Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

«…Господь в своей милости взял наконец и успокоил душу ее, и я верю, что она теперь с теми, которые были ей дороги. Здесь она мучилась последнее время, и мы все с нею страдали. Три последних дня была почти без памяти, не говорила и глаз не открывала. Ксения еще здесь. К похоронам наехало много народа, но теперь разъехались… Теперь у нас с Ксенией много работы – столько бумаг и писем… Теперь все еще так неясно… Hvidöre должен закрыться через месяц и продается…

Для меня с кончиной Александры ушел человек, конечно, далеко не близкий мне по положению, но близкий по тем хорошим чувствам, которые он к себе во мне вызывал. Я не забуду ни ее гостеприимный дом, ни ее всегдашнее доброе внимание ко мне. В Англии за исключением двух родственников жены у меня теперь не осталось никого, кто бы меня туда особенно притягивал.

Все прежнее сближавшее там уже давно заменилось другим. Да, уходят постепенно все люди, когда-то такой теплой, волнующей приветливостью заполнявшие мое прошлое, и будущее становится уже совсем пустым, неинтересным и холодным. Не говоря уже о близких родных, сколько милых товарищей полегло на войне, сколько погублено большевиками, сколько погибло от болезней и тюрем. Остальные где-то живут, разбросанные во всем пространстве мира. Помнят ли они меня или нет, эти ушедшие и разбросанные, – мне теперь почти уже все равно!

Мне важно, что я их помню и что воспоминания о них мне дают еще столько хороших часов. В жизни, как и в природе, все исчезает, но многое и возобновляется.

Приходят на смену, даже в старости, и новые друзья, завязываются новые связи, быть может, еще более драгоценные на склоне лет и по обстановке бедствий изгнания.

Но с прежними друзьями мы общались еще в поэтические дни нашей весны и нашего горячего лета; в надвигающейся теперь осени даже в дружбе уже чувствуется элегия медленно падающих листьев, да и те скоро покроет снег. Что ж! В мировом ритме жизни так должно и быть: все погибает, но все после отдыха или разрушения и возобновляется. За холодом мертвой зимы наступит неизбежно весна. Снова станет пробиваться молодая, новая жизнь, пробудится и прежняя старая. Но кто знает, какие чувства сулит нам это пробуждение…

Через Гамбург и Льеж мы добрались на следующее утро до Кале, где французы устроили королеве торжественную встречу. Там же в порту нас уже ожидала маленькая собственная яхта королевы «Alexandra», подаренная ей недавно королем.

День был тихий, но море было покрыто густым утренним туманом. Отовсюду раздавались резкие звуки сирен. Переход предвиделся очень медленный и скучный. К счастью, пока перегружали наши вещи, туман начал рассеиваться, и большую часть пути нам удалось совершить при полном солнце и гладком как зеркало море, что случается крайне редком в этом узком, но бурном проливе.

Нас сопровождали, окружая для охраны, несколько английских «destroyers». Можно было удивляться той ловкости, с которой они маневрировали, но и той решительности, с которой они бросались на посторонние суда, приближавшиеся порою слишком близко, по их понятиям, к нашей маленькой флотилии.

Тогда, немедленно взвивался предупредительный сигнал, за ним следовал холостой выстрел, и если неуклюжий мирный противник все еще медлил свернуть в сторону и не открывал дорогу, то почти сейчас же раздавался для устрашения и боевой.

Королева не только любила свою яхту, но и гордилась ею. Она показывала ее во всех подробностях, водила в разные закоулки, открывала бесчисленные шкафики и столики. Яхта действительно оказалась прелестной, почти созданной для того, чтобы ею владела женщина.

Игрушка по размерам, она во внутреннем устройстве кают и палубных помещений благодаря хитро продуманным приспособлениям давала достаточно свободного места и целую массу удобства. Ход ее был все же тише «Victoria and Albert». Если бы не ее малый размер и другая окраска, она своей внешностью напоминала бы яхту Михаила Александровича «Зарницу».

У нее не было только боковых килей, так приятно уменьшающих боковую качку. Командиром ее был уже не молодой морокой офицер, очень мне понравившийся своим серьезным лицом и хорошей искренней улыбкой.

На яхте был сервирован небольшой завтрак с чаем, в конце которого мы уже увидали маяки и меловые утесы Дувра.

В Дувре королеву встретило местное английское начальство с принцем Коннаутским (Артур. – О. Б.) во главе и одно лицо из ее мужской свиты.

Мы перешли в ожидавший нас небольшой экстренный поезд и через два часа уже высаживались на громадной лондонской станции «Victoria». На встречу прибыл король и очень небольшое количество официальных лиц, в числе которых был и адъютант короля, назначенный состоять при Михаиле Александровиче.

Но простой публики собралось целое море. Народ, видимо, очень любил королевскую чету, и сдержать его полиции стоило немалых усилий.

Такое оживление обыкновенно не свойственно сдержанным англичанам, и мне оно тогда невольно бросилось в глаза.

Когда мы выходили со станции, был уже вечер, из-за густого тумана электрические фонари давали мало света, и я, вступая в первый раз в жизни в Лондон, так его тогда и не заметил.

«Victorin Station» находится совсем близко от Букингемского дворца, и нашим автомобилям потребовалось не более пяти минут, чтобы очутиться у главного дворцового подъезда.

Внизу, в вестибюле, снова последовала, на этот раз небольшая, чисто домашняя встреча, без которой, кажется, не обходится ни один дворец мира.

Ко мне подошел королевский адъютант, усадил меня в лифт, мы поднялись с ним куда-то наверх и прошли длинным широким коридором. Рослые красивые лакеи распахнули какую-то дверь, адъютант предложил войти, сказал несколько любезных фраз и ушел, а я очутился в предназначенном мне помещении.

В громадной комнате, по размерам и количеству картин напоминающей наши гатчинские покои, ярко теплился камин, и горела не только большая центральная люстра, но все боковые маленькие. Свету, тепла и воздуха было много, что особенно приятно чувствовать после вагона и сырого туманного вечера.

Первое впечатление было превосходно. Я не успел еще хорошенько осмотреться, как появился кто-то из главной дворцовой прислуги и доложил, что у Их Величеств в этот вечер будет семейный обед и что поэтому гофмаршал приглашает меня сейчас же к обеду за его гофмаршальским столом вместе с остальной английской свитой.

Так бывало везде, так бывало раньше и у нас. Но в России я был военный и благодаря этому преимуществу мог обедать в своей дневной одежде. В Англии это казалось бы преступлением не только во дворце, но и в самом скромном частном доме. Ни моего старика Лукзена, ни моего багажа, в котором находился необходимый фрак, еще не было.