Оливковое дерево - Люсинда Райли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правда? Как удобно-то.
– Он не сказал мне, Уильям. Ни единого намека, клянусь.
– И тебе даже не пришло в голову, когда мы познакомились, что твой венский любовник и есть мой старейший друг?
– Уильям, когда ты впервые упомянул своего лучшего друга «Сашу Чандлера» – который да, конечно, учился с тобой в Оксфорде и посоветовал тебе поехать в Вену, – откуда мне было знать, что это один и тот же человек? Я знала его как Александра Николса.
– Как, уверен, я говорил тебе раньше, Саша – его детское прозвище, а полная фамилия на самом деле Чандлер-Николс. Мне очень трудно поверить, что ты не знала этого тогда, учитывая, что вы двое были так, – он почти выплюнул следующее слово, – близки.
– Уильям, наши отношения продлились всего пару месяцев. Мы были двумя иностранцами, встретившимися в чужом городе. Назови меня наивной, но я, честно, знала очень мало о его жизни. Я не пытаюсь оправдаться, но пока я не увидела его в день нашей свадьбы, как я могла знать?
Уильям бросил на нее сердитый взгляд, и Хелена знала, что не сможет сказать ничего, что притупило бы шок.
– Так, поехали дальше. Очевидно, он бросил тебя в беде.
– Да.
– А что было потом? Он связался с тобой, когда вернулся в Англию?
– Нет. Я вообще ничего не слышала. Теперь я знаю, что он получил работу в Сити, а несколько месяцев спустя Джулз родила Рупса…
– Погоди минуту… – что-то медленно прояснялось в голове Уильяма. – Черт! – На его лице отразился ужас, когда смутная мысль обрела форму. – Все еще хуже, чем то, что ты рассказала мне до сих пор, да, Хелена? Много хуже?
Она молчала. Что тут было сказать?
– Потому что… между Алексом и Рупсом всего четыре месяца… Да, Хелена?
– Да.
Уильям поднял взгляд к великолепному ночному небу, усеянному мерцающими звездами. Оно было над ними и прошлой ночью, и позапрошлой, и снова будет завтра. Однако сегодня его мир безвозвратно изменился. И никогда не сможет стать прежним.
В конце концов он встал.
– Я наконец понял. Неудивительно, что ты никогда не говорила мне, кто отец Алекса. Могу только сказать, помоги ему Бог, когда он услышит все это, Хелена. Помоги Бог твоему бедному сыну. Господи! – Уильям в смятении заходил по террасе. – Я просто не вижу никакого выхода. – Он покачал головой. – Утешения нет. Нигде.
– Знаю. Уильям, я…
– Прости, – Уильям вытянул перед собой руки, словно физически защищаясь от нее, – я не могу. Мне надо уехать. Сейчас.
Уильям исчез в доме, и десять минут спустя взревел двигатель машины, которая понеслась вверх по склону. Хелена смотрела вслед задним фонарям, пока они не растаяли в темноте.
ДНЕВНИК АЛЕКСА
12 августа (продолжение)Я сижу на кровати…
Жду.
Жду, что мать придет меня будить. Она войдет и обнимет меня, как бывало, когда я был младше, погладит по голове и скажет, что мне приснился кошмар. Что ничего этого на самом деле не произошло, что я не слышал ужасных слов, произнесенных на террасе прямо под окном моей спальни. Что мой отец, который не отец, не уехал из дома на машине, чтобы, возможно, никогда не вернуться.
Из-за того, кто мой настоящий отец.
Мозг сейчас взорвется. Разлетится на миллион крохотных кусочков и заляпает все стены. Он просто не удержит того, что знает. Он не понимает, как обработать информацию. Скрипит, трясется, вертится, но с места не двигается.
Он не может справиться. И я тоже.
Бью кулаками по коленям, делаю себе больно, чтобы физическая боль затмила душевную, но не получается.
Ничего не получается.
Ничто не может унять боль, которую я чувствую.
И хуже всего, что вызвал ее единственный человек, который всегда мог все изменить к лучшему.
И потому я сейчас один. В темноте.
Когда в мозгу наконец снимется блокировка, он начнет прорабатывать последствия того, что я сейчас услышал. Знаю только, что я больше не тот, кем себя считал.
Как и моя мать.
κδ
Двадцать четыре
Дрожащими руками Хелена налила себе бренди и осушила стакан, зная, что обжигающее тепло внутри не избавит от переполнявшего ее ужаса. Она с трудом поднялась, вошла в дом и направилась к спальне Алекса. Собрав все оставшиеся силы, постучала.
– Можно войти?
Ответа не последовало, и она открыла дверь.
В комнате было темно, распахнутые настежь ставни впускали бледный лунный свет. Когда глаза привыкли, Хелена увидела, что сын сидит на краю кровати.
– Можем мы поговорить? – тихо спросила она.
– Папа уехал?
– Да.
– Он вернется?
– Я… не знаю.
Она вошла и, ощупью добравшись до кровати, села прежде, чем подкосились ноги.
– Ты слышал?
После долгой паузы Алекс ответил:
– Да.
– Все?
– Да.
– Итак… теперь ты знаешь, кто твой биологический отец?
Алекс промолчал.
– Ты можешь понять, почему я никогда не говорила тебе? И вообще никому, коли на то пошло?
– Мам, я не могу говорить об этом… Не могу.
– Папа… Уильям не хотел слышать, как или почему. Я понимаю, что ты тоже не захочешь. Но я хочу закончить историю, объяснить тебе, что произошло после того, как он… Саша, как ты его знаешь, оставил меня в Вене. Пожалуйста, Алекс, выслушай, тебе очень важно это знать. А мне – объяснить, как это связано с Алексисом и тем, что произошло здесь.
Ответа не было, так что Хелена все равно начала:
– Я узнала, что беременна тобой, после Рождества…
Хелена
Вена
Декабрь 1992 года
Дыхание кристаллизовалось нежными завитками белой дымки в морозном воздухе, когда Хелена шла на утренний класс.
В это время года город был особенно привлекателен: великолепные каменные здания в традиционном праздничном убранстве с мерцающими электрическими гирляндами, украшенные еще и блестящей глазурью свежего снега, выпавшего ночью. Был канун Нового года, и атмосфера веселья и возбуждения, казалось, охватила всех и вся.
То есть всех, кроме нее. Хелена не знала, сможет ли она когда-либо снова почувствовать счастье, возбуждение или вообще… что-нибудь. Прошло почти два месяца с тех пор, как уехал Александр, и дни отчаяния и ночи рыданий в подушку со временем сменились оцепенением, которое, кажется, достигло глубин души. Наконец ей пришлось принять, что, по какой бы то ни было причине, Александр никогда не вернется в Вену. Или к ней.
Хелена помедлила перед Государственной оперой и посмотрела на золотистые каменные арки, которые сегодня вечером будут подсвечены для пущего великолепия. Какая ирония, подумала она, что на низшей эмоциональной точке жизни ее карьера стремится к новым высотам. В этот вечер она должна была танцевать главную партию в гала-представлении «Сильфиды», и новый балет «Художник» обретал форму и должен был стать самой крупной постановкой предстоящего сезона. Хелена знала, что авторитет первых исполнителей роли может вывести их карьеру на новый уровень, но сейчас она с трудом находила в себе силы радоваться.
По крайней мере, подумала она, приближаясь к служебному входу, дисциплина и строгость профессиональной жизни не давали совсем сойти с ума от
