Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

столь подвижны, что даже при столь неудачном раскладе Жак мог отыскать в себе скрытые пружины, кои помогли бы ему сдержать слово.

– Кто вы? – с суровостью покойного отца своего спросила королева.

– Я ваш верный подданный Жак де Бон, сын вашего суперинтенданта, впавшего в немилость, несмотря на беспорочную службу.

– Хорошо, ложитесь обратно на стол. Кто-то идёт, я не хочу, чтобы слуги подумали, будто я подыгрываю вам в этом фарсе.

По мягкому голоса звучанию молодой человек понял, что добрая дама милостиво простила ему и дерзость его, и любовь. Он снова улёгся на стол, подумал о том, что многие господа и не таким образом начинали свою карьеру при дворе, и сия мысль вполне примирила его с судьбой.

– Нет, – сказала регентша служанкам, – ничего не надо. Этому кавалеру уже лучше. Слава Богу и Святой Деве, злодеяние миновало наш дом.

С этими словами она запустила пальцы в волосы любовника, который, можно сказать, свалился ей прямо с неба, протёрла ему виски анисовой настойкой, расшнуровала камзол и, как бы желая помочь несчастному прийти в себя, лучше самого въедливого ревизора проверила, чиста ли кожа у смельчака, обещавшего ей так много. Все слуги и служанки рот разинули, глядя на регентшу, ибо королям человеколюбие проявлять не подобает. Жан поднялся, сделал вид, что не понимает, где он и что с ним, покорнейше поблагодарил регентшу и отослал лекаря, аптекаря и прочих чертей в чёрном, заверив всех, что полностью оправился. Затем он назвался и хотел было откланяться, как бы побаиваясь госпожи де Божё из-за опалы своего отца, а на самом деле испытывая ужас от своего опрометчивого обета.

– Я не дозволю вам уйти, – промолвила дама. – Те, кто входит в мой дом, не получают того, что получили вы. Господин де Бон будет ужинать с нами, – обратилась она к дворецкому. – Тот, кто его чуть не убил, останется на его милости, коли признается сей же час, в противном случае я прикажу городской страже отыскать его и повесить.

Услышав такие слова, вперёд вышел тот самый паж, что сопровождал регентшу на прогулке по Туру.

– Моя госпожа, – сказал Жак, – молю вас даровать ему прощение и наградить, ибо ему я обязан счастьем видеть вас, исключительной привилегией ужинать в вашем обществе и надеждой на восстановление отца моего на должности, коей удостоил его ваш достославный отец.

– Хорошо сказано, – улыбнулась регентша и обратилась к пажу: – Д’Эстутвиль, назначаю тебя капитаном лучников. Но впредь за окно ничего не швыряй.

Засим регентша, очарованная этим самым Боном, подала ему руку и весьма любезно провела в свою комнату, где они мило побеседовали в ожидании ужина. Господин Жак показал себя во всей красе, оправдал отца своего и весьма вырос в глазах дамы, которая, как известно, нравом была в Людовика и действовала всегда с размахом. Жаку де Бону не верилось, что ему удастся остаться у регентши на ночь, ибо устроить подобное было не так просто, как мартовским кошкам, которые всегда находят себе на крыше укромный уголок. И он ласкался мыслию, что понравился регентше и не придётся ему исполнять своё опрометчивое обещание, ибо чести и покоя ради следовало как-то удалить всех слуг и служанок. Однако же, подозревая, что для этой женщины нет ничего невозможного, он изредка умолкал, снедаемый страшными сомнениями в собственных силах. Надо заметить, что за разговором регентша думала о том же, но ей не раз уже приходилось выпутываться из самых затруднительных положений. И вот она со всем благоразумием взяла дело в свои руки. Она послала за одним из своих секретарей, который владел всеми навыками, необходимыми для совершённого управления государством, и приказала ему подать ей во время ужина мнимое послание. Затем началась трапеза, во время коей регентша не прикоснулась к еде, понеже её разбухшее, словно губка, сердце давило ей на желудок, и она не желала ничего, кроме этого прекрасного и многообещающего мужчины. Жак по разным другим соображениям есть тоже не стал. Но вот явился договорённый вестник, госпожа регентша пришла в негодование, нахмурила брови, точь-в-точь как покойный король, и воскликнула:

– Неужто не будет мне покоя на этой земле? Клянусь Пасхой! Нам не дают даже поужинать!

Она вскочила с места и закружила по комнате.

– Эй! Приготовьте мою лошадь! Где господин де Вьейвиль, мой оруженосец? А, его нет. Он в Пикардии. Д’Эстутвиль, поезжайте со всеми слугами в мой замок Амбуаз и ждите меня там… – Она взглянула на Жака и продолжила: – Будете сопровождать меня, господин де Бон. Вы хотели послужить короне, вот вам удобный случай. Клянусь Пасхой! Прошу вас. Поднялся мятеж, я нуждаюсь в преданных рыцарях.

И не успел бы нищий попрошайка пробормотать «Благослови вас Бог!», как лошадей запрягли, оседлали и подали. Госпожа на своей кобыле, туренец сбоку, и они – цок-цок – поцокали-поскакали в замок Амбуаз в сопровождении оруженосцев. Дабы без лишних слов перейти к делу, скажу, что господина де Бона уложили спать в двенадцати туазах от госпожи де Божё, но подальше от чужих глаз. Придворные и челядь, весьма встревоженные, только и обсуждали вопрос о том, откуда надо ждать нападения, и лишь обещавший дюжину схваток рыцарь знал, где скрывается враг. Целомудрие регентши, известное всему королевству, избавляло её от подозрений, она считалась столь же неприступной, как крепость Перонн. И вот когда погасили все огни, закрыли все засовы, глаза и уши и за́мок погрузился в тишину, госпожа де Божё отослала горничную и вызвала своего нового оруженосца. Он не замедлил явиться. Они сели на бархатную скамью у камина, и регентша любезно полюбопытствовала:

– Как вы себя чувствуете? С моей стороны было большой ошибкой заставлять скакать двенадцать миль рыцаря, пострадавшего из-за моего прислужника. Меня это так тревожило, что я не могла уснуть, с вами не повидавшись. Вас ничто не мучает?

– Меня мучает нетерпение, – отвечал рыцарь дюжины, полагая, что отступать поздно. – Но я вижу, что добился расположения моей благородной и прекраснейшей возлюбленной…

– О! Так вы не обманывали, когда сказали…

– Что?

– Ну, что вы двенадцать раз ходили за мной в церковь и другие места, в которых я появлялась…

– Да, так и есть.