Поль Верлен - Пьер Птифис

С начала учебного года, в сентябре, Поль твердо решает не задерживаться более в «Гремма скул» и обосноваться в Бостоне. В ноябре он не стал продлевать контракт. Все, чего смог добиться настойчивыми уговорами мистер Эндрю, искренне его любивший, — чтобы он остался хотя бы до ноября.

Каковы были причины такого решения? Разве он не был счастлив? Не был свободен от забот? Причины, которые он перечисляет сам: «сррррррредства (sic)», отсутствие развлечений, тяготы деревенской жизни, особенно зимой, свободолюбие — скорее всего, просто поводы. Вполне возможно, что гораздо больше угнетало, постоянно мучило его то, что ежедневно он видел перед глазами дружную христианскую семью (в которой, по жестокой иронии судьбы, одного из детей звали Джорджем). У Поля тоже были молодая жена и сын, но Рок вынудил его скитаться и прислуживать другим.

И все это «за красивые глаза» Рембо, способного на одни оскорбления и насмешки! Ах, как же он был на него зол! Письмо к Делаэ от 27 ноября 1875-го, в котором речь идет о Рембо, полно страшных обвинений в адрес «мерзкого фигляра» (так оскорбительно отозвался о Рембо Эрнест д’Эрвильи[366]). Когда Делаэ сообщил Верлену о том, что «наша Варвара» собирается начать подготовку к экзаменам в Политехническую и в Центральную школы, того словно прорвало: «Какой осел, которого даже ослы назвали бы ослом из ослов, посоветовал ему поступать в Политехническую?» Правда, чуть ниже он добавляет: «Если тебе попадутся на глаза его стихи (старые), прошу тебя, перепиши их и пришли мне».

«Его стихи? — отвечает Делаэ. — Да у него давно уже нет вдохновения. Я даже думаю, что он уж. и забыл о том, как оно выглядит».

Рембо больше решительно ни на что не годен.

Тем не менее некоторое время спустя, перед тем как уехать на рождественские каникулы, Верлен послал ему из Лондона — как обычно, через Делаэ — последнее письмо, датированное воскресеньем 12 декабря 1875 года, в котором он умоляет Рембо стать наконец посерьезней и задуматься о том, где правда, а где ложь.

«Я бы так хотел видеть тебя прозревшим, мыслящим. Мне очень горько знать, что ты занимаешься такими глупостями, ты — такой умный, такой способный (удивляешься? а это правда!). Я взываю к твоему отвращению ко всему и вся, к твоему гневу, перед которым ничто не устоит — и это гнев праведный, хотя ты и не знаешь, почему это так».

Конец письма довольно сухой:

«Прошу — сохрани в своей душе немного доброты (ну да!), немного уважения и немного тепла для того, кто всегда будет твоим другом, ты это знаешь.

Твой всем сердцем, П. В.

Я еще изложу тебе свои планы (в них нет ничего особенного) и дам советы, которым, я очень надеюсь, ты последуешь. Речь идет не о религии, хотя, как только ты ответишь мне „properly“[367] через Делаэ, я стану настойчиво советовать тебе обратиться к ней».

Разумеется, Рембо не ответил на столь неуклюжее письмо. Удивительно, что он не порвал его в клочки.

Что же касается Верлена, то он решил пренебречь рождественскими торжествами в «Гремма скул» и приблизительно 20 декабря уехал. В Аррасе, где его баловала гостинцами мать, в Фьефе, где он вновь встретился с семейством Декруа, Поль нашел утешение всем бедам и невзгодам этих мрачных месяцев.

Но в Бостоне возникли проблемы с устройством на работу, и поэтому он должен был месяца на три остаться у мистера Эндрю.

Поль был бы очень рад видеть у себя в Бостоне Жермена Нуво, которого он пригласил приехать вместе с сестрой Лоранс, чтобы помочь отцу Сабеле украсить церковь; но в письме от 17 января 1876 года его друг выражает сожаление по поводу того, что не смог приехать: не позволяло финансовое положение. В качестве компенсации Нуво дарит Верлену несколько прекрасных рисунков с изображениями Латинского квартала и салона Нины, сопровождая посылку следующей фразой: «О Рембо никаких новостей — почему это я боюсь писать его имя полностью?»

К счастью, умница Делаэ взял на себя труд восполнить этот пробел. Несчастный Артюр недавно потерял юную сестру Витали, которой было всего семнадцать, и к тому же страдал сильнейшими головными болями, которые он относил на счет своей шевелюры: возможно, поэтому он побрился наголо, и его голова теперь напоминает яйцо (прилагался рисунок, подписанный «голова под машинку»[368]).

В конце января Делаэ сообщил о новом увлечении «красавца»: он теперь «прилип к пианино» и насилует несчастный инструмент круглые сутки. Верлена это известие позабавило, и он не отказал себе в удовольствии изобразить Артюра, терроризирующего своими музыкальными штудиями мать и владельца дома. Надпись внизу гласила: «Музыка примиряет людей»[369].

И опять молчание. А за окном не переставая льет дождь, и все сидят по домам (осадки в тот год были просто катастрофическими). Делаэ вынужден повторяться: «Для него все человечество — один сплошной сброд, он скатывается все ниже и ниже, и вполне возможно, что закончится все это каким-нибудь несчастным случаем». Это будут последние новости из Шарлевиля, так как в феврале Делаэ навсегда покинет этот город, получив место преподавателя в коллеже Нотр-Дам в Ретеле[370]. Вместо новых деталей из жизни Рембо Верлен будет отныне получать от Делаэ столь же вдохновенную иллюстрированную «хронику событий», героями которой станут лицеисты (одному из них он в шутку приделал голову Верлена), его коллеги-преподаватели и он сам.

Несчастный изгнанник очень нуждался хоть в капле юмора и хорошего настроения: он начинал серьезно скучать. В письме к Эмилю Блемону от 8 февраля 1876 года он признается, что жизнь его тяжела и беспросветна. Впрочем, он не жалеет о том, что не вращается в парижских кругах, которые называет «вавилонским столпотворением», «сушим адом», хотя и не представляет себе в будущем жизнь где-нибудь в другом месте. Но это потом. А пока приходится «отчаянно зубрить английский».

Скука становится настолько невыносимой, что в начале марта он просит мать навестить его. Ее приезд — луч света в темном царстве. Комнату для нее находят в доме деревенского портного, мистера Ловела. Своей сердечностью и прямотой ей удалось покорить всех членов семьи Эндрю от мала до велика: детей она баловала сладостями и даже большому пуделю Нерону и коню Таффи доставались леденцы! Все жители Стикни вскоре познакомились с доброй старушкой-француженкой. Ей был представлен даже известный в округе философ доктор Максвелл, прославившийся своим свободомыслием. Во время поездок в бостонскую католическую часовню г-жа Верлен очень уставала и поэтому обычно вместе с сыном и семьей мистера Эндрю посещала англиканский храм в Стикни, где во время службы читала текст мессы по своему молитвеннику. Она всем нравилась, и всё — за исключением английской кухни — нравилось ей. Но наконец настало время принимать окончательное решение.