почками. И то правда – уже тепло, прозрачно и пахнет человеческими удобрениями.

– А знаете, как определяют сроки посадки картофеля? – спрашивает Парфенов.

Откуда ж знать…

– А выходят в огород, – рассказывает он снисходительно городским, которые на своих дачках ничего солиднее цветочков не затевали, – садятся голой задницей на землю и прислушиваются к первому ощущению – холодно или нет? Не холодно жопе – значит, и картошке не холодно будет.

– А это в какое время дня?

– В десять утра, – не задумываясь отвечает он.

– Леня, успех у тебя, конечно, был и тогда, но с тех пор ты сильно поднялся. Стал куда солиднее, совершил ряд открытий, познакомился с новыми радостями, какие дает более свободный доступ к богатствам материальной культуры. Так что настало время для новой масштабной беседы. Но прежде пару слов о текущем моменте. Давай его коротко отразим.

– Так-так. Текущий момент. Я делаю сериал – здоровенный проект под названием «Российская империя», который посвящен трехсотлетию основания империи и Петербурга. В первой серии я дал комментарий в Алмазном фонде у короны Российской империи приблизительно такой: «Российская империя жива, с этим согласны и ее сторонники, и ее противники. Для одних империя – ответ на первый проклятый вопрос: что делать? Для других – ответ на другой вопрос: кто виноват?» Это эпиграф ко всему циклу. Одна из командировок была на Кавказ. Я посетил аул Гуниб, где в 1859 году Шамиль сдался князю Барятинскому. Еще жив камень, сидя на котором князь принимал капитуляцию. Война, которая продолжалась как минимум с 1801-го по 1859-й, самая продолжительная в истории империи, как казалось тогда – заканчивалась. Здесь было решено, что все замочены во всех сортирах, победители получили чины и награды.

– Откуда ты это все знаешь: Екатерина, Александр Третий… У тебя компьютер в голове? Ты перечитываешь учебники? Или заставляешь своих литературных негров все перечитывать?

– Ну… Есть консультанты. Есть редактор. Мы работаем, выбираем факты… Мы обсуждаем все. Вот как объяснить, например, этот ужас – когда на Шипкинский перевал пушки не могли внести даже на руках? Так и доложили генералу Гурко. Он ответил: втащить зубами. И ведь втащили! Теперь там дороги проложены. Мы поехали на перевал зимой, с цепями – так машина наша все равно села. Дальше пошли пешком. И я на перевале объяснил перед камерой, какой крутизны здесь подъем, какой снег, что даже машина не прошла, а тогда нужно было еще и пушки втащить… Эти пушки и сегодня там стоят. Я их показал… Это не курс истории. Хотя это и курс истории тоже.

– Ага, это у тебя как экскурсия и ты экскурсовод?

– Нет. Это не экскурсия, это возможность почувствовать материал. Вот я это взял, я это ощутил. Смысл такой: приехать на место и проверить!

– Но именно таков принцип экскурсий.

– Не согласен.

– Очень хорошо. А потом что ты будешь делать?

– Думаю об этом. Начну что-то еще параллельно.

– Леня! Постой, я вспомнил! Ты уже был когда-то начальником!

– Да, я какое-то время был главным продюсером НТВ. Ну, это все, кроме новостей. Я был начальником, но больше не буду. Оказалось, что это нерасчетливо – давать мне какую-то работу, которая мешает делать собственные проекты. Я журналист, больше ничего делать не умею. Только писать тексты для озвучивания их в кадре и за кадром, то есть в/к и з/к. Я автор «вкадровых» и «закадровых» текстов. И все. Я могу объяснить, как атрибутика второй Отечественной войны была взята из войны первой. Вот выступление Сталина. Там речь о том, что немец пришел…

– Кох.

– Ну ты сравнил… что называется.

– Ты уверен, что тогда, во время войны за НТВ, все сделал правильно?

– Я делал так, как считал нужным.

– Да-да, это тогда. Но сегодня можешь ли ты сказать, что все сделал правильно?

– Ну что значит – все правильно? Это газета «Правда» на это претендовала, что в ней все-все правильно… А мне тогда надо было просто вернуться в профессию! Я с огромным облегчением пошел тогда в эфир «Героя дня». Было ясно: есть день, есть герой, я ему задаю вопросы… Мое дело – дать сумму информации людям. И это было возвращением в журналистику из пропаганды и агитации.

– Расскажи про Путина. Как тебе показался гарант вблизи? Ты же с ним разговаривал вот как со мной.

– Я вот тут вчера был у гаранта Конституции на обеде. Там было человек семь – по одному от издания. Это была моя вторая продолжительная с ним встреча. Вот. Какой он, спрашиваешь? Мы все знаем, он старается позиционировать себя как управленец, как наемный менеджер ОАО РФ, который избран собранием акционеров.

– Вы с гарантом водку пили? Ну, на обеде?

– Он выпил водки под холодное. После пригубливал красного вина, а в конце был подан коньяк, который я не захотел пить, – но он настоял, чтобы все попробовали.

– Коньяк французский?

– Нет, дагестанский.

– О, как это тонко! Дескать, вот не отдали ваххабитам, сами пьем!

– Двадцатилетней выдержки коньяк, душистый такой, мягкий. А из французских напитков было вино – в отличие от ельцинских времен, когда в таких случаях подавали русское. Русского же вина не бывает…

– Кстати, об обедах. Ты же вообще любишь пожрать…

– Пожрать я люблю.

– Ну, тогда давай коротко об этом.

– Одна из главных проблем социализма – что он в бытовой жизни страшно все округлял. Все было скукожено до ассортиментного минимума. Огрубление жизни, ее опрощение и примитивизация.

– Ну, ты из этой ситуации давно вышел.

– Мы все из этой ситуации стараемся выходить. Люди хотят наверстать упущенное. Хотят вознаградить себя за потерянное время, хотят наездиться на машинах, намотаться по заграницам, напиться хорошего вина – за пять предыдущих поколений… Ну, первичный голод уже утолен. Но понимание того, что есть масса подробностей жизни, есть огромное количество всяких проявлений… красоты наконец. Эта красота проявляется в местах, в напитках, в жилье, в вещах. Вот еда. Оказалось, что она может быть тонкой, как французская, и очень такой земной, витальной, крепкой, как итальянская, и объесться ею можно легко. От разной еды возникает чувство очень разной сытости. Я, к примеру, не люблю ни картошку, ни мясо, ни белый хлеб.

– Это какие-то диетические теории у тебя?

– Нет никаких теорий. Просто вот как-то больше не нравится это тяжелое, когда, как в армии или в колхозе, радуешься, что набил брюхо. С новым временем появилось желание не делать ничего случайного, потому что все – часть наслаждения жизнью.

– Ты ходишь только в пафосные рестораны?

– Не обязательно. Но хорошая еда – это еще одно дополнительное удовольствие, еще одна дополнительная радость.

– И губы чтоб лоснились от фуа-гра. Да?! А что вино?