1914 - Александр Носов

Александр Носов

1914

История людей —История войны,Разнузданность страстейВ театре сатаны.

1

Париж ликовал, переполненный блеском электрических гирлянд, потрясенный непривычно яркими огнями. Совсем недавно построенная Эйфелева башня была объектом критики почти всех парижских газет. Но очерченная контуром электрических лампочек, она неожиданно стала привлекательной. Освещая небо ночного Парижа непривычно загадочным сиянием, башня была хорошо видна даже с самых окраин города, где проживала беднота, равнодушная к эпохальному событию – открытию Всемирной выставки. Наконец-то человечество решило провести смотр своих достижений на рубеже ХХ столетия.

Париж изменился в канун открытия Всемирной выставки, стал праздничным и нарядным. Любопытные гости со всего мира съезжались сюда, как правоверные в Мекку, для празднования достижений торжества человеческого духа и прогресса цивилизации. Гости побогаче селились в дорогих гостиницах в центре города и с восторгом катались в автомобилях, а водители в кожаных куртках и защитных очках предупредительно распахивали дверцы. Любопытная публика добиралась в этот город из самых дальних уголков земли и селилась в дешевых отелях на окраинах, а для ночных прогулок выбирала направление по светящемуся силуэту Эйфелевой башни.

Рестораны и кафе были переполнены гудящей от восторга и причастности к эпохальному событию публикой.

Даже девицы с улицы Кличи и других злачных районов искренне радовались достижениям человеческой мысли, увеличивающемуся количеству потенциальных клиентов. Добравшись из самых глухих уголков, некоторые неофиты прогресса попадали в жаркие и изощренные объятия парижских жриц любви и уже забывали о выставочных павильонах, переполненных потрясающими образцами достижений техники, разума.

Более пятидесяти миллионов любознательных посетителей выставки, жаждущих прикоснуться к вершинам достижений цивилизации, уже истощили терпение местного населения. Утомленные гости и парижане с удовольствием попадали в алкогольный павильон возле Эйфелевой башни, где у красочного русского стенда бесплатно раздавали бутылки с водкой, прошедшей специальную очистку.

Высокий немец в пенсне вел мальчика за руку и тоже получил от усатого приказчика в белой косоворотке бутылку с яркой этикеткой. Его экономная душа возрадовалась, и он повернулся к тщедушному горбоносому французу, чей шустрый, как ртуть, сынок уже успел показать сверстнику язык и скорчить смешную рожицу.

Француз так и не нашел знакомых немецких слов, однако его живая натура требовала общения, и он жестами пригласил немца за столик кафе. Сначала они выпили дешевого вина, а затем решили попробовать удивительной водки. Нарядная и гудящая толпа так и не смогла отвлечь двоих почти немых собеседников, сумевших объясниться жестами, а дети уже подружились и склонили головы над открытками с изображением наиболее примечательных достижений Всемирной выставки.

Мальчишки не знали, что через десяток лет им суждено будет вновь встретиться в битве на Марне, холодной осенью, в развороченном снарядом окопе, и, вцепившись в горло друг другу, погрузиться в болотную жижу, так и не разжав пальцев.

Оказывается, в этом круговороте радости, света, прогресса уже была зачата и должна была родиться ужасная война, превосходящая по своей страшной силе все мыслимые представления ограниченного человеческого воображения. Постепенно война из мелких, почти опереточных стычек превращалась в могучий и совершенный фабричный механизм уничтожения миллионов жизней.

Совсем недавно верилось, что близок приход царства Божьего на землю и война казалась похожей на мифы, которые все любят пересказывать, но никто серьезно к ним не относится.

Взгляд непосвященного был не в состоянии разглядеть первые всходы войны, произраставшие в буйстве света и радости, ставшие привычными и очевидными.

В недрах штабов генералы, уже измученные однообразием мирного существования, составляли планы очередной войны. Выросли поколения генералов, измученных нереализованными амбициями, неудачной карьерой, возрастными болезнями, мечтавших погубить миллионы, но оставить свое имя в анналах истории. Однако время шло и очередной план победоносной войны отправлялся пылиться на полки штабных шкафов.

Когда же в глубине земли накапливались невидимые силы, рвавшиеся наружу, начинались тектонические сдвиги в материках и, наконец, рождалась большая война.

