Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

он – лучший. Я смирился с тем, что он лучше меня, что он достоин большего.

– Точно как я.

– Естественно. Сын инстинктивно наделяет отца всеми возможными достоинствами. Но я-то?! Даже когда я раскусил его хитрости и узнал о его предательстве, его двуличие представлялось мне несравненным преимуществом, премудростью, которой я, жалкий тупица, не обладаю. Ты вовремя спохватился.

– Благодаря тебе…

– И Нуре. Она пришла за тобой, рискуя жизнью.

Вспомнив тот эпизод, я ощутил озноб и захотел повернуть назад, чтобы прижать Нуру к сердцу. Дядюшка сдержал мой порыв.

– Что готовит нам Озеро?

– У Тибора были видения. Озеро переполняется и с необузданной силой захватывает берега.

– Почему?

– Тибор получил только образы и звуки, но никаких пояснений.

– Жаль! Если бы мы узнали, могли бы обратиться к Озеру.

– Тибор сомневается относительно подношений и молений, дядюшка. Кстати, я тоже.

– Хм…

Барак машинально притронулся к своим амулетам.

Несмотря на сложности продвижения по вязкой почве, экспедиция проходила благополучно. Очарование пути постепенно затмевало невзгоды, тяготы и ощущение оторванности от близких. Теперь, смирившись со своим временным изгнанием, я наслаждался красотами нашего изменившегося пейзажа. Местами Озеро разлилось широко, так что в зарослях осоки образовалась топкая полоса; приняв эти травы за камыш, утки плескались в них, крякали и взлетали с повисшими лапами. Порой Озеро брало приступом каменистые берега, и дикие козы, перескакивая с камня на пригорок, казались часовыми, охраняющими свои укрепления.

По вечерам мы разжигали костер, чтобы поджарить себе мясо и отпугнуть хищников. И засыпали вместе с солнцем.

На второй день, после переправы через текущий из леса ручей, Барак начал отставать.

– Нога? – встревоженно прошептал я.

Он успокоил меня, покачав головой:

– Мой мальчик, дальше иди без меня.

– Что?

Барак в смущении почесал локти, и от этого движения напряглись его огромные мышцы – я нередко поражался, как с такими бицепсами ему вообще удается сгибать руки.

– Этот ручей ведет в Пещеру Охотниц. Я отправляюсь туда.

Я выпучил глаза. Он уточнил:

– Я пошел с тобой и ради этого тоже.

Я в ужасе взвыл:

– Барак!

Возмущенный моим возмущением колосс сделал шаг назад:

– Негодник, что ты себе вообразил?

– Ничего я не вообразил: я знаю!

– Что ты сказал?

– Я знаю, какие делишки обделывают в Пещере Охотниц!

Барак хлопнул себя по лбу, сдержался, чтобы не взорваться, потом окинул меня с головы до ног презрительным и одновременно изучающим взглядом:

– Что ты за жалкое, отвратительное существо! Вонючий скунс, я собрался в Пещеру Охотниц не делишки обделывать, а проститься!

– Проститься? – с недоверием проворчал я.

– Да, проститься. Мне довелось пережить там волшебные моменты, и я считаю необходимым поблагодарить Охотниц!

– Угу… Особенно Малатантру.

– Малатантру в первую очередь, разумеется.

Увидев мою недовольную мину, Барак взорвался:

– Согласен, Малатантра продает мужчинам свои прелести, но эта чувствительная особа, несомненно, будет рада узнать, что я жив и встретил свою юношескую любовь.

– Уверен ли ты, Барак, что устоишь перед чарами Малатантры?

Он в задумчивости поднял глаза к небесам:

– Нет.

Затем снова перевел взгляд на меня и добавил:

– Я знаю, как рискую, а потому принял меры предосторожности.

– И какие же? Оставил свои яйца в деревне?

