Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трое из них, рассматривавших эти занятия как активный отдых, встревожились. Почесав в затылке, Мармуд попытался остаться на высоте:
– Если случится катастрофа, одни смогут организоваться, другие нет. Оголодавшие, готовые на что угодно, они поодиночке или толпами разбредутся по стране, превратятся в мародеров. Их не остановят ни полицейские, ни военные. По нашему мнению, выживание зависит от умения противостоять анархии, хаосу и жестокости. К этому нам тоже следует подготовиться. Четко. Продуктивно.
Кто-то в команде скрипнул зубами. Занятия с Клодом, зоологом, – практика по отлову, чистке и приготовлению насекомых – несколько успокоили стажеров, а после торжественного поедания жареных кузнечиков Ноам добился полного успеха, обучив присутствующих технике добывания огня, искусству собирать растения, способу изготовления неолитического клея, березовой смолы – нагревать кору, пережевывать ее, чтоб она оставалась мягкой при остывании, во время которого она затвердевает. В этот момент страдающие зубной болью, подобно своим пращурам, испытывали облегчение.
Через несколько часов группа потеряла сплоченность и распалась. У этих людей имелись самые разные побуждения пройти сурвивалистскую подготовку. Молодые горожане стремились возобновить контакт с деревьями, землей и реками, жаждали позабыть о замурованном в бетон мегаполисе. Наиболее зажиточные рассчитывали излечиться от современного недуга, потребительства; подобная практика могла помочь им научиться отличать необходимое от избыточного, а значит, освободиться от вещей. Кто-то хотел получить определенную независимость; в этом разношерстном обществе, где каждый зависел от труда других, вновь обретенная способность самому построить себе хижину, добыть огонь, смастерить лук или копье принесла бы освобождение. Некоторые искали возможности внести новые краски в обыденность; так, например, Мари, пенсионерка с экологическими убеждениями, призналась, что по возвращении домой, когда закончатся эти три дня, она станет больше ценить основные блага цивилизации: текущую из крана воду, щедро дающую пламя газовую плиту, работающий холодильник. «Я буду жить в квартире чудес!» На самом деле мало кто полагал сурвивализм своей целью: большинство участников благодаря ему приобретали мудрость.
Ноам определил костяк группы: Мармуд, Шарли, Джеймс и двадцатилетний инженер-компьютерщик Юго. Эти четверо достоверно предвосхищали завтрашний мир, мир после катастрофы со всеми ее политическими, экономическими, социальными и финансовыми последствиями, когда обрушатся все структуры: правительство, полиция, армия, интернет и энергетические ресурсы. Они не развлекались приключением в духе скаутов, но тренировались, стараясь достичь совершенства, ведь они были убеждены, что роковой момент близок.
В последний вечер, когда отряд возвратился к Ковчег, между Мари и радикальными сурвивалистами возникли разногласия. Остроумно уточнив, что единственными встреченными ею реальными противниками были мушки, снайперы-слепни и затаившиеся в засаде клещи, она возмутилась военизированной формой практики.
– Не понимаю вашей одержимости сражениями… В случае несчастья я не стану врагом других людей – напротив, буду им помогать.
– Всем помочь невозможно! – возразил Мармуд, прихлопнув комара у себя на виске.
– Надо пытаться.
– Это несбыточно! Нереально! Лучше спасти двадцать человек, чем всем сдохнуть! Без правительства, полиции и армии мы погрязнем в войне каждого против каждого.
– Так вы что, не верите в человеческую солидарность?
– Нет!
– Выживут только сильнейшие, – добавил Шарли.
– Я не разделяю ваших идей, – возразила Мари. – Быть защитником природы – это значит хотеть спасти людей, животных и планету.
– Я не защитник природы, – взорвался Мармуд, – я сурвивалист!
– Мы сражаемся за свое выживание, – подчеркнул Шарли.
– Когда Ной построил ковчег, чтобы спастись от потопа, – напомнила Мари, – он хотел защитить все живые существа.
– Неужели? – издевательски заметил Шарли. – Однако он забрал только свою семью. Вот и мы так же: мы заботимся о своей семье, о сурвивалистах, даже если они нам не кровные родственники.
– А остальные люди будут вашими врагами?! – воскликнула Мари.
– Существуют избранные, которые готовятся, и пропащие, которым плевать. Я не допущу, чтобы пропащие ограбили избранных. Пропащие пропадут. Избранные победят.
Мари притихла, Шарли занялся раскуриванием сигареты, Мармуд яростно скреб шею, и ногти оставляли на ней багровеющие полоски. С помощью пожирателя кузнечиков Клода Джеймс дипломатично сменил тему разговора.
На прощание все обнялись, раскланялись и разъехались по домам.
Когда оставшиеся разбрелись кто куда, Ноам заметил, что Джеймс забыл на пне свою брезентовую куртку, и прихватил ее, чтоб отнести в дом; по дороге он нащупал карман, в котором находилась внушительная связка ключей – тех самых, что открывают подвалы. Ноам вытащил ее, а совершив преступление, повесил куртку на вешалку возле привратницкой.
Тем вечером в Ковчеге остались только лидеры: Мармуд, Шарли, Джеймс, Юго. Ноам ужинал вместе с ними. После трех дней спортивных занятий на свежем воздухе и краткого сна под открытым небом вялость застольных разговоров объяснялась изнеможением; все мужчины, за исключением Джеймса, обменивались короткими репликами и поспешно завершили трапезу, ни разу не взглянув на Ноама.
Он чувствовал, что стесняет их.
Несмотря на подчеркнутый энтузиазм Джеймса, Ноам с самого начала вызывал у них недоверие. Его национальность их раздосадовала: Ноам представился греком. Было бы глупо назваться ливанцем, потому что, стоило ему произнести фамилию, это мгновенно породило бы шквал вопросов относительно его здешних кузенов, тамошних тетушек, дедушки с гор – ведь Ливан, несмотря на многомиллионное население, похоже, по-прежнему является скоплением непременно родственных между собой семейств. Греческая национальность обеспечивала Ноаму безопасность: помимо того что Греция пользуется всеобщей симпатией, он вдобавок великолепно владеет греческим, хотя бдительно следит за тем, чтобы не пересыпать свою речь архаизмами, относящимися к тому времени, когда он ассимилировал этот язык, – веку Софокла и Платона, которые говорили на чистом аттическом диалекте, ныне сильно модифицированном. Теперь, когда он лучше узнал Мармуда, Шарли и Юго, он заметил, что они испытывают стойкое недоверие к нему – иностранцу, иммигранту, чужаку.
Сославшись на усталость, Ноам поспешил покинуть их. И, укрывшись в своей спальне, приготовился ждать.
К одиннадцати вечера обитатели дома угомонились. Ноам прислушался к похрапыванию Джеймса за стенкой.
Осторожно, стараясь не шуметь, он спустился в подвал и при помощи украденной связки ключей проник на склады. Из осмотрительности он запер за собой двери, не стал зажигать потолочные светильники и воспользовался фонариком. Миновав помещения с продовольствием, он добрался до бронированной двери, возле которой Джеймс вынудил его повернуть назад.
Он вставил ключ в замочную скважину.
И увидел то, что и предполагал, – арсенал. Три стола явили его взору несметное количество холодного оружия – режущего, колющего, тупого: на первом находились кривые садовые ножи, ножи с широкими и толстыми клинками, кривые турецкие сабли, кинжалы, шпаги, сабли, косы, топоры; на втором – рогатины, пики, дротики, копья, крючья, трезубцы, алебарды, луки, арбалеты и сарбаканы с соответствующими наборами стрел; на третьем – дубинки,
