Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

– Господа, – сказал он при этом, громко обращаясь к обедавшим, – мы все знаем, кто он, – а это… – и он назвал мне по фамилиям, прибавляя иногда и уменьшительные имена, всех сидевших за столом.

Простота, с которой произошло это взаимное представление, и возобновившийся сразу же общий разговор помогли мне начать чувствовать себя совершенно свободно, тем более что мои соседи, сам гофмаршал Colonel sir Frederick (полковник сэр Фредерик. – О. Б.) и адъютант короля Colonel Legges, оказались чрезвычайно милыми и простыми людьми без всякой чопорности, с естественно свободными манерами и подкупающим добродушием.

Почти с первого взгляда можно было определить, что они были бы превосходными товарищами в моем прежнем полку, как, вероятно, и большинство остальных, которые сидели дальше от меня.

Насколько я помню, эти остальные были адъютанты короля – полковник Девидсон (sir Davidson), майор Понсонби (Ponsonby), моряки Фортескью (Fortescue) и Кемпбел (Campbell), личный казначей короля, престарелый генерал Дайтон-Пробин (sir D. M. Probyn), трое пожилых братьев фрейлины королевы Нольс (Lords Knollys), из которых один был личный секретарь короля, секретарь королевы Hon Gre-ville, и еще несколько лиц, фамилии которых я теперь забыл.

Разговор с моими соседями происходил на французском языке, что, видимо, очень раздражало сидевшего напротив меня одного из братьев Нольс. Он постоянно обращался ко мне по-английски.

Я кое-как ему отвечал, но старался возможно скорее переходить на французские фразы.

– Перестань же наконец играть свою комедию и притворяться! – сказал ему нарочно на том же языке и называя его добродушно уменьшительным именем, гофмаршал: – Ведь ты отлично говоришь по-французски, а он плохо знает наш язык!

– Нет, он прекрасно его знает, – не унимался упорный англичанин. – Я отлично понимаю его… он находится у нас в Англии и должен говорить с нами на нашем языке. Почему вы не выучились хорошо по-английски?! – с шутливостью, за которой все же скрывалась досада, обратился он ко мне.

– Быть может, потому же, почему и вы не выучились по-русски, – отвечал, смеясь, я. – В моей школе вместо вашего языка меня заставили учить древнюю латынь, говорили, что это полезнее, а в военной академии на английский язык у нас давалось всего по 40 минут в неделю.

– Но ведь вы женаты на англичанке?

– Да, на англичанке, но на англичанке, рожденной и выросшей в России; на другой я бы, пожалуй, никогда не женился.

Раздался общий хохот.

– Вот до чего ты заставил его договориться, – смеялся и гофмаршал. – Если бы это слышали только наши дамы!

– Все равно – он должен и будет говорить со мной только по-английски, – не сдавался Нольс.

– Ну, хорошо, – ответил я с таким же забавным упорством по-французски, – вы мой хозяин, и если вам так нравится, то все известные мне английские слова будут мною вам сказаны в две минуты, а дальше будем молчать. Удовольствие, по крайней мере для меня, небольшое. Но все же дайте мне сейчас слово, что у нас, в России, вы будете также говорить только по-русски! Тогда будут у нас равные шансы!

– Вы должны дать это слово ему, Нольс, – раздалось со смехом со всех сторон. – Вы должны его непременно дать… а мы все постараемся, чтобы вас послали к нему в Россию.

Нольс тоже рассмеялся и заговорил совершенно свободно по-французски.

Это забавное препирательство англичанина с русским с немного бесцеремонным, но и товарищеским наименованием меня просто «он» помогло провести мне этот вечер в самой сближающей обстановке.

Мы долго сидели потом, по английскому обычаю, за столом, пили, курили и болтали на всевозможные темы.

До того я крайне редко встречался с англичанами; видеть их в их собственной стране мне тогда приходилось впервые.

К сожалению, в те дни более или менее близко я мог соприкасаться с ними лишь в обстановке придворной жизни.

Михаил Александрович и я, мы покидали Букингемский дворец лишь затем, чтобы следовать в места, которые нам желали показать наши любезные хозяева, или чтобы погулять в соседнем Green parc.

Но уже с тех пор у меня составилось об англичанах впечатление, которое не могли изменить и мои позднейшие наблюдения.

Я нахожу, что из всех народов, с которыми нам приходится жить в Европе, наиболее близкими к русским по простоте отношений являются лишь немцы, а затем англичане.

Гораздо дальше от нас в этом отношении стоят, как это ни странно, скандинавские страны, а все романские нации уже совсем не подходят ни к нашему характеру, ни к нашему духу.

В немцах, в особенности северных и восточных, и саксонцах, безусловно, имеется значительная доля славянской крови, занесенной ими в свое время, может, и в Англию.

Ведь в Саксонии имелись области, населенные потомками старославянского племени вендов114.

Очень отдаленное напоминание об этом сродстве можно было угадать, наблюдая Colonel Frederick’а и Davidson’а.Типичные по внешности англичане, они, по чувствуемому своему внутреннему миру, являли многие достоинства и недостатки, присущие лишь русским. Было, конечно, много и совершенно различного.

О таком, быть может, слишком дальнем и чересчур уж смелом сродстве душ все же нельзя говорить кратко, но часто мгновенные субъективные впечатления отдельного человека порою говорят ему больше самых длинных научных исследований. Об этом, конечно, можно долго спорить.

Я лично находил, что гостеприимство немцев и англичан по своему радушию, отзывчивости и, главное, по простоте намного ближе подходило к нашему русскому, чем в остальных странах, где его находишь крайне редко, а если и получаешь, то в более вычурной, осторожной, несмотря даже на веселость, всегда немного натянутой, а потому и всегда неприятной форме.

Наше русское «все что есть в печи, то на стол мечи» можно нередко испытывать в грубоватой, тяжелой на остроумие, но добродушной, идущей быстро на сближение и знакомство Германии; в более живых, изящных, с большим блеском ума романских странах мне таких случаев не запомнилось.

Во Франции даже молодые девушки практичны и бережливы, и если вас приглашает француз, то большей частью не в свой дом, а в ресторан.

Это, конечно, удобнее и проще, но такая простота обыкновенно не привлекает русского сердца.

Как бы чопорны и холодны, на первый взгляд, ни казались англичане, и как бы они ни гордились своею сдержанностью и практичностью, в них все же не меньше сентиментальности, чем в нас и в немцах. Эта мечтательная мягкость только спрятана у них очень глубоко.

Они смеются над нашими чувствительными излияниями и считают их недостойными развитого человека и мужчин, а в глубине самих себя их переживают с тем же нашим славянским волнением и нашим сочувствием.