Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

– Берегись, Ноам, она встревожится.

– До сих пор она поддерживала меня в моих делах и ни разу не попрекнула ни словом, ни взглядом.

– Это доказывает, что она в совершенстве справится с ролью жены вождя.

Я кивнул и признался:

– Трудно, когда привыкаешь к почитанию… Меня долгое время вынуждали относиться к Нуре как к теще.

– Высвободи в себе мужчину.

Я поискал пути отступления:

– Я… я… немного побаиваюсь.

– Чего?

– Ее.

– Неправда! Ты боишься себя. Боишься оказаться не на высоте, не дать того, чего тебе хотелось бы дать.

– И не без оснований, верно?

– Этот страх породит лишь новые опасения. Смени его на доверие. Доверься любви, своему желанию. Вы с Нурой нужны друг другу.

– Странный ты тесть, Тибор…

– Прежде всего я странный отец.

Он, обычно такой угрюмый, улыбнулся:

– На самом деле я получил странную дочь!

Он схватил мою ладонь, стиснул ее своими сухими, узловатыми пальцами.

– Ты ее хорошо знаешь…

– Нуру никто не знает!

И внезапно ставший словоохотливым Тибор рассказал мне о своей растерянности.

Как мужчина может в одиночку справиться с воспитанием дочери? Эту трудность он преодолел. Будучи вдовцом, он не мог прибегнуть к помощи супруги или собственных сестер, которые погибли в грязевом потоке. Он стал наблюдать за Нурой, этим загадочным созданием, упрямым и общительным, ласковым и скрытным, не зная, к чему она стремилась в своих мечтах. Чего ждала от жизни? Какие строила планы? Она постоянно ускользала от него, эта холодная, эта горячая, но никогда не теплая девочка, то нежная, то суровая, неразговорчивая, болтливая, хохочущая, когда ей хотелось, равнодушная к заурядным шуткам, покатывающаяся со смеху из-за только ей одной заметной ерунды. Влюбленная в драмы, загадки, увлекающаяся, устремленная к целям, которые хранила в тайне, легко переходящая от деликатности к надменности, от простодушия к цинизму, она отвергала любой приказ, любую авторитарность. Тибор дрожал перед той, которая не боялась никого и ничего. Она признавала только одного советника – саму себя; только один образец – саму себя; только одну взаимосвязь – с самой собой. Тибор быстро разглядел, что она с одинаковой уверенностью вступает на противоположные пути. Порой она сдерживала свои порывы, но это не выявляло ее слабости, боязливости, вежливости: отступление представлялось ей подходящим, стратегия – уместной; в других случаях она проявляла себя прямой, жесткой, резкой, презирающей всякую благопристойность – так она в тот момент думала. Была ли Нура бескомпромиссной или изворотливой? Искренней или расчетливой? И то и другое… Утренняя, она не походила на себя вечернюю. Она засыпала такой, а просыпалась эдакой.

– Не существует какой-то одной Нуры, ее бесконечно много. Безгрешная. Палач. Жизнерадостная. Неудовлетворенная. Слабое создание. Зверь. Крайне утонченная. Дикарка. Когда я женился, то мечтал воспитать много дочерей. Боги вняли моей просьбе: в одной они подарили мне сотню. Впрочем, я ее не воспитал – она просто выросла рядом со мной.

– Ты преувеличиваешь: она слушается тебя, как подобает слушаться отца.

– Она наделяет меня статусом отца, когда отец ей нужен; в остальное время она превращает меня в брата, в сына, в товарища, в безропотную тень. Моя роль зачастую сводится к роли любимого слуги.

Меня рассмешило его неожиданное остроумие, а он продолжал:

– Объяснись с ней! Обольсти ее… Пусть Нура по-прежнему непредсказуема, в одном я уверен: с ней всегда следует опасаться худшего.

– Спасибо, Тибор. Обещаю тебе, что вступлю в бой. И себе тоже обещаю… А теперь поговорим о твоих вещих снах.

Тибор побледнел:

– Нынче ночью меня снова посетило видение. Оно повергло меня в ужас! От нашего мира ничего не осталось.

– И что ты мне посоветуешь? Переселиться на деревья?

– Деревья не выживут. Погибнет все.

– Так что же делать?

Он потер виски:

– От воды можно спастись только в воде.

– Что ты предлагаешь? Строить плавучие дома?

Озадаченный, он в раздумье взглянул на меня:

– Какая великолепная идея! Мне кажется, ты нашел решение.

Он поднялся на ноги и вытянул руку куда-то вдаль.

– В десяти днях пути отсюда есть клан, который строит пироги. Лучшие. Мне о них рассказывали. Их деревня называется Расщелина Богов.

– Расщелина Богов?

– Вроде как там перед ними регулярно проходят Боги. Больше я ничего не знаю… В любом случае они потрясающе работают по дереву, усовершенствовали способы долбить его, придавать форму, соединять между собой отдельные куски, герметизировать, строить лодку, увеличивать ее площадь. Сходи посмотреть. – Он смутился и умолк. – Прости, Ноам. Я раскомандовался. Извини меня. Вождь – ты, а не я.

– Ты советник вождя, Тибор. Я тобой восхищаюсь. Никто не дал нашей общине столько, сколько ты[28].

Я распрощался с ним и вышел на кишащую людьми рыночную площадь. Тогда, в начале правления, я любил покрасоваться. Мое присутствие оправдывало мой приход к власти, односельчане поверяли мне свои тревоги, а приезжие возвращались домой с рассказами о молодом вожде. Что-то выменяв на рынке, Нура догнала меня и вместе со мной приняла участие в моих переговорах с главными поставщиками, будто жена, сопровождающая мужа. Ее поведение было почти безупречно.

Порой ее усталые губы растягивались в мимолетной улыбке; а от постоянно нарушающей нашу близость непрерывной череды собеседников она время от времени хмурилась. Как и ее, меня все сильнее переполняла досада. Что-то в нас истощалось. Пусть мы и извлекали определенную выгоду из своего дружеского сообщничества, в конце концов мы разочаруемся друг в друге, озлобимся и станем врагами.

Между двумя докучливыми собеседниками я шепнул на ухо Нуре:

– Могу я сегодня вечерком навестить тебя?

Она затрепетала, проворно развернулась ко мне:

– Конечно.

Когда очередной зануда изрядно намучил нас, она добавила:

– Папа уйдет. Ему надо собрать травы, которые можно рвать только при свете луны.

Я буквально упивался ее словами: эта ложь доказывала мне, насколько Нура дорожит мною, и подтверждала то, в чем нынче утром признался Тибор, – она действительно вертит отцом как хочет. Когда мы расстались, я догадался, что сейчас она станет уговаривать его сегодня ночью уйти из дому, на что он легко поддастся…

День пролетел очень быстро и тянулся очень долго. С одной стороны, я хотел, чтобы он поскорее закончился, с другой – я так страшился этого вечера, что погрузился в самые пустячные заботы правления.

Я страшно волновался – я принял правильное решение – но и проявил безумную готовность – как мне себя вести?

Еще засветло я ушел за деревню, вверх по течению ручья, где обычно совершал омовения, и принялся готовиться к встрече. Сердце мое бешено колотилось, тело сотрясал озноб. Никто не наводил на меня большего страха, чем