Поль Верлен - Пьер Птифис

Это строчка из его стихотворения «Хозяйки», написанного в начале 1875 года.

Что такого мог открыть ему Верлен, что за считанные часы изменило его взгляд на мир и породило в душе сильнейшее духовное волнение? Этого мы не знаем, но спустя некоторое время после этой встречи Нуво, подыскавший было себе место в сельском пансионе мистера Поу, внезапно исчезает. «Я бы остался, — пишет он своему дяде Александру Сильви 26 мая 1875 года, — если бы Бог не ждал меня в другом месте… Во мне произошли такие духовные перемены, что вполне вероятно, даже внешне я не тот, что прежде».

Воспользовавшись помощью одного лондонского благотворительного общества, он возвращается домой, в Пурьер, департамент Вар.

В июле Верлен доставляет себе удовольствие тем, что приезжает в Лондон, сопровождая мистера Эндрю на его экзамен. После чего собирается поехать в Аррас к матери, счастливый, что получил наконец давно заслуженный отдых.

Делаэ вводит его в курс событий и сообщает новости: для него, Делаэ, вопрос об отдыхе просто не стоит, поскольку приходится упорно готовиться к первой части бакалаврского экзамена, продолжая при этом заниматься административными делами. Из мезьерской префектуры его только что перевели в гражданское управление мэрии Шарлевиля.

У Рембо все еще смешнее: «В настоящий момент Ремб в Марселе, и по всей видимости, прежде чем там очутиться, он обошел пешком всю Лигурию. После таких мытарств консул в приказном порядке отправил его на родину[350].

Как бы там ни было, он заявляет о своем намерении податься к карлистам (!) и изучать испанский, а также продолжает упражняться в надувательстве нескольких еще оставшихся у него друзей»[351].

Карлисты! Значит, и он тоже! Да это просто восхитительно!

Жадно интересуясь подробностями, Верлен приглашает Делаэ в августе приехать к нему на недельку, как только тот сдаст свой экзамен.

И вот его, бесконечно гордого по поводу сданного экзамена, в своем чистеньком доме в Эльброннском тупике (ныне улица Амьен), встречает г-жа Верлен. Отдых протекает в атмосфере очаровательной фамильярности поэта и любезности — порой, правда, несколько авторитарной — его матушки. «И вновь, — пишет он, — то лето встает перед моими глазами: г-жа Верлен, легкая и стройная, курсирует между столовой и кухней, где на плите булькает что-нибудь необыкновенное; поэт с трубкой в зубах ходит взад-вперед по гостиной среди старинных кресел, обитых бархатом тигровой расцветки»[352]. Делаэ веселит Поля и его мать историей о том, как Рембо потребовал от него назад подаренный ему экземпляр «Лета в аду», чтобы переподарить его одной миланской даме, которая милосердно приютила его на третьем этаже дома на Пьяцца дель Дуомо. Делаэ продолжает: «Как-то раз в гостиной, когда Верлен перелистывал альбом с семейными фотографиями, я услышал, как он глубоко вздохнул, взглянув на портрет жены, затем взял неприкрепленную фотографию Рембо и положил ее поверх первой, а потом захлопнул альбом. „Я соединил двух людей, из-за которых страдал больше всего“, — сказал он. „Как ты можешь!“ — вскричал я. „Очень просто, это правда“, — мрачно парировал он».

Верлен знакомит со счастливым Делаэ своих друзей — семью Декруа из Фиэ, деревни, расположенной по соседству с Аррасом, куда их обоих приглашают в гости на несколько дней. Глава семьи, г-н Луи Декруа, в прошлом профессор шарлевильского колледжа, жил со своей женой, школьным директором, и взрослыми детьми — старшим, двадцатипятилетним Ирене, виноделом, и Понтиком, младшим, парнем крепкого телосложения, получившим за это от Верлена прозвище Геркулес, и дочкой Антуанеттой.

Каждый день молодые люди отправлялись гулять (Антуанетта оставалась дома), причем уходили так далеко, что возвращались далеко заполночь, сотрясая окрестные леса застольными песнями, сопровождавшимися игрой Ирене на маленькой жестяной флейте, шутками и взрывами хохота. Об этом — сонет «К Ирене Декруа» из сборника «Посвящения».

Поля, берега «журчащего[353] Скарпа[354]», леса, раскиданные неподалеку деревеньки Плувен, Ро, Аметт, где показывали дом, в котором родился св. Бенедикт-Иосиф Лабрский, все эти места были ареной их буйных подвигов. По вечерам за ужином г-н Декруа, легитимист[355], поклонник Генриха V, заставлял Верлена смеяться до слез, когда его дрозд начинал насвистывать популярный мотивчик «Отец и мать Наполеон»; получалось только начало, так как птица никак не хотела выучить следующую строчку («за два су целый галлон»).

А что же сталось с Рембо после его «невероятных приключений»? Из письма Жермена Нуво от 17 августа 1875 года Верлен узнает, что Рембо вернулся в Париж. «По словам Форена, Рембо в Париже, — сообщает Нуво. — Форен добавляет также, что живет Рембо с Мерсье и Кабанером».

Письмо сопровождается забавными рисунками, описывающими путешествие из Парижа в Марсель, которое Нуво только что проделал. В час ночи он разыскивал Рембо по всему Старому Порту; показывая на тень, которая проскользнула в какое-то кабаре, он задается вопросом: «Кто знает?..»

Верлен сделал из этого вывод, что наш пилигрим собирается вскоре вернуться в родные Арденны. И вот 24 августа он поручает Делаэ передать ему письмо, прокомментировав это следующим образом: «Я думаю, что это то, что ему сейчас нужно». Само письмо пропало, но сохранилось шуточное десятистишие, которое его сопровождало. Сохранился и небольшой набросок, изображавший пьяного Рембо за столом посреди бутылок и стаканов. Вот финал десятистишия:

Так чем же мне заняться? Дьявол! Вот напасть!К карлистам было я хотел уже податься.Но лучше жрать дерьмо, чем с жизнью расставаться[356].

Но Верлен не знал, что Рембо задержится в Париже, найдя, как свидетельствует его сестра, место классного надзирателя в Мезон-Альфор. Делаэ, не имея никаких новостей от Рембо, вынужден спрашивать у Верлена: «Получил ли ты долгожданное послание знатока испанской грамматики? Он задел тебя за живое? Если соберешься перерезать ему горло в какой-нибудь таверне, не мучай его слишком долго».

И с оптимизмом заключает: «Я все-таки еще питаю иллюзию, что в конце концов наша пиявка[357] перестанет дуться»[358].

Отсюда новые шуточки Верлена:

— Ну что, пиявка перестала дуться?

Но на это Поль вовсе не рассчитывает, уйдя с головой в чтение св. Фомы Аквинского и жития св. Терезы. Кажется, тем не менее, что одних благочестивых помыслов не хватило, чтобы сдержать рвущегося наружу демона плоти. В сонете, который предваряет надпись «Париж, октябрь 1875 (незадолго до второго падения)», есть намек на подобное вспышке молнии путешествие лирического героя по столице, во время которого старый Адам чуть не изгнал нового: