Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда вышеозначенный капитан заступил на очередное дежурство при покоях французского короля, он почтительно спросил, не соизволит ли Его Величество ответить на один вопрос, который волнует его душу не меньше, чем продажа папских индульгенций. Король, отложив в сторону свою ипохондрию, выпрямился в кресле и кивнул в знак согласия. Капитан заранее попросил прощения за вольность речей своих и сказал, что, прослышав о том, что король слывёт большим распутником, хочет узнать из первых уст, правда ли, будто французские придворные дамы искусницы великие по части любви. Бедный король, припомнив свои подвиги и приключения, тяжко вздохнул и сказал, что никакие женщины на земле и даже на Луне не владеют лучше француженок секретами сей алхимии, что при воспоминании о сладчайших, прелестнейших и решительных увёртках только с одной из этих искусниц он чувствует себя мужчиной, и, будь она у него под рукой, он со всей силой прижал бы её к сердцу, даже если бы стоял на гнилой доске над глубокой пропастью…
При этих словах глаза короля-женолюбца засверкали таким огнём и страстью, что капитан при всей своей отваге почувствовал, как затряслись поджилки его и напряглись члены. Придя в себя, он выступил в защиту испанских дам, объявив, что только в Кастилии женщины по-настоящему умеют любить, ибо Кастилия – самая религиозная страна во всём христианском мире, а чем больше женщина боится проклятия, отдаваясь своему любовнику, тем больше души она вкладывает в это дело, сознавая, что наслаждение стоит ей бессмертия. Засим он добавил, что если сеньор король обещает ему одну из лучших и доходных земель французского королевства, то он подарит ему ночь любви по-испански, а та, что станет королевой на эту ночь, душу вынет из его королевского достоинства, ежели король не побережётся.
– Ладно! Поторопись! – Король вскочил на ноги. – Я пожалую тебе, клянусь Богом, землю Виль-о-Дам в Турени со всеми привилегиями на охоту и на суд.
Тогда капитан, который был знаком с разлюбезной доньей кардинала-архиепископа Толедского, попросил её приласкать короля Франции и показать ему преимущества кастильского воображения перед простой живостью француженок. Маркиза согласилась выступить в защиту чести Испании, а кроме того, ей было интересно поглядеть, из какого теста Бог лепит королей, ибо она пока ещё этого не ведала, поелику якшалась только с кардиналами. Она пришла разъярённая, будто львица, вырвавшаяся из клетки, и набросилась на короля, так что у него все кости затрещали и любой другой на его месте испустил бы дух. Но вышеозначенный государь был столь крепок, ненасытен, боевит и неутомим, что после их ужасной дуэли маркиза вышла в совершеннейшем смущении, полагая, что исповедала самого дьявола.
Капитан, уверенный в своей ставленнице, явился на поклон к королю, полагая, что честно заработал свою землю. Но король с усмешкой сказал ему, что испанки в самом деле довольно горячие и весьма крепкие штучки, но отличаются неистовостью, тогда как в этом деле важнее приятность, и что сия маркиза или дёргалась так, словно на неё чих напал, или корчилась натужно, короче, если французские объятия внушают всё большее желание и не утомляют и дамы его двора ласками своими доставляют несравненное наслаждение, то любовь по-испански сходна с работой пекаря, что месит тесто в громадном чане.
Бедного капитана сия речь чувствительно задела. Он верил, что Франциск Первый – человек чести, но, невзирая на это, ему показалось, что король желает обмануть его, точно школяр, укравший толику любви в парижском вертепе. Однако, не зная наверняка, не переиспанила ли маркиза короля, он попросил пленника дозволить ему ещё одну попытку, обещался на сей раз привести настоящую фею и таки выиграть имение. Король был слишком обходительным и любезным кавалером, чтобы не согласиться, и даже дал честное королевское слово, что желает проиграть пари. И вот после ужина донельзя взволнованный стражник привёл в королевскую комнату даму свеженькую, миленькую, беленькую, с длинными волосами и бархатистыми ручками. Платье при каждом движении обтягивало её тело, кое отличалось радующей душу пышностью, уста улыбались, а глаза заранее блестели влажным блеском. Любого мудреца она свела бы с ума, и от первого же её сердечного слова у короля затрещал гульфик. Следующим утром, после завтрака, красавица выскользнула за дверь, а славный капитан, светясь довольством, с победным видом явился к королю, незамедлительно вскричавшему:
– О, господин мой, барон де Ла Виль-о-Дам, дай Бог вам подобных радостей! Как я люблю мою тюрьму! Клянусь Богоматерью, я не желаю больше выяснять, в какой стране любовь лучше, вы выиграли!
– Я нимало не сомневался! – отвечал капитан.
– Отчего же?
– Сир, это моя жена.
Таково происхождение рода Ларрэ де Ла Виль-о-Дам в наших краях, ибо кастильское имя Лара-и-Лопес туренцы переиначили на свой лад и превратили в Ларрэ. То была добрая семья, преданно служившая французской короне и весьма высоко поднявшаяся.
Что до королевы Наваррской, то она добралась до короля скоро и вовремя, понеже он, пресытившись любовью по-испански, желал развлечься на французский лад, но дальнейшее пребывает за рамками данного рассказа. Оставляю за собой право как-нибудь в другой раз поведать о том, как поступил легат, дабы очистить короля от грехов, и о том, что сказала на это наша королева маргариток, которая, как святая, достойна отдельной ниши в этих десятках рассказов, будучи первой сочинительницей прекрасных сказок.
Вывод: не должно королям самолично ввязываться в битву, ну, если только речь не идёт об игре в кости или шашки. Ибо нет ничего ужаснее и болезненнее для народа, чем плен его короля. Хотя нет, ещё печальнее, когда в плен попадает королева или принцесса! Но полагаю, такого не случалось даже у каннибалов. Есть ли резон в заточении цветка королевства? Чёрт побери, я слишком хорошего мнения о Люцифере, Вельзевуле и иже с ними и потому не могу вообразить, чтобы они, захватив власть на земле, захотели бы спрятать от всех источник радости и света благотворного, в лучах коего греются бедные страдальцы. И надо быть худшим из исчадий ада, idest, старой злобной еретичкой, чтобы, оказавшись на троне, заточить прекрасную Марию Шотландскую, к стыду и позору всех рыцарей-католиков, коим всем до единого, не сговариваясь, следовало явиться к подножию замка Фотерингей{77} и не оставить от него камня на камне.