Он расхохотался:

– Блестящая мысль! Это понравилось бы нашим половинам… Вообрази себе, племянничек, ящик для яиц, куда они запирали бы их перед нашим отбытием.

Тряся своей гривой, он снова расхохотался.

– Я принял меры предосторожности против чар Малатантры: я ей ничего не несу. Ни кабана, ни оленухи, ни кролика. Она знает себе цену, так что поймет.

В ответ я улыбнулся:

– Извини, Барак. Прости мою подозрительность.

– Какая низость! Можно подумать, я говорю с твоим отцом.

Я принял его критику и махнул рукой, чтобы успокоить идущих впереди товарищей, которые удивлялись, что мы замешкались.

Прежде чем направиться по новому маршруту, Барак шепнул мне на ухо:

– Что-нибудь передать?

– От меня? Нет.

– Никому?

– Никому…

Он с досадой взглянул на меня:

– Ноам, ты опять напоминаешь мне своего отца: он забывал все, что его смущало.

– Какое отношение это имеет ко мне?

– Тита.

Это имя сразило меня наповал; я буквально сплющился от стыда. Дикая и надменная Охотница Тита, царица моих жарких ночей, выпала у меня из памяти. И вдруг, словно паводок, нахлынули воспоминания.

– Тита, – едва слышно выдохнул я.

Появление в моей жизни Нуры вытеснило Титу. В разговоре с дядюшкой я осознал, что Тита была, что она есть, что моя забывчивость ее оскорбляет. Я столько месяцев пренебрегал ею…

Барак утверждал, что этот недостаток роднит меня с Панноамом: пользоваться людьми, а потом от них избавляться.

Я промямлил:

– Скажи ей… Скажи ей…

– Что?

– Что я вернулся в деревню и женился. Что я был обязан.

– Жениться? Ты преувеличиваешь… Позволь мне импровизировать на месте.

– Полагаюсь на тебя, Барак. Я не знаю более деликатной скотины, чем ты.

Дядюшка стиснул меня в объятиях. Когда он отстранился и повернулся, чтобы уйти, я выкрикнул ему вслед:

– Как будем действовать, Барак? Встретимся через двадцать дней?

Он вздрогнул от ужаса:

– Ты спятил? Сделав крюк в Пещеру, я присоединюсь к вам в Расщелине Богов. Слишком опасно! Если я задержусь на много дней и много ночей, то снова начну охотиться для Малатантры.

И он углубился в густую лесную чащобу.

По мере приближения к Расщелине Богов нам все чаще встречались гребцы в пирогах. Они рыбачили на пронизанной солнцем чистой и спокойной водной глади.

Кричали птицы. Эхо придавало этим звукам еще бо́льшую зыбкость и текучесть, чем у волн.

Долбленки плавали не только вдоль берегов – гребцы отваживались пуститься на них к середине Озера. Их бесстрашие меня озадачило. Прежде я видел только суденышки, перемещавшиеся при помощи шеста, который рыбак погружал глубоко в воду, отталкивая или подтягивая лодку с его помощью. Я увидел весла – шесты с плоскими лопастями, которые опирались только на поверхность воды и позволяли добираться до самых глубоких мест. От этого новшества у меня закружилась голова. Меня посетило предчувствие, что подобный прогресс открывает новые горизонты для путешествий[29].

Наконец мы заметили деревню; ей предшествовали многочисленные просеки, возникшие из-за вырубки деревьев, из которых жители изготавливали челноки. Мы поздоровались с людьми, освобождавшими поваленные стволы хвойных пород от ветвей, и, когда один из обрубщиков с лысым черепом спросил, чего нам надо, я представился вождем большой деревни в десяти днях пути отсюда и сообщил, что пришел перенять их опыт. Плешивый отвел нас к их старшему по имени Влаам, лет тридцати, с золотистой бородой, коренастому и низколобому; тот встретил нас в своей мастерской, где вместе с сыновьями выдалбливал ели. В помещении