Шаляпин - Моисей Янковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подводя итоги постановки «Бориса Годунова», парижский корреспондент сообщал журналу «Театр и искусство»:
«Как вам уже известно, первый опыт постановки русской оперы на французской сцене прошел блестяще […]. В публике говор восхищения, но это не наша русская публика, не дающая артисту допеть арию до конца и прерывающая бешеными рукоплесканиями. Это публика французская, выдержанная. Притом она боится показаться смешной в своем увлечении — le peur du ridicule [15] и высказать окончательно свое мнение, прежде чем появятся отзывы печати, но она вызывает Шаляпина, и опять редкое у французов явление — сидит на местах до последнего акта. На другой день вся парижская печать без исключения дала восторженные отзывы о музыке и исполнении».
Спустя два месяца появилось сообщение из Парижа: «За гастроли в Grand Opera Шаляпину пожалован орден Почетного легиона».
Летом 1908 года он оказался в Аргентине, где в Буэнос-Айресе выступил в «Севильском цирюльнике», «Дон Жуане» и «Богеме» (Колен). Последнюю партию он пел в свое время в Московской Частной опере.
Какие впечатления вывез он из Южной Америки и вообще как воспринял встречи с тамошней публикой? Ответом на этот вопрос может служить письмо к Теляковскому, посланное в августе 1908 года из Буэнос-Айреса.
«Вот и еще раз пишу Вам, чтобы обругать заморские края и прославить нашу матушку Россию. Чем больше черти таскают меня по свету, тем больше вижу я духовную несостоятельность и убожество иностранцев. Редко я видел таких невежд, как американцы севера и юга […]. Оно, конечно, деньги большие и много покровительственных аплодисментов, но в общем, ну их к черту и с деньгами и с аплодисментами! Кажется мне, что в последний раз еду в далекие плаванья».
Такие интонации в последующее время звучали все чаще и чаще, но поездки за границу точно так же учащались, и погоня за большими деньгами станет одним из основных стимулов гастрольной деятельности артиста.
Колоритные подробности об успехе певца в «Мефистофеле» в Буэнос-Айресе передала газета «Одесские новости»: «Несмотря на проливной дождь, новый огромнейший театр Colon наполнился избранной публикой — сбор достиг ста тысяч (100 000) франков, к великому, конечно, удовольствию импресарио — синьора Чиакки. В ложах и партере фраки, декольте, бриллианты… После II и III актов начались бурные овации. Рукоплескали и вызывали всем театром. Чопорная публика Буэнос-Айреса увидела на сцене что-то еще невиданное здесь. Манекены во фраках и куклы с фальшивыми зубами вдруг ожили, зарукоплескали и — о ужас! — замахали платками в ложах и партере, чувствуя славу и гордость русской сцены […]. Уборная артиста наполнилась представителями местной аристократии, дипломатии и плутократии, а также и журналистами. Все в один голос говорили — „Такого Мефистофеля мы еще не видели!“ Шаляпин скромно кланялся и благодарил по-русски, так как по-испански он знает всего три слова — наваха, сомбреро и качуча».
Осенью — спектакли в России. 14 октября 1908 года праздновалось 10-летие Московского Художественного театра. В чествовании приняли участие представители театров, литераторы, музыканты и художники. По окончании К. С. Станиславский заявил, что нужно быть по крайней мере Рахманиновым и Шаляпиным вместе взятыми, чтобы достойно отблагодарить собравшихся. Это заявление вызвано следующим.
С. В. Рахманинов, живший в ту пору в Дрездене, послал через Шаляпина приветствие театру в виде музыкально-вокального произведения, в котором, в частности, пелось: «Дорогой Константин Сергеевич! Я поздравляю Вас от чистого сердца, от самой души. За эти десять лет Вы шли вперед, все вперед и нашли „Си-и-ню-ю пти-цу“». (Слова «синюю птицу» пелись на мотив «многая лета».) Письмо было написано в духе детской польки. И сочетание польки с «многая лета» придало ему очень веселый оттенок. Это вокальное приветствие, исполненное Шаляпиным, вызвало взрыв аплодисментов. Чествование приостановилось, и Шаляпин спел на бис письмо Рахманинова.
Его пребывание в России было недолгим. Он вновь спешит за границу, на сей раз в Милан, где идет «Борис Годунов» по-итальянски. До сих пор итальянская сцена не знала этого произведения.
