Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

земли – кокосовые орехи, корень ям, хлебные плоды, бананы, сахарный тростник – всё, чем они были богаты.

Собравшись на берегу, островитяне расположились со своим товаром у самой воды, терпеливо поджидая гостей со шлюпа. Но на палубе его было ещё пустынно: там стояли лишь вахтенные, да в положенное время отбивали склянки, и звук судового колокола разносился по всему заливу, как благовест на глухом лесном погосте где-нибудь в Калужской губернии. Наконец один из жителей острова крикнул:

– Диана!

И берега залива огласились дружным криком многих сотен людей:

– Диана! Диана!

Услышав эти крики, Головнин улыбнулся и сказал:

– Пора ехать, островитяне ждут нас.

Он велел нёсшему вахту Хлебникову спустить на воду два вооружённых фальконетами баркаса с командой и товарами для обмена с островитянами.

Надевая саблю и рассовывая по карманам пистолеты, Василий Михайлович говорил Рикорду:

– Пётр, ты остаёшься на шлюпе. Держи пушки в полной готовности, а также и добавочную вооружённую команду, на всякий случай. Бережёного и бог бережёт. Будем помнить, что Кук погиб из-за своей неосмотрительности.

Но, к радости Головнина, эти предосторожности оказались излишними. Островитяне были настроены самым мирным образом. И хотя на берегу их собралось более тысячи и все они были вооружены, но нападать на пришельцев не собирались. Некоторые из них стояли группами, обнявшись, как на буколических[102] картинках, другие держались за руки, словно дети.

Между тем, когда люди Кука в первый раз высадились на берег, островитяне не пустили их. Кук велел выпалить из ружья в воздух, и тогда один из жителей острова повернулся к стрелявшему спиной и шлёпнул себя несколько раз по мягким частям, что по обычаю, принятому у всех племён Тихого океана, означало вызов на бой.

«Нас островитяне встречают лучше», – подумал Головнин по пути к берегу и предложил Гунаме, подплывшему к его шлюпке на своей кану, пересесть к нему.

Гунама охотно принял предложение и, как молодой, перепрыгнул через борт шлюпки и сел на скамейку рядом с Головниным.

Он держал себя уже, как давнишний знакомый, был весьма разговорчив и в то же время не сводил глаз с блестящих пуговиц на куртке Головнина, который не догадался прикрыть их чехлами, в то время как бывшие при нём сабля и ружьё были обтянуты синей китайкой, чтобы не смущать островитян своим блеском и не вызывать у них желания овладеть этими предметами.

Высадившись на берег, Головнин знаками показал Гунаме, чтобы тот велел островитянам отойти от высадившихся, если они не отнесут своего оружия в лес.

Гунама что-то сказал соплеменникам. Многие из них бросились в ближайшие кусты, оставили там свои копья и луки и лишь после этого возвратились к берегу. Большинство же хотя и не разоружилось, но стало со своими дубинками поодаль.

Начался меновой торг. Василий Михайлович выменивал не только продукты питания, но и предметы личного обихода и оружие жителей острова – для музея Академии наук.

Открыл торговлю островитянин с курчавой бородой и весёлыми чёрными глазами. У его ног лежал корень ям весом в полпуда и горка кокосов. Головнин предложил ему топор, причём матрос Симанов тут же, на первом дереве, показал, как с ним обращаться.

Островитянин схватил топор и юркнул в толпу, показывая этим, что обмен состоялся. Но когда его товарищ выменял связку сахарного тростника на нож, он возвратил топор и просил обменять его на такое же оружие.

Затем, в таком же порядке, он сменял нож на ножницы, а ножницы на щепотку блестящего бисера и на том успокоился.

«Сии люди, как малые дети, – думал, глядя на них, Головнин, – или как иные женщины, чей взор привлекается не тем, что даёт пользу, а тем, что блестит».

Островитяне охотно расставались даже со своим оружием, которое отдавали за различные безделушки, вроде медных колец, блестящих пуговиц, лоскутков яркой ткани и другой мелочи.

К концу торга не только Головнин, но и его офицеры и даже матросы наменяли много копий, луков, пращей. Не удалось получить только ни одной дубинки, которые выделывались обитателями островов с большой тщательностью из весьма крепкого дерева казурины[103]. На обработку дубинки при помощи острых раковин и собственных зубов требовалось немало времени.

Ещё оживлённее шла мена украшений. Островитяне весьма легко расставались со своими раковинами, черепаховыми кольцами и кусочками дерева, которыми были украшены их лица, охотно отдавая всё это за лоскутки кумача и матросские пуговицы. Оки отказывались расставаться только с кусочками какого-то зелёного камня, может быть, потому, что он добывался где-нибудь на другом острове, а может быть, и потому, что считался талисманом.

Гунама во время этого торга куда-то удалился и вскоре приволок за задние ноги пронзительно визжавшего буро-чёрного поросёнка, за что получил от Головнина большие ножницы, несколько парусных иголок и нож.

Этот тихоокеанский поросёнок визжал совершенно так же, как его обыкновенный российский собрат, и тем привёл в умиление матросов.

– Ишь, верещит, ровно нашинский, тверской, – говорили они и, почёсывая ему бока, старались успокоить животное.

Находясь среди жителей острова, Головнин внимательно присматривался к их украшениям, надеясь увидеть среди них что-нибудь свидетельствующее о пребывании Кука на этих островах: кольцо, серёжку, простой гвоздь, продетый в ноздри. Но лишь у одного островитянина заметил он на шее топор, да и тот накануне был подарен ему самим Головниным.

Перед возвращением на шлюп Василий Михайлович поманил к себе Гунаму и, показав ему десять растопыренных пальцев, сказал:

– Буга! – желая купить десяток свиней для команды.

Гунама, повторив его жест, пристроил к своей голове рога из рук, явно требуя за каждую обыкновенную свинью «бугу» с рогами, очевидно разумея под этим корову или козу, которых он видел у Кука.

К сожалению мореплавателей, ни одной «буги» с рогами на «Диане» давно уже не было, и потому этот торг состояться не мог.

Вечером островитяне во главе с Гунамой снова приезжали на шлюп. Увидев пушки, они сделали испуганные лица и поспешили отойти подальше, показывая знаками, что это очень страшная вещь.

– Вот доказательство того, что островитяне видели у Кука не один рогатый скот, – заметил Головнин Рикорду, успокаивая своих гостей.

У одного из гостей, явившихся на шлюп, болтался подвешенный к носу портрет Амальхен. Увидев это, лекарь Бранд с криком: «Майн гот!» бросился к похитителю его семейной реликвии и вырвал бы ему ноздрю вместе с портретом, если бы Рикорд не удержал его за руку и не помог освободить дорогую ему вещь безболезненно для островитянина.

Все присутствовавшие при этой сценке, особенно Тишка, громко смеялись, за что и были осуждены Головниным, который сказал им:

– В сём