Наездницы - Энтон Дисклофани

– Теа, – заговорил дядя Джордж, и папин бокал дрогнул в его руках при звуке голоса брата. – Теа, – ты становишься необыкновенно хорошенькой.

– Спасибо.

– Она выглядит в точности так, как выглядела в этом возрасте ее мама. Вылитая Элизабет. Вы согласны?

Отец покосился на меня и пожал плечами.

– Честно говоря, я не знаю. Ты не забыл, что я не видел Элизабет в этом возрасте? Так же, как и ты.

– Он прав, – подала голос мама и коснулась кончика моей косы.

Я знала, что она пытается отвлечь отца от его мыслей, но мне не хотелось, чтобы она ко мне прикасалась. Кроме того, я не была на нее похожа. Я знала, что никогда не буду такой красивой, как она. И меня это вполне устраивало. В конце концов, какие это дало ей преимущества? Дом в глухомани.

– У нее мои волосы и лоб Феликса. Она все больше становится на него похожа.

Отец улыбнулся, как будто какой-то шутке, понятной только им двоим.

– Это очень интересно, – продолжала она, – смотреть на фотографии и видеть, как ты меняешься с каждым годом.

– В самом деле? – вступила в разговор тетя Кэрри. – Я всегда считала, что, разглядывая свои фотографии, мы упражняемся в тщеславии. Кроме того, это очень скучно.

Я ошеломленно смотрела на тетю. Я никогда не слышала, чтобы она разговаривала с мамой в подобном тоне.

Мама наморщила лоб и сделала вид, что больше всего на свете ее интересует край ее бокала с шампанским. Она едва сдерживала слезы. Тетя Кэрри пристально смотрела в камин, пустой и вычищенный. Мужчины просто тупо смотрели перед собой.

Молчание нарушил отец.

– Теа, ты очень хорошенькая, – произнес он. – Умненькая и хорошенькая девочка.

– Весь мир будет у ее ног, – поддержал его дядя Джордж неестественно громко, стремясь помочь брату рассеять охватившее всех уныние.

– Готов поспорить, что через год у тебя уже будет десятка два поклонников, – продолжал дядя Джордж. – А то и три.

– Я так не думаю, – шутливо отозвался отец. – Только не в моем доме!

– Не нужны мне никакие поклонники, – заявила я.

– Твое отношение к этому изменится, – закивала тетя Кэрри.

Ее голос звучал так странно, что я задалась вопросом, сколько она уже выпила.

– Изменится! – подтвердил дядя Джордж. – Обязательно изменится.

Где-то хлопнула дверь.

Первым на веранде появился Сэм. Он сразу направился к столику и сгреб целую пригоршню сырного печенья. Затем он дернул меня за конец косы. Я испытала такое облегчение, как будто мне предоставили второй шанс, когда я уже все считала потерянным.

– По одному, – напомнила ему мама, и Сэм кивнул, продолжая запихивать в рот печенье.

Появился Джорджи. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся. Потом он сел рядом с Сэмом (на пол, потому что стульев в комнате больше не было), и они, судя по всему, продолжили начатый раньше разговор о каком-то месте для купания в Гейнсвилле. Тут взрослые тоже заговорили обо всем и ни о чем. А я так обрадовалась, что Джорджи ничего не рассказал Сэму, что едва не разрыдалась.

Но со взрослыми все равно что-то было не так. Они были напряжены и рассеянны. Я заметила, что Джорджи только делает вид, что слушает моего брата. На самом деле все его внимание было приковано к взрослым. Он, затаив дыхание, прислушивался к их разговору. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся мне так, что у меня мурашки по спине поползли. То, как мгновенно он переключился со взрослых на меня, было свидетельством существующей между нами связи.

И тут я поняла, что моя семья ни в коем случае не должна узнать о моей тайне. Деньги, деньги, вмешавшиеся туда, куда они не имели права вмешиваться, едва не разрушили наши отношения. Я поняла, что неуместная любовь будет иметь гораздо более тяжелые последствия. Нет, они ничего не должны были знать. Но это не означало, что я остановлюсь.

Я целый час лежала поверх одеяла в давно уснувшем доме. Мое нетерпение уже сменилось отчаянием, когда дверь моей комнаты приотворилась и Джорджи сделал мне знак идти за ним. Он был в своей обычной одежде. Я подумала, что он ведет себя чересчур беспечно – мой брат не мог этого не заметить. Нам удалось спуститься по лестнице, не скрипнув ни одной ступенькой. Остатки лаймового пирога переехали из столовой на кухонный стол и теперь представляли собой нелепую липкую массу.

Джорджи едва не хлопнул входной дверью, и я подавила вспышку гнева. Я успела поймать дверь и осторожно ее притворила.

Сгустившийся туман отделял весь мир непроницаемой мутной завесой. Я замедлила шаг и стала ступать осторожнее. Джорджи шел впереди. Он в конце концов скрылся в тумане и появился в моем поле зрения только когда я его догнала.

Мы оба шли босиком, и, ступая по невидимой в тумане земле, я опасалась пораниться обо что-нибудь острое. Но эти опасения не могли заставить меня вернуться в дом за туфлями, как и задержаться для того, чтобы обуться, перед тем как выйти наружу. Опасений было недостаточно, чтобы заставить Джорджи ждать.

Он время от времени исчезал в тумане и снова появлялся. Я видела то его руку, то плечо, то вообще ничего не видела. Он был для меня незнакомцем, и только это позволило мне стать девочкой, которая с такой легкостью пошла на то, что стало позором для моей семьи.

Дойдя до конюшни, я сначала подошла к Саси. На мгновение земля ушла у меня из-под ног, потому что мне показалось, что он исчез. Но потом я увидела, что он лежит. Саси спал, аккуратно сложив под собой тонкие ноги.

– Теа!

Я обернулась и приложила палец к губам, но Саси уже поднимался. Я в который раз изумилась тому, какое невероятное у лошадей тело, какие у них изящные и совершенно неподходящие для такого тела ноги.

– Зачем ты это сделал? – спросила я.

– Что я сделал?

– Не прикидывайся дурачком.

Я положила ладонь ему на грудь и ощутила, как она вибрирует в такт биению его сердца.

– А, ты об этом. – Он коснулся моего пальца. Может, ему этого было достаточно, чтобы тоже ощутить, как бьется мое сердце? – Иногда он бывает таким ребенком! – Я хотела что-то сказать, но он коснулся моих губ, затем сунул палец мне в рот. У пальца был вкус пыли, и мне это понравилось. – Не переживай, я больше не буду его обижать.

А я и не переживала. Теперь моя голова была занята совсем другим. Саси насторожил уши, с любопытством глядя на нас. А потом Джорджи начал целовать меня в шею, потом лизать ее. В ушах у меня стоял оглушительный рев, а он мял мои груди своими толстыми пальцами. Рев постепенно стих, превратившись в отдаленное жужжание. Джорджи запустил пальцы мне в волосы, как бы нежно их расчесывая. Я подумала о маме, которая была единственным человеком, который это делал до него.

– Ты, несомненно… – произнес он и замолчал, расстегивая верхнюю пуговицу моей ночной сорочки и запуская руку за ее ворот, – …очень красивая, – закончил он.