Оливковое дерево - Люсинда Райли

– Ты слушаешь или ты кричишь?

– Слушаю.

– Хорошо, хорошо, – Хелена сделала пару глубоких вдохов. – Я встретила Сашу в Вене за несколько лет до того, как познакомилась с тобой.

– Господи боже! – Уильям провел рукой по волосам. – Место, куда он посоветовал мне поехать, когда я приходил в себя после развода с Сесиль. И я, как идиот, поехал. Он сказал что-то вроде: «Когда-то я нашел там любовь». Это он о тебе говорил, да?

– Уильям, если ты хочешь услышать эту историю, пожалуйста, дай мне объяснить! Я расскажу все, обещаю.

Он умолк. И Хелена начала…

Хелена

Вена

Сентябрь 1992 года

«Есть ли в мире что-то прекраснее?» – думала Хелена, когда шла по элегантным улицам Вены в кафе. Вечернее солнце, необычно жаркое для сентября, косо освещало величественные каменные здания, заливая их золотистым сиянием, идеально отражающим ее настроение.

Хелена приехала сюда в конце лета, чтобы стать прима-балериной в Венском государственном балете, и уже полюбила приютивший ее город. От квартиры на Принц-Ойген-штрассе (которая состояла из громадной комнаты в роскошном здании восемнадцатого века и могла похвастаться огромными окнами во всю стену и потолком с затейливой лепниной) было всего двадцать минут пешком до центра австрийской столицы. Она могла бесконечно любоваться видами города – от проспектов, застроенных восхитительной архитектурной смесью классических и арт-нуво сооружений, до безупречно ухоженных парков со стрельчатыми эстрадами. Весь город был сплошным наслаждением для чувств.

Было непросто убедить Фабио принять предложение Густава Лемана, художественного руководителя Венской государственной оперы. Фабио – урожденный миланец – не желал покидать Ла Скала. Но они соблазнились обещанием нового балета, поставленного специально для них. Он должен был называться «Художник» и основываться на картинах Дега, с Фабио в заглавной роли и Хеленой, изображающей его музу, «Маленькую танцовщицу». Премьера была назначена на начало весеннего сезона, и они с Фабио уже встретились с молодым французским хореографом и довольно авангардным композитором. Это задумывалось как современное произведение, и от мысли о новом проекте она трепетала от возбуждения.

А теперь, радостно признавалась себе Хелена, здесь, в городе, было кое-что еще, отчего душа устремлялась ввысь… она влюбилась.

Они познакомились всего несколько недель назад в картинной галерее при Академии изобразительных искусств, куда Хелена пошла на выставку. Она неодобрительно смотрела на особенно зловещий образчик современной живописи под названием «Кошмар в Париже», не в силах ничего понять.

– Как я понимаю, картина не получила вашего одобрения.

Хелена обернулась на голос и встретила взгляд глубоко посаженных серо-зеленых глаз молодого человека. Взъерошенными темно-рыжими волосами, завивающимися над воротником выцветшего бархатного пиджака, и шелковым шейным платком, небрежно высовывающимся из открытого ворота белой рубашки, он сразу же напомнил ей молодого Оскара Уайлда.

Она оторвала взгляд и сосредоточилась на штрихах и загогулинах ярко-красной, синей и зеленой краски на полотне перед ней.

– Ну, скажем так: я ее не понимаю.

– С языка сняли. Хотя мне не следовало бы так говорить о работе товарища по учебе. Судя по всему, эта картинка получила премию на прошлогодней выставке дипломных работ.

– Вы учитесь здесь? – удивленно спросила она, снова поворачиваясь к нему лицом. Он говорил с тем отчетливым английским выговором, который ее мать назвала бы «хрустальным», и, вероятно, был всего на несколько лет старше ее.

– Да. Или, по крайней мере, собираюсь: поступаю в магистратуру в начале октября. Я обожаю Климта[12] и Шиле[13], потому и выбрал Вену для учебы. Прилетел три дня назад, чтобы до начала семестра найти квартиру и освежить подзабытый немецкий.

– Я провела здесь три недели, но, по-моему, мой немецкий не улучшился, – улыбнулась она.

– Вы тоже из Англии? – спросил он, глядя на Хелену так пристально, что она покраснела.

– Да. Но я в данный момент работаю здесь.

– Чем же вы занимаетесь, позвольте спросить?

– Танцую в Венской государственной опере.

– А, тогда понятно.

– Что?

– То, как вы держитесь. С точки зрения художника, вы – идеальная модель. Вы, вероятно, знаете, что сам Климт особенно увлекался красотой женского тела.

Хелена покраснела еще больше, не зная, как ответить на такой комплимент.

– Вы не против прогуляться со мной по остальной выставке? – продолжил он, меняя тему. – Нам, художникам, всегда полезно услышать откровенные суждения беспристрастного наблюдателя. А после этого я мог бы показать вам кое-какие шедевры постоянной коллекции. Более в моем стиле и, полагаю, в вашем тоже. О, к слову сказать, я Александр, – он протянул руку.

– Хелена, – она пожала ему руку, размышляя, принять ли приглашение. Обычно она отвергала авансы от мужчин, которые получала во множестве, но было в Александре что-то… и внезапно услышала, что говорит «да».

Потом они пошли пить кофе и два часа с удовольствием обсуждали живопись, балет, музыку и литературу. Хелена узнала, что Александр изучал историю искусства в Оксфорде, потом, попробовав свои силы в живописи дома в Англии – и, как он выразился, заработав разве что на новые холсты, – он решил продолжить образование и опыт учебой в Вене.

– В худшем случае, если картины не начнут продаваться, степень магистра изящных искусств должна бы, по крайней мере, помочь мне попасть на собеседование в «Сотбис», – объяснил он.

Хелена согласилась выпить с ним кофе на следующий день, и это быстро вошло в привычку. С Александром было до ужаса легко проводить время – с его своеобразным чувством юмора, способностью почти во всем находить смешную сторону и веселостью. Он также был необыкновенно умен, с мозгом, работающим с быстротой молнии, и был так страстно увлечен искусством вообще, что они часто оживленно спорили из-за книги или картины.

Александр регулярно просил разрешения нарисовать ее, и в конце концов она сдалась.

И вот тогда-то, собственно, все и началось…

Придя в самый первый раз на сеанс в его квартире-студии в старом доме на Элизабет-штрассе, Хелена постучала в обшарпанную дверь, охваченная в равной мере тревогой и азартом.

– Входи, входи, – приветствовал он ее, проводя внутрь. Хелена с трудом подавила улыбку при виде общего хаоса в комнате, примостившейся под самой крышей. Казалось, каждый дюйм каждой поверхности был покрыт банками с кистями, тюбиками краски, грудами книг и множеством использованных стаканов и пустых винных бутылок. Холсты были сложены рядами у стен и даже возле деревянной рамы двуспальной кровати в углу. Возле большого открытого окна стоял мольберт.

– Сразу скажу, я знаю, что это похоже на декорацию к «Богеме», – улыбнулся он, заметив ее ошеломленный взгляд, и предпринял бесплодную попытку прибраться. – Но на закате свет здесь просто чудесный.

– Что ж, по-моему, это идеальная мансарда для нищего художника, – подколола его Хелена.

– Я такой и есть, – согласился он, сбрасывая кучу одежды с кресла, потом повозился, устанавливая его и проверяя, как падает свет. – Так, садись. – Хелена села, а Александр устроился на низком подоконнике с альбомом и карандашом в руке. Потом он указывал