Антихрист - Александр Кашанский

— Хорошо? — спросила Наташа.

— Да, хорошо, — охотно согласился Иван. — Я хочу дослушать этого Майкла до конца. Как ты?

— Я с тобой, — с готовностью согласилась Наташа.

Музыканты отдыхали минут пятнадцать, не больше. На этот раз Майкл вышел последним. Пока его не было, контрабасист отодвинул в сторону контрабас и взял в руки бас-гитару, барабанщик добавил два барабана, а пианист сделал несколько пассажей, как бы проверяя, на что способно это фортепиано. Вышел Майкл, сел на свой стул и кивнул головой.

Включилась бас-гитара, потом заработал мотор барабанов, фортепиано разбавило все это веселым и энергичным форте — это был ритм рок-н-ролла. Майкл взял какой-то замысловатый аккорд и начал соло. Иван считал себя специалистом рок-н-ролла, он много слушал эту музыку, знал ее историю и мог безошибочно определять все ее направления. Только в последние два-три года он мало уделял внимания своему юношескому увлечению, потому что свободного времени совсем не стало. То, что играл Майкл, Иван сразу окрестил Майкл-роком, настолько это было непохоже на все, что ему приходилось слышать.

Публика оживилась. Настроение, навеянное блюзами, быстро сменилось весельем. Люди улыбались, громко разговаривали. Несколько пар стали танцевать.

Иван позабыл обо всем на свете. Музыканты играли, люди слушали, танцевали, пили вино, улыбались. И, в общем-то, никому ни до кого не было дела. Всех здесь присутствующих объединяло одно — люди пришли сюда, чтобы получить то, чего они не могли получить в своей обыденной жизни, и здесь заставляли думать и чувствовать, как хотелось тому, кто был тут главный, — музыканту. Он властвовал над всеми силой своего таланта, и все ему охотно подчинялись, потому что он, собственно говоря, никому не хотел ничего плохого. «Вы пришли сюда, чтобы слушать меня, ну так слушайте. Я люблю играть — это есть содержание и весь смысл моей жизни, а вы пользуйтесь моим талантом: плачьте, смейтесь, теряйте голову — делайте, что хотите, а я буду играть, потому что мне это нравится — играть для вас».

«Ему не надо Лийил, чтобы овладеть воображением людей, — думал Иван. — Интересно, как бы слушали люди того, кто, подобно Богу, использовал бы Лийил для власти над их разумом и чувствами?»

После полуночи люди стали расходиться, но Майкл продолжал играть. Он опять играл медленные, пронзительные мелодии, по-видимому, собственного сочинения. У Наташи сердце разрывалось от этой музыки — в ней была тоска, смертная, беспросветная тоска, когда уже нет надежды. Все музыканты, кроме бас-гитариста, уже ушли, и они играли теперь вдвоем. Майкл, наверное, изрядно подвыпил, голова его покачивалась то ли в такт, то ли от выпитого, он, казалось, полностью отключился и весь ушел в свою музыку. Почти все посетители ресторана разошлись, но никто из служащих не делал никаких даже косвенных намеков, что надо закругляться.

Майкл закончил играть и поднял голову. Наташа увидела, что его глаза полны слез. Майкл взял микрофон и начал говорить:

— Дамы и господа, сегодня мой последний концерт. Я решил закончить выступать. Я решил это сегодня. Когда-то ведь всему должен быть конец. Сейчас я сыграю последний раз в жизни, потому что не хочу больше повторяться, а то новое, что находит выражение в моей музыке, — слишком печально.

Он вновь начал играть. Это была какая-то простенькая, гитарная вещь — так играют начинающие гитаристы, мальчишки. Потом партия все усложнялась, пока не достигла виртуозного блеска; казалось, гитара, вместившая настоящий водопад гармонических звуков, разлетится вдребезги. Потом ритм замедлился и стала повторяться какая-то навязчивая тема, вносившая в музыку диссонанс, эта тема совершенно завладела всем, и казалось, на ней все и закончится. Но нет, опять нашлась мелодия, она пробилась через иррациональные пассажи, не вкладывающиеся, наверное, ни в какой гармонический ряд, и все успокоила. Наконец гитара выдохнула простенький минорный аккорд, и все утихло. Майкл быстро встал, снял гитару и пошел к столику, где сидели Иван с Наташей.

— Как вас зовут? — обратился он к Наташе.

— Наташа, — ответила та шепотом, она очень растерялась.

— Берите, Наташа, мою гитару. Она прошла со мной всю жизнь, теперь она ваша.

Наташа встала и взяла гитару. Те немногие, кто был в зале, молча смотрели на него.

Майкл повернулся и медленно пошел прочь.

7

— Интересно закончился вечер, — тихо сказал Иван, когда они выходили из зала. Наташа несла гитару.

— Мне так жалко его, Иван. Прямо не могу, сейчас разревусь.

— Да, в жизни у него, наверное, много всего было. И играть он умел, теперь можно говорить это в прошедшем времени, потрясающе.

— Иван, а почему он отдал свою гитару мне? Как ты думаешь?

