Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Точно как я.
– Естественно. Сын инстинктивно наделяет отца всеми возможными достоинствами. Но я-то?! Даже когда я раскусил его хитрости и узнал о его предательстве, его двуличие представлялось мне несравненным преимуществом, премудростью, которой я, жалкий тупица, не обладаю. Ты вовремя спохватился.
– Благодаря тебе…
– И Нуре. Она пришла за тобой, рискуя жизнью.
Вспомнив тот эпизод, я ощутил озноб и захотел повернуть назад, чтобы прижать Нуру к сердцу. Дядюшка сдержал мой порыв.
– Что готовит нам Озеро?
– У Тибора были видения. Озеро переполняется и с необузданной силой захватывает берега.
– Почему?
– Тибор получил только образы и звуки, но никаких пояснений.
– Жаль! Если бы мы узнали, могли бы обратиться к Озеру.
– Тибор сомневается относительно подношений и молений, дядюшка. Кстати, я тоже.
– Хм…
Барак машинально притронулся к своим амулетам.
Несмотря на сложности продвижения по вязкой почве, экспедиция проходила благополучно. Очарование пути постепенно затмевало невзгоды, тяготы и ощущение оторванности от близких. Теперь, смирившись со своим временным изгнанием, я наслаждался красотами нашего изменившегося пейзажа. Местами Озеро разлилось широко, так что в зарослях осоки образовалась топкая полоса; приняв эти травы за камыш, утки плескались в них, крякали и взлетали с повисшими лапами. Порой Озеро брало приступом каменистые берега, и дикие козы, перескакивая с камня на пригорок, казались часовыми, охраняющими свои укрепления.
По вечерам мы разжигали костер, чтобы поджарить себе мясо и отпугнуть хищников. И засыпали вместе с солнцем.
На второй день, после переправы через текущий из леса ручей, Барак начал отставать.
– Нога? – встревоженно прошептал я.
Он успокоил меня, покачав головой:
– Мой мальчик, дальше иди без меня.
– Что?
Барак в смущении почесал локти, и от этого движения напряглись его огромные мышцы – я нередко поражался, как с такими бицепсами ему вообще удается сгибать руки.
– Этот ручей ведет в Пещеру Охотниц. Я отправляюсь туда.
Я выпучил глаза. Он уточнил:
– Я пошел с тобой и ради этого тоже.
Я в ужасе взвыл:
– Барак!
Возмущенный моим возмущением колосс сделал шаг назад:
– Негодник, что ты себе вообразил?
– Ничего я не вообразил: я знаю!
– Что ты сказал?
– Я знаю, какие делишки обделывают в Пещере Охотниц!
Барак хлопнул себя по лбу, сдержался, чтобы не взорваться, потом окинул меня с головы до ног презрительным и одновременно изучающим взглядом:
– Что ты за жалкое, отвратительное существо! Вонючий скунс, я собрался в Пещеру Охотниц не делишки обделывать, а проститься!
– Проститься? – с недоверием проворчал я.
– Да, проститься. Мне довелось пережить там волшебные моменты, и я считаю необходимым поблагодарить Охотниц!
– Угу… Особенно Малатантру.
– Малатантру в первую очередь, разумеется.
Увидев мою недовольную мину, Барак взорвался:
– Согласен, Малатантра продает мужчинам свои прелести, но эта чувствительная особа, несомненно, будет рада узнать, что я жив и встретил свою юношескую любовь.
– Уверен ли ты, Барак, что устоишь перед чарами Малатантры?
Он в задумчивости поднял глаза к небесам:
– Нет.
Затем снова перевел взгляд на меня и добавил:
– Я знаю, как рискую, а потому принял меры предосторожности.
– И какие же? Оставил свои яйца в деревне?
Он расхохотался:
– Блестящая мысль! Это понравилось бы нашим половинам… Вообрази себе, племянничек, ящик для яиц, куда они запирали бы их перед нашим отбытием.
Тряся своей гривой, он снова расхохотался.
– Я принял меры предосторожности против чар Малатантры: я ей ничего не несу. Ни кабана, ни оленухи, ни кролика. Она знает себе цену, так что поймет.
В ответ я улыбнулся:
– Извини, Барак. Прости мою подозрительность.
– Какая низость! Можно подумать, я говорю с твоим отцом.
Я принял его критику и махнул рукой, чтобы успокоить идущих впереди товарищей, которые удивлялись, что мы замешкались.
Прежде чем направиться по новому маршруту, Барак шепнул мне на ухо:
– Что-нибудь передать?
– От меня? Нет.
– Никому?
– Никому…
Он с досадой взглянул на меня:
– Ноам, ты опять напоминаешь мне своего отца: он забывал все, что его смущало.
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Тита.
Это имя сразило меня наповал; я буквально сплющился от стыда. Дикая и надменная Охотница Тита, царица моих жарких ночей, выпала у меня из памяти. И вдруг, словно паводок, нахлынули воспоминания.
– Тита, – едва слышно выдохнул я.
Появление в моей жизни Нуры вытеснило Титу. В разговоре с дядюшкой я осознал, что Тита была, что она есть, что моя забывчивость ее оскорбляет. Я столько месяцев пренебрегал ею…
Барак утверждал, что этот недостаток роднит меня с Панноамом: пользоваться людьми, а потом от них избавляться.
Я промямлил:
– Скажи ей… Скажи ей…
– Что?
– Что я вернулся в деревню и женился. Что я был обязан.
– Жениться? Ты преувеличиваешь… Позволь мне импровизировать на месте.
– Полагаюсь на тебя, Барак. Я не знаю более деликатной скотины, чем ты.
Дядюшка стиснул меня в объятиях. Когда он отстранился и повернулся, чтобы уйти, я выкрикнул ему вслед:
– Как будем действовать, Барак? Встретимся через двадцать дней?
Он вздрогнул от ужаса:
– Ты спятил? Сделав крюк в Пещеру, я присоединюсь к вам в Расщелине Богов. Слишком опасно! Если я задержусь на много дней и много ночей, то снова начну охотиться для Малатантры.
И он углубился в густую лесную чащобу.
По мере приближения к Расщелине Богов нам все чаще встречались гребцы в пирогах. Они рыбачили на пронизанной солнцем чистой и спокойной водной глади.
Кричали птицы. Эхо придавало этим звукам еще бо́льшую зыбкость и текучесть, чем у волн.
Долбленки плавали не только вдоль берегов – гребцы отваживались пуститься на них к середине Озера. Их бесстрашие меня озадачило. Прежде я видел только суденышки, перемещавшиеся при помощи шеста, который рыбак погружал глубоко в воду, отталкивая или подтягивая лодку с его помощью. Я увидел весла – шесты с плоскими лопастями, которые опирались только на поверхность воды и позволяли добираться до самых глубоких мест. От этого новшества у меня закружилась голова. Меня посетило предчувствие, что подобный прогресс открывает новые горизонты для путешествий[29].
Наконец мы заметили деревню; ей предшествовали многочисленные просеки, возникшие из-за вырубки деревьев, из которых жители изготавливали челноки. Мы поздоровались с людьми, освобождавшими поваленные стволы хвойных пород от ветвей, и, когда один из обрубщиков с лысым черепом спросил, чего нам надо, я представился вождем большой деревни в десяти днях пути отсюда и сообщил, что пришел перенять их опыт. Плешивый отвел нас к их старшему по имени Влаам, лет тридцати, с золотистой бородой, коренастому и низколобому; тот встретил нас в своей мастерской, где вместе с сыновьями выдалбливал ели. В помещении
