Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

дабы полакомиться виноградом, вздрогнула, какнула на самую середину белой скатерти и обезобразила оную большой кляксой. Бедная женщина чуть не умерла от досады и отчаяния и не нашла ничего лучшего, как прикрыть ужасное пятно тарелкой и кое-как заполнить её фруктами. Потом, благо никто не заметил случившегося, проворно вынесла горячее, рассадила всех по местам и стала всех угощать да потчевать.

Увидев на столе и прекрасный порядок, и отменные блюда, гости возрадовались и выразили удовольствие своё, и только муж сидел мрачнее тучи, хмурил брови, брюзжал и шарил кругом глазами, ища хоть какую-нибудь мелочь, дабы, уцепившись за неё, наброситься на жену с бранью. А она, ласкаясь мыслию, что настал её час и что родители в случае чего её в обиду не дадут, молвила:

– Вот вам и горячий обед, и стол накрытый, как подобает, и скатерть белее белого, и солонка полная, и плошки чистые, и вино прохладное, и хлеб с золотистой корочкой. Чего не хватает? Чего ещё изволите? Чего желаете? Чего вам надобно?

– Дерьма! – в ярости вскричал он.

Хозяйка вмиг убрала тарелку с фруктами и промолвила:

– Пожалуйста, дорогой!

Судья остолбенел, решив, что жена его в сговоре с самим чёртом. И тут ещё родители на него набросились с упрёками, дескать, он сам неправ, и распекли его на чём свет стоит, и за полчаса отпустили в его адрес насмешек да издёвок более, чем судейский писец пишет слов в цельный месяц. С того самого дня наш Франк-Топтун жил в мире со своей половиною, а та, едва он только пытался нахмуриться, спрашивала:

– Что? Дерьмеца захотелось?»

– Так чья байка хуже? – Анжуец, точно палач, шлёпнул хозяина по плечу.

– Его, его! – наперебой закричали двое его подельщиков.

Тут все принялись спорить, точно святые отцы на церковном соборе, драться, бросаться кружками и вскакивать с места, пытаясь в неразберихе улучить удобный момент и бежать куда подальше.

– Давайте уладим наше дело! – закричал хозяин, видя, что трое его честных должников уже напрочь забыли, с чего всё началось.

Все замерли в ужасе.

– Я расскажу вам историю, которая будет лучше ваших, и каждый из вас заплатит мне за это по десять солей.

– Тишина в зале! – объявил анжуец. – Слушаем хозяина!

«В нашем городке Нотр-Дам-Ла-Риш, где и находится мой постоялый двор, жила одна смазливая девица, и помимо приятностей природных было у неё ещё и немалое приданое. Потому, как только вошла она в возраст и окрепла достаточно, чтобы нести на своих плечах бремя замужества, окружила её толпа воздыхателей, и было их столько, сколько монет собирается в кружке для пожертвований святому Гатьену в день Пасхи. Девушка выбрала того, кто, при всём моём уважении и положа руку на сердце, мог работать с утра до ночи и с ночи до утра, ровно два монаха, вместе взятых. Сговорились они и стали готовиться к свадьбе. Однако же счастливое ожидание первой брачной ночи невесте внушало немалые опасения, по елику она по изъяну и несовершенству живота своего склонность имела исторгать ветры с шумом, подобным орудийному залпу.

Очень она боялась спустить с поводьев сии бешеные ветры, когда отвлечётся в ту самую первую ночь, и дошла до того, что поделилась страхами своими с матерью и попросила у неё совета. Добрая женщина не скрыла, что таковая склонность досталась дочери по наследству, что в детстве и она страдала от такой же напасти, но засим Господь смилостивился, она научилась туго сжимать своё подхвостъе и после семи лет из себя ничего не выпускала, окромя последнего раза, когда в порядке прощанья она щедрейшим ветром одарила своего упокоившегося мужа.

– Но у меня, – добавила мать, – был один секрет, которым поделилась со мной моя матушка. Он позволял мне все излишние звуки свести на нет и пукать бесшумно. Способ сей лишает ветры дурного запаха, и конфузиться не приходится. А для этого надобно исподволь ветры свои потомить, подержать у выхода, а потом вытолкнуть тонкой струйкой. Мы между собой назвали это удавить фуки.

Обрадованная дочь поблагодарила мать и заёрзала-заелозила, уминая в своих кишках их воздушное содержимое и поджидая залпа с таким же нетерпением, как помощник органиста, надув мехи, ждёт первых аккордов мессы. Придя в спальню, она забралась в постель и попыталась выдавить из себя накопленное, однако сия своенравная материя так уплотнилась, что не захотела выходить наружу. Тут и муж подошёл, и вообразите сами, как схватились они в прекрасной битве, в коей из двух вещей, коли могут, делают тысячи. Около полуночи новобрачная под естественным предлогом встала и скоро вернулась обратно, но, когда она одной ногой влезла на кровать, её дымоходу вздумалось отвориться и выдать такой пушечный залп, что вы, как и я, подумали бы, что кто-то разом порвал толстенные драпировки.