Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

твари становится католической. Вы же возьмёте иголку с ниткой и зашьёте живот клопа с величайшей осторожностью, обходительностью, вниманием, ибо вы возымеете дело с вашим братом во Христе. Вы даже помолитесь за него и поймёте, что клоп не остался равнодушным к вашим заботам, по тем поклонам и взглядам, коими он вас отблагодарит. Короче, он больше не будет ни кричать, ни кусаться, более того, среди клопов нередко попадаются такие, что умирают от счастья быть обращёнными в нашу святую веру. Подобным образом вы поступите в отношении всех, кого сможете поймать, правда, остальные, полюбовавшись на новообращённого, поспешат уйти куда подальше, поскольку их души порочны и не желают становиться христианскими…

– И они глубоко неправы, – заметила новенькая. – Есть ли большее счастье, чем посвятить себя Господу?

– Разумеется, – вмешалась сестра Урсула, – здесь, в этих стенах, мы защищены от всех мирских опасностей и от любви…

– А разве есть иные опасности, кроме как родить ребёнка, не будучи замужем? – спросила одна молоденькая сестра.

– В последнее время, – отвечала сестра Урсула, покачав головой, – любовь унаследовала от проказы, антонова огня, холеры и оспы их лихорадку, судороги, боль и страдания, дабы создать устрашающий недуг{79}, лекарство от коего, к счастью, дьявол передал монастырям, чтобы укрылись в них дамы, целомудренные из страха перед этой самой любовью.

Тут все, до смерти перепуганные, прижались друг к другу, но пожелали узнать больше.

– Неужели достаточно всего лишь полюбить, чтобы страдать? – спросила одна из сестёр.

– О, да, Господи, помилуй! – вскричала сестра Овидия.

– Вы полюбите очаровательного дворянина, – снова вмешалась сестра Урсула, – и тут же увидите, как ваши зубы и волосы выпадают один за другим, как бледнеют ваши щёки, а веки теряют ресницы. И всё это сопровождается ни с чем не сравнимой болью, так что прощание с прелестями вам даром не пройдёт. У некоторых бедняжек нос покрывается коростой, а у некоторых и того хуже – заводится тварь с тысячью лапками, которая копошится и грызёт наши самые нежные места. В конце концов папа был вынужден отлучить от церкви эту разновидность любви.

– Ах, какое счастье, что у меня не было ничего подобного! – воскликнула послушница.

Услышав таковое, сёстры заподозрили, что мадемуазель де Фьен уже теряла голову из-за некоего горячего распятия Пуасси и, разговорив сестру Овидию, посмеялась над нею. И все они порадовались, что в их славном сообществе появилась ещё одна весёлая душа, и, понеже именно так и было, поинтересовались, что привело её в монастырь.

– Увы! – отвечала новенькая. – Меня укусил огромный и к тому же уже крещённый клоп.

При этих словах сестра Ля-диез снова не удержалась, и раздался оглушительный залп.

– Ах! – вздохнула сестра Овидия. – Всё говорит за то, что этот залп не последний. Ежели вы запоёте этаким образом в хоре, аббатиса заставит вас поститься на манер сестры Петрониллы. Прикройте сурдинкой ваш музыкальный инструмент.

– А правда ли, что вы знали сестру Петрониллу при жизни и что по милости Господней она получила дар всего дважды в год наведываться в уголок, предназначенный для опорожнения и медитаций?

– Да, – подтвердила сестра Овидия. – И однажды она просидела там с вечера до заутрени, твердя: «Я здесь по воле Божьей!» Но как только прозвучал первый стих мессы, она справилась с трудной задачей, дабы мессу не пропустить. Покойная аббатиса не согласилась с тем, что это произошло из-за особой благодати, ниспосланной свыше, сказав, что взгляд Господа не опускается столь низко. Наша покойная сестра, о канонизации которой наш орден в сей час ходатайствует перед папой и получит желаемое, коли сможет заплатить за папское бреве, так вот, на самом деле Петронилла всей душой желала, чтобы имя её вписали в святцы, что ордену было только на пользу. И она принялась молиться денно и нощно, лежала в молитвенном забытьи у алтаря Богородицы, что со стороны полей, и уверяла, будто слышит пение ангелов в раю столь отчётливо, что может записать ноты. И каждый знает, что именно этому мы обязаны прелестным песнопением «Adoremus», ибо смертному не дано изобрести ни одного подобного звука. Целыми днями она пребывала в неподвижности, застыв, словно звезда на небе, и даже не моргая, постясь и поглощая столько пищи, сколько поместится в одном моём глазу. Она дала обет никогда не пригублять мяса, ни варёного, ни сырого, съедала лишь одну корку хлеба в день и только по великим праздникам позволяла себе кусочек вяленой рыбки без всякого намёка на подливку. От таковой жизни стала она страшно худой, жёлтой, точно шафран, сухой, как кость из древней гробницы, но при всём при том кровь у неё была до того горячей, что, если бы кому-то посчастливилось с нею столкнуться, он высек бы искру, как из кремня. Ела она крайне мало, как я уже сказала, однако же никак не могла избавиться от недостатка, коим мы все страдаем, к несчастью или к счастью, не знаю, поелику в противном случае и нам всем пришлось бы туго. Я имею в виду ту гнусную нужду, которую испытывают все поглощающие пищу живые твари, а именно: потребность вытолкнуть из себя отходы пищеварения, более или менее мягкие в зависимости от их источника. Так вот, сестра Петронилла отличалась от всех прочих тем, что выдавала нечто сухое и твёрдое, похожее на помёт влюблённой лани, то есть на самый жёсткий продукт переваривания на земле, в чём вы можете убедиться сами, коли случайно наступите на него на лесной тропинке. Егеря прозвали сии шарики за их твёрдость козьими орешками. В общем, в данной особенности сестры Петрониллы не было ничего сверхъестественного, но, невзирая на беспрерывный пост, пылкость её ничуть не убывала. Как уверяют старые сёстры, естество её было столь горячим, что, ежели бы сестру Петрониллу бросили в воду, она издала бы «пшш», точно горящий уголёк. Некоторые сёстры уверяли даже, что она, дабы снести все свои лишения, по ночам варит яйца, зажав их между пальцами ног. Однако это были измышления тех завистниц, коим трудно было смириться со столь великой святостью. По пути спасения и божественного совершенства вёл нашу сестру аббат парижской обители Сен-Жермен-де-Пре, святой отец, который каждую свою проповедь заканчивал одним и тем же советом, мол, поделитесь с Господом своими бедами и покоритесь воле Его, ибо всё происходит не иначе, как по Его повелению. Сия доктрина привела к серьёзным разногласиям и в конце концов была осуждена кардиналом Шатильонским, который заявил, что будь