— Хочешь услышать комплименты? Так считай, он тебе их и сказал, подарив свою гитару.

Наташа больше не задавала вопросов, и они молчали, пока не пришли в Наташин номер.

«Почему он не уходит? — подумала Наташа. — Лучше бы он ушел. Было хорошо, очень хорошо, но лучше бы он ушел».

Иван взял в руки гитару и медленно провел пальцами по струнам. Гитара тихо зазвучала. Иван взял несколько аккордов и сказал:

— Когда-то на первом курсе у меня была идея формализовать ноты для компьютера, причем иначе, чем это делается обычно, я даже начал эту работу, но она неожиданно переросла в другую, которой я и занимался все время. Кстати, я думаю, что это не случайно, у музыки и моей математики есть что-то общее.

— Ты играл на гитаре? — удивилась Наташа.

— Конечно! А кто в восемнадцать лет не играет на гитаре?

— Нам повезло, мы слушали такую музыку, которую в записи не услышишь, да и вообще вряд ли где услышишь.

— Да, нам повезло. Ты, наверное, хочешь спать? — спросил Иван. Он быстро встал, пожелал спокойной ночи и вышел из номера.

Когда Иван вышел, Наташа еще долго сидела в кресле и смотрела в окно.

Иван повесил на дверь своей комнаты табличку с просьбой не беспокоить, закрыл дверь на ключ, разделся и лег в постель.

«Итак, настала ночь моего могущества, — подумал Иван и усмехнулся. — Пророк Мухаммед летал на седьмое небо. Мне туда не надо, я уже там был. Зато мне предстоит узнать, какие законы соединяют это небо с нашим миром. Это гораздо интереснее. Приступим к экспериментам. Итак, есть ли предопределение? Чью судьбу я попытаюсь изменить? Это должен быть человек из прошлого, который уже умер и судьбу которого я хорошо знаю. Кто, например? Мой дед погиб в сорок втором. А если сделать так, чтобы он остался жить? А, Лийил? Правда, я не знаю, призванный ли он, и тем не менее сделаем попытку. Лийил, покажи-ка, как и когда погиб мой дед, а я попытаюсь изменить обстоятельства так, чтобы он остался жить. Лийил».

Откуда-то из глубины березовой рощи, из-за белоснежных стволов доносился звук человеческих голосов. То ли стоны, то ли вздохи, а может, просто тихий разговор. Иван повернулся назад и стал вглядываться в лес, стараясь понять, откуда идут звуки, кто это там. У Ивана зарябило в глазах от белых стволов, но он так и не разглядел, кто там есть. Звуки прекратились.

Иван повернулся и стал смотреть в поле. Это было обыкновенное поле, такое, каких в России великое множество. Снег уже сошел, и кое-где пробивалась трава. Очевидно, это была пашня, но ее с осени не вспахали и сейчас, похоже, пахать не собирались. Немного в стороне и впереди Иван увидел линию окопов и две разбитые противотанковые пушки, а еще дальше в поле стояли пять подбитых танков с крестами, они еще дымились. Иван разглядел, что около пушек лежат тела солдат. Он быстро пошел в направлении окопов.

Иван подошел к ближней пушке. Она была сильно повреждена, видимо, ее протаранил танк, на земле были видны следы его гусениц. Рядом с ней лежало несколько целых снарядов. Все солдаты, а это были советские солдаты, это Иван определил по форме, были мертвы. Их около орудия лежало четверо. Достаточно было раз взглянуть на их тела, чтобы понять: люди с такими ранами, лежащие буквально в лужах крови, жить не могут. Кровь впиталась в землю, но земля как будто не хотела принимать ее, и кровь все равно была видна. Видимо, солдаты были убиты одним снарядом, воронка от разрыва которого была всего метрах в трех от пушки.

Иван пошел вдоль траншеи. В ней он обнаружил тела еще семи солдат, трое из них были засыпаны землей: траншея обвалилась — то ли от разрыва снаряда, то ли от гусеницы танка.

Около второй пушки, раздавленной танком, лежали двое убитых. «Наверное, двое спрятались в лесу, их голоса я там слышал», — подумал Иван.

Метрах в пятидесяти от позиций проходила грунтовая дорога, по ней и двигались немецкие танки.

Со стороны березовой рощи раздалось несколько одиночных выстрелов, потом началась стрельба из автоматов. Видимо, завязался бой. Он был коротким. Громыхнули один за другим два разрыва — это были взрывы ручных гранат, и все стихло. Выстрелы и разрывы доносились издалека. «Не меньше километра», — решил Иван и, повернувшись, стал смотреть в сторону поля. Там, насколько хватало глаз, никого не было. Подул слабый ветерок. Он донес терпкий запах распускающейся листвы. Иван присел на искореженный лафет пушки и стал смотреть на серое лицо солдата, лежащего навзничь рядом. Голова солдата была сильно запрокинута, так сильно, что подбородок неестественно торчал вверх, одна рука лежала на груди, другая, сжимающая винтовку, откинута в сторону.