Вот что писал из Милана корреспондент журнала «Театр и искусство»:
«Шаляпин предстал на прошлой неделе перед многочисленной haute volée [16] миланской публики. Слыша в первой картине незнакомые звуки народной русской музыки, итальянцы сначала надивились наивной простоте. Но это впечатление сменилось диаметрально противоположным, когда маститый Пимен (бас Cirino) пропел свой чудный монолог „Ancora un falto“ („Еще одно последнее сказанье“). С этого мгновения начался перелом. Дуэт во II акте Дмитрия и Марины (тенор Caudenzi и сопрано Fral-Bracale) произвел также прекрасное впечатление; когда же появился Шаляпин и продекламировал „Но il poter Supremo“ („Достиг я высшей власти“), публика почувствовала и услышала нечто еще неведомое. С развитием действия впечатление усиливалось, и, наконец, после сцены царя Бориса с Шуйским и видения убитого царевича театр дошел до упоения и восторгов».
В те дни газета «Secolo» замечала, что Шаляпин достиг «шекспировских высот».
Вспоминая спектакль «Борис Годунов» в Милане, Шаляпин рассказывал о нем с большой теплотой. Его впечатление от итальянской публики: петь для нее — наслаждение, так как каждый итальянец в душе певец! Радовало его и то, как готовились к премьере итальянские певцы, хористы и оркестр. Он с удовлетворением говорил о дирижере Витале, который с легкостью проникся духом музыки Мусоргского. Единственное, что удручало его, — безвкусица в костюмах. Декорации делались по эскизам Головина, но исполнение их было слабым и не передавало подлинного колорита, а костюмы были с бору да с сосенки. Тем не менее впечатление осталось радостным.
Он страшно волновался, не зная, как примут русскую оперу.
«Но вот раздались первые аккорды оркестра, — ни жив ни мертв слушал я, стоя за кулисами. Пели хорошо, играли отлично, это я чувствовал, но все-таки весь театр качался предо мною, как пароход в море в дурную погоду. Первая картина кончилась — раздались дружные аплодисменты. Я несколько успокоился. Дальше успех оперы все возрастал; итальянцы, впервые видя оперу-драму, были изумлены и взволнованы, спектакль был выслушан с затаенным дыханием, все в нем было тонко понято, отмечено и принято как-то особенно сердечно. Бешено обрадованный, я плакал, обнимал артистов, целовал их, все кричали, восторженные, как дети, хористы, музыканты и плотники, все участвовали в этом празднике».
После Милана — Монте-Карло, затем снова Милан, где желали опять послушать оперу Мусоргского.
В 1909 году у Шаляпина родилась первая дочь от нового брака — Марфа.
1909 год. Очередной «русский сезон» в Париже. На сей раз было снято помещение на целый месяц. Теперь оперные спектакли чередовались с балетными: Дягилев решил показать Европе достижения русской хореографии.
Оперный репертуар был представлен первым актом «Руслана и Людмилы», IV актом «Юдифи», половецкими плясками из «Князя Игоря» в постановке М. Фокина, а главное, оперой «Псковитянка» (переименованной здесь в «Ивана Грозного»), она выдержала семь представлений.
Участие в балетных спектаклях «Павильон Армиды» Н. Черепнина, «Клеопатра» («Египетские ночи») А. Аренского, «Сильфиды» («Шопениана» в оркестровке Глазунова) выдающихся русских артистов балета: Анны Павловой, Веры Коралли, Тамары Карсавиной, Софии Федоровой 2-й, Михаила Мордкина, Михаила Фокина, а главное, Вацлава Нижинского породило невиданный интерес к балетному искусству, влачившему в то время в Европе довольно жалкое существование. С той поры, как Дягилев познакомил европейцев с русским балетом, началось возрождение классической хореографии на Западе, под несомненным влиянием русской балетной школы.
В центре оперных спектаклей оказалась «Псковитянка», поставленная А. Саниным, которому парижская пресса уделила много восторженных отзывов, считая его как режиссера явлением очень значительным и особо отмечая постановку массовых сцен псковского вече.
Самое произведение не вызвало такого восхищенного отзыва у большинства французских критиков, как ранее «Борис Годунов». Можно сказать, что внимание критики было приковано к исполнителю главной роли. В этом вопросе мнение подавляющего большинства серьезных критиков было единодушным: «гигант Шаляпин», «вокальный трагик», «замечательный талант» — такие эпитеты сопровождали оценку исполнения роли Грозного.
Остальная часть года была посвящена спектаклям в казенных театрах и гастролям в Киеве и на Волге. Рецензенты этих городов, констатируя огромный успех выступлений Шаляпина, не преминули уделить особое внимание взвинченным ценам на билеты. В Киеве места в первых рядах партера стоили семь-восемь рублей, а ложи — не дешевле тридцати пяти. В Самаре тоже были неслыханно высокие цены на места, так как Шаляпин якобы потребовал за одно выступление 5 тысяч рублей.