Жрецы майя постигли опасную мощь, способную, как извержение вулкана, вырваться из недр земли. Постоянные кровавые жертвы могли на время ублажить и успокоить духов земли, но люди, ошибочно возомнившие себя выше богов, окутали свою душу, сознание иллюзиями силы прогресса и гуманизма и были обречены на жестокую расплату.

Дряхлые тела империй едва сдерживали рождение новых наций и народов. Как гранитные плиты, они были не в состоянии противостоять мощным, быстрым росткам, их разрушавшим.

Война готовилась разорвать и разметать глыбы Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской империй и похоронить под их осколками миллионы людей.

Девятнадцатилетний студент Гаврила Принцип, член организации «Млода Босния», 28 июня 1914 года в Сараево застрелил австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу, поджег фитиль Великой трагедии. Игроки европейской большой политики стали объявлять войну и мобилизацию…

Бывший крестьянин, а теперь фаворит царской романовской семьи Григорий Распутин 29 июня подходил к маленькой церквушке в Тюменском уезде и даже не отмахивался от комаров, вероятно, узнавших родную кровь. Он приехал сюда ненадолго и надеялся через неделю вернуться в Санкт-Петербург, чтобы остановить царя у роковой черты истории. Григорий Распутин машинально благословлял прихожан, стремившихся поцеловать его руку. Вдруг крестьянка Хионина Гусева, в темном монашеском одеянии, склонившись перед проповедником, быстро вынула из-под сутаны нож и вонзила ему в живот.

Григорий почувствовал острую боль, но еще не понял случившегося, сделал несколько шагов и затем тяжело опустился на землю… Благодаря могучему здоровью он выкарабкался, но из больницы смог выйти только 17 августа, когда уже вовсю пылал костер войны. Распутин мог предотвратить вступление России в войну и был способен помочь императору Николаю ІІ остановиться у рокового рубежа.

– Не объявляй мобилизацию, потеряешь трон, – звучало в ушах русского царя предупреждение Распутина, когда тот встал из-за стола с подготовленным к подписи указом о мобилизации и растерянно прохаживался около большого глобуса, значительную часть которого занимала громадная Российская империя, уже готовая распасться.

Николаю ІІ сейчас так не хватало этого уверенного голоса сибирского путника!

– Моих указов ожидают союзники, – наконец решил Николай ІІ и, сев за стол, поставил свою подпись.

Через четыре года он и его большая семья будут зверски расстреляны в подвале Ипатьевского дома на Урале.

Миллионы мобилизованных стали наполнять здоровой крестьянской кровью ненасытную утробу войны, а ее тяжелые жернова – перемалывать человеческие судьбы.

2

Среди запутанного лабиринта крыш и шпилей храмов Лемберга в начале ушедшего века сначала набухал под лесами строек, а потом взорвался бутоном театр Оперы с необычно высоким куполом. Костелы и церкви, густо усеявшие панораму города и дававшие возможность общаться с Богом, недоумевали появлению еще невиданного храма искусств, где предстояло рождаться новым образам, созданным силой человеческого духа и таланта.

Воображение архитектора воплотило пышное увядание империи, характер своего времени, и здание расцвело, будто сентябрьская хризантема. Модный венский ренессанс, как губка, впитал все имперское разнообразие в помпезном облике театра, пышный фасад которого был щедро украшен балюстрадой и скульптурой. Венчали вход в театр крылатые музы, предрекавшие встречу с невиданной в те времена, но доступной даже простолюдинам, роскошью. Зрительный зал напоминал лиру с тремя полуокружностями балконов, украшенных декором и лепкой. Бронза и позолоченные детали интерьера, хрусталь, разноцветный мрамор и дорогие светильники сразу говорили переступившему порог театра, что открылись ворота в храм. И аллегорическая картина на занавесе со сценой в храме Аполлона настойчиво подсказывала, что здесь проросла античность и превратила театр в территорию свободы, где можно хоть на время освободиться от утомительной имперской строгости. В тяжелых позолоченных рамах зеркал посетителя встречало собственное отражение в непривычной роскошной обстановке. Белые рубашки, галстуки и модные нарядные костюмы подчеркивали особо торжественный настрой и значимость происходящего.