Леди в саване - Брэм Стокер

Все это и тысяча других фактов, менее значительных, казалось, укрепили во мне изначальное представление. Но потом превозмогли воспоминания — о том, как она трепетала в моих объятиях, о ее поцелуях на моих губах, о биении ее сердца на моей груди, о ее нежных словах, которые она, выказывая доверие и принося клятвы верности, шептала мне на ухо, так что я пьянел от этого шепота… Я замер. Нет! Не мог я согласиться с тем, что она не живая женщина, обладающая душой и чувствами, женщина из плоти и крови, наделенная всеми нежными и страстными инстинктами, неотделимыми от истинной женственности.

И вопреки всему — вопреки всем представлениям, как закрепившимся, так и зыбким, — с разумом, раздираемым противоборствующими силами и угнетаемым неотвязными мыслями, я ступил в церковь, мучимый самым цепким из настроений души — неуверенностью.

Уверен я был только в одном, по крайней мере, в одном не было неопределенности. Я намеревался пройти через то, на что решился. И чувствовал в себе достаточно сил, чтобы осуществить мои намерения, каким бы ни оказалось неведомое — каким бы ужасным, чудовищным оно ни оказалось.

Когда я вошел в церковь и закрыл за собой тяжелую дверь, меня объяли тьма и покинутость во всей их страшной предельности. Огромная церковь представала живой тайной и пробуждала невыразимо мрачные мысли и воспоминания. Жизнь искателя приключений научила меня выдержке и умению подбадривать себя в пору испытаний, но также оставила в моей памяти и свой негативный след.

Я пробирался вперед на ощупь. Всякий миг, казалось, ввергал меня в осязаемую тьму, из которой нет пути назад. Вдруг вне какой бы то ни было последовательности, упорядоченности я осознал все, что окружало меня, и это знание или постижение — или даже догадка — никогда не присутствовали в моем мозгу прежде. Они заселили обступившую меня тьму персонажами сновидения. Я знал, что вокруг меня высятся памятники мертвым, что в крипте, выдолбленной глубоко в толще скалы, под моими ногами, лежат их тела. Возможно, некоторые из них — и одну я знал — даже преодолевали мрачные врата неведомого и, подвластные некой таинственной силе или при некоем мистическом содействии, возвращались на землю. Моим мыслям негде было обрести покой, ведь я отдавал себе отчет в том, что сам воздух, который вдыхал, мог быть наполнен обитателями мира духов. В этой непроницаемой черноте помещался мир воображаемого, и скопище ужасов в нем было несметно.

Я вообразил, что способен видеть очами смертного сквозь толщу каменного пола, что способен увидеть ту уединенную крипту, где в гробнице из монолитного камня под смущающим покровом стекла лежит женщина, которую люблю. Я видел ее прекрасное лицо, длинные черные ресницы, нежные губы, которые целовал, губы, расслабленные в смертном сне. Я различал широкий саван, лоскут которого как драгоценный сувенир в то самое время покоился у моего сердца, и белоснежное тканное из шерсти покрывало, с шитым золотом узором в виде сосновых веточек, и мягкую вмятину на подушке, где голова ее, должно быть, лежала так долго. Я видел сам себя возвращающегося радостным шагом, чтобы вновь узреть ту сладостную картину — пусть ранившую мои глаза и пронзившую мукой мое сердце в первое посещение, — но нашедшего скорбь, еще горшую, и еще худшую пытку — пустую гробницу!

Довольно! Я понимал, что не должен больше думать об атом, иначе эти мысли будут лишать меня спокойствия, в то время как мне требовалась вся моя отвага. Так я сойду с ума! Тьма и без того полна своих ужасов, незачем добавлять к ним подобные мрачные воспоминания и фантазии… И мне ведь еще предстояло пройти через какое-то испытание, которое даже ей, миновавшей врата смерти и возвращавшейся, представлялось страшным…

К счастью и к моему облегчению, пробираясь вперед во тьме, я наткнулся на какой-то предмет декора. Я весь напрягся, иначе не сумел бы инстинктивно контролировать себя и не подавил бы крик, рвавшийся с моих губ.

Я бы все отдал за возможность зажечь хотя бы спичку. Миг света вернул бы мне мое мужество. Но я понимал, что это противоречит подразумеваемым условиям моего пребывания в церкви и, возможно, будет иметь фатальные последствия для той, которую я пришел спасти. Может быть, это даже расстроит мой план и вовсе лишит меня шанса на успех. В тот момент меня пронзила мысль… я осознал отчетливее, чем прежде, что происходящее — это не только битва за мои личные цели, не только приключение, это не только борьба за жизнь и смерть, которую я веду с неведомыми, препятствующими мне опасными силами. Это была битва за мою любимую, и не за одну лишь ее жизнь, но, возможно, за ее душу.

Эта мысль, эта ясность породила новый ужас. В зловещей, окутывавшей саваном тьме на меня нахлынули воспоминания о других чудовищных эпизодах, известных мне по опыту.

Я вспомнил о тайных ритуалах, свидетелем которых был в глубине африканских джунглей, когда, в ходе сцен, внушающих отвращение, казалось, Оба[103] и ее сородичи демоны явились перед безрассудными исполнителями обряда, охваченными ужасом и почти погубившими свои жизни: человеческое жертвоприношение сменилось действом, основанным на приемах древней черной магии и на новейших способах резни… воздух пропитался смрадом, так что даже я, почетный зритель, заслуживший эту привилегию благодаря тому, что справился с несметными опасностями, даже я вскочил и в смятении бросился прочь.

Я вспомнил о тайных обрядах в храмах, что вырублены в горах по ту сторону Гималаев, в храмах, фанатики-жрецы которых, холодные как смерть и как смерть безжалостные, в неистовстве страсти брызгали слюной, а потом делались недвижимы, будто мраморные изваяния, — когда внутренним зрением следили за действом с участием злобных сил, вызванных ими.

Вспомнил о странных диких плясках почитателей дьявола на Мадагаскаре, при которых участники этих разнузданных оргий утрачивали даже отдаленное подобие человеческого облика.

Вспомнил о непостижимых действиях, зловещих и тайных, которым был свидетелем, когда посещал приютившиеся в горах Тибета монастыри.

О чудовищных жертвоприношениях мистического свойства в самой глубине Китая.[104]

О причудливых манипуляциях с ядовитыми змеями, производимых врачевателями из индейских племен зуни и мочи, которые обитают в удаленных юго-западных районах Скалистых гор, за Великими равнинами.

О тайных сборищах в древних просторных храмах Мексики и у дымящих алтарей в заброшенных городах, что в глубине джунглей Южной Америки.

О невообразимо страшных ритуалах в цитаделях Патагонии.

О… Тут я вновь одернул себя. Подобные мысли не годились, если я хотел приготовиться к тому, что мне предстояло вынести. Мой труд той ночью должен был питаться любовью, надеждой и готовностью к самопожертвованию ради женщины, которая была мне ближе всех на свете, будущее которой я был согласен разделить независимо от того, где окажусь, в аду или на Небесах. Не пристало дрожать руке, выполняющей такую задачу.