Оливковое дерево - Люсинда Райли

изумительна! Несомненно, лучшая партнерша в моей жизни. Ужасная потеря, когда после рождения Алекса она решила, что не может продолжать. Она была бы одной из великих, я просто уверен.

– Мне всегда было интересно, почему она бросила балет. Ведь женщины могут продолжать танцевать, даже когда у них есть дети, правда?

– Это были трудные роды, Уильям. И она была одна и хотела быть со своим сыном, – Фабио вздохнул. – Наше партнерство было особенным. Редко можно найти такого рода эмпатию. И, без сомнения, я так и не нашел ее снова, как и успеха, какой был с Хеленой.

– Ты был такой большой частью ее жизни. Признаться, кажется странным, что я почти ничего об этом не знаю.

– Совсем как я не знал о существовании тебя или твоих детей, пока мы с Хеленой не говорить несколько недель назад. Мы потеряли друг друга из виду вскоре после того, как я уехать в Нью-Йорк. Когда я звоню в ее квартиру в Вене, она больше не отвечает на телефон. Никто не знает, где она. Разумеется, – Фабио пожал плечами, – она с тобой в Англии.

– Так как ты нашел ее? – спросил Уильям.

– Это была судьба, и никак иначе. Я в пресс-центре Ла Скала, и на столе огромная куча конвертов для рассылки по списку с информацией о будущем сезоне. И там, на самом верху, конверт, адресованный мисс Хелене Бомонт! Представляешь? – воскликнул Фабио. – Я быстро записываю адрес в Англии, потом нахожу ее мобильный в распечатке Ла Скала. Есть! – Фабио хлопнул себя по накачанным бедрам. – Это судьба.

– Моя жена редко говорит о прошлом, – задумчиво сказал Уильям. – И ты первый человек, кого я встретил из него, кроме еще одного, которого она знала здесь, на Кипре. Поэтому прости за расспросы.

– Иногда лучше накинуть на прошлое вуаль и заниматься будущим, si? – Фабио картинно зевнул. – Думаю, я удалюсь в свою комнату, если ты не возражаешь. Я очень рано поднялся.

Когда он встал, на террасе появился Алекс.

– Привет, Фабио, я Алекс. Приятно познакомиться, – он робко шагнул вперед, протягивая руку. Фабио, не обратив на нее внимания, притянул Алекса к себе и расцеловал в обе щеки.

– Алекс! Мальчик мой! Прошло столько лет с тех пор, как я видел тебя, и ты теперь совсем большой!

– Ну, не совсем, – сказал Алекс. – По крайней мере, я все-таки надеюсь еще немного подрасти.

Фабио держал его за плечи, и в глазах сверкали слезы.

– Ты помнишь меня?

– Э-э, возможно, – пробормотал Алекс, не желая быть невежливым.

– Нет, не помнишь, да? Но ты был таким маленьким. Твоя мать говорит, что ты очень умный мальчик, но, вероятно, не танцор, – Фабио внимательно посмотрел на торс Алекса. – Регбист?

– Мне нравится регби, да, – согласился Алекс.

– Ты должен простить меня сейчас, но я ухожу на сиесту. Мы поговорим еще после того, как я посплю, познакомимся заново, si?

Алекс выдавил улыбку.

– Si.

ДНЕВНИК АЛЕКСА

12 августа 2006 года

Я сначала думаю о хорошей или плохой новости?

Я обнимаю себя от радости каждый раз, когда вспоминаю последние слова, которые мне сказала Хлоя.

«Клевый»…

…и «милый»…

…и «умный».

О как!

Вот. Это хорошая новость.

Теперь к плохой: по-настоящему плохой.

Я встретил мужчину (и я использую это слово в широком смысле), который вполне может оказаться моим отцом. Неважно, что он итальянец. Итальянец – это хорошо. Я люблю пасту и мороженое. Неважно, что он танцор. Танцоры подтянутые и сильные, с хорошим рельефом мышц.

А важно вот что: все в нем, от одежды до того, как он проводит рукой по тому, что осталось от волос, до того, как он говорит и ходит, указывает на одно, и только одно для меня:

Фабио, он…

О мерзость…

О гадость…

ГЕЙ!! И ничто не убедит меня в обратном.

Я готов принять, что определенный уровень женоподобия еще может означать, что мужчина остался мужчиной и может делать с женщиной то, что делает мужчина, но Фабио всем своим видом кричит: голубой!

Я пытаюсь спокойно обдумать эту новую информацию, но прихожу к довольно жутким выводам.

Как… что, если когда-то давным-давно Фабио был в категории «неопределившихся», когда доходило до его сексуальности?

Ну и вот он, партнер моей матери, проводит дни, знакомясь с частями ее тела, к которым обычно имеют доступ только врачи. Они, как положено, влюбляются, и между ними начинаются отношения. Моя мать беременеет мной, Фабио все еще остается с ней и, когда я рождаюсь, разыгрывает добросовестного папочку.

Потом внезапно в один прекрасный день – бац! – Фабио осознает, что играет за другую команду. И не знает, что делать. Он, надеюсь, по-прежнему любит мою мать и меня, но не может жить во лжи. И потому уезжает в Штаты, чтобы начать новую жизнь, оставив мою мать одинокой и безутешной в Вене.

Что объясняло бы, почему она не поехала с ним в Нью-Йорк и никогда больше не танцевала.

И это также объясняет самый главный вопрос: почему мать так и не рассказала мне, кто мой отец.

«Э-э-э, Алекс, дорогуша, понимаешь, дело в том, что твой отец, э-э-э, ну, он, вообще-то, ярый гомосексуалист, но, если ты захочешь поехать на выходные к нему и его любовнику и посмотреть вместе с ними фильмы с Лайзой Миннелли, я не против».

Она знает, как мне было бы стыдно. И какому мальчику не было бы? От одной мысли о моих одноклассниках, если бы Фабио вдруг заявился на регбийный матч, чтобы объявить, что он мой папа… и исполнил быстрый антраша на боковой линии, наблюдая, как я заношу попытку, меня пробивает холодный пот.

Настоящая же проблема вот в чем.

Является ли гомосексуализм наследственным? Ой, блин! Кого мне спросить? Мне надо знать.

В данных обстоятельствах я просто обязан подчеркнуть, что я не гомофоб. У меня нет никаких проблем с тем, что другие люди живут так, как считают нужным. Они могут всем рассказывать и как можно чаще, мне без разницы, и Фабио кажется прекрасным парнем: веселый, талантливый и Г… Е… Й.

Он может быть каким угодно. Ровно до тех пор, пока он не такой, как я. Или я не такой, как он.

κβ

Двадцать два

В тот вечер все, кроме двух младших, которых уложили спать рано, собрались на террасе выпить. Фабио, только что принявший душ, появился в рубашке из переливчато-синего шелка и узких кожаных брюках.

– Пап, он в них не вспотеет? – спросил Алекс Уильяма, когда они нагружали на кухне подносы, чтобы отнести на стол.

– Он итальянец. Может быть, он привык к жаре, – ответил Уильям.

– Папа, ты думаешь, Фабио, гм, ну ты понимаешь?

– Гей?

– Да.

– Он гей. Мама мне сказала.

– О.

– Тебя это беспокоит?

– Нет. И да.

– В каком смысле?

– Так, ни в каком конкретно, – пожал плечами Алекс. – Этот поднос можно уносить?

Все объяснив Фабио за ланчем, Хелена наконец расслабилась и прекрасно проводила время. За ужином они предавались воспоминаниям. Алекс