Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков

улочках и переулках на Печерских холмах, удобно и неприметно устроиться для наблюдения было негде. Это не Подол с его кафешками и забегаловками. Крайняя точка, с которой еще просматривалась калитка, находилась метрах в ста от дома с балкончиком. Тут улица сворачивала налево, но крайний дом по другой стороне улочки выглядел старым и заброшенным. Олег зашел в его заросший дикой растительностью и кустами двор. Осмотрел покосившийся забор, выбитые окна самого домика, одноэтажного, жалкого, готового к смерти.

Побродив по территории, он нашел деревянные строительные козлы, заляпанные краской. Видно строители забросили их сюда за ненадобностью после сделанной работы. Подтащил козлы к забору. Забрался на них и уперся головой в ветви старой вишни. Эти ветви делали его неприметным, но одновременно мешали хорошему обзору. Но он, поерзав и попробовав разные точки наблюдения за домом с балкончиком, выбрал оптимальную. Теперь отрезок улочки с калиткой, за которой пропала Рина, «висел» в неровной рамке из вишневых веток.

Глава 48

Краков, июнь 1941. Олесь перед дорогой получает пугающие известия из дома

Олесь проснулся от доносившегося с улицы шума. Слышно было, как дребезжит по булыжнику воз, перекликаются дворники, далеко тарахтит мотоцикл. Однако из комнаты, где спала девушка, не доносилось ни звука. Еще спит? Он встал, помылся и заварил ячменный кофе. Не знал, будить ли ее. Вчерашний разговор до сих пор не покидал его голову, сказанное походило на безумие, на плод больной фантазии. Больше всего поразили ее слова о том, что она готова и собственноручно убить его отца. Как? Эта красивая девушка совсем не похожа на хладнокровного убийцу. Хотя в ее глазах иногда вспыхивали искорки решительности, а, может, и жестокости, что, конечно, противоречило ее почти святому облику. Правда, вчерашнее приключение с грабителями показывало, что от нее можно всего ожидать. И как это увязать с уже устоявшимся образом поэтессы? Стихи у нее часто трагические, словно крик о безысходности. Но у нее есть цель и она идет к ней, несмотря ни на что. Можно не позавидовать тому, кто попробует ее остановить.

Вспомнилось, как она притворно искала в сумочке свое удостоверение. Итак, этот разговор она спланировала заранее, так же, как и ночлег у него. А нужен он ей только для того, чтобы убедить отца прекратить свои исследования и бежать из Львова в Краков. Не верится, что отец отнесся к заданию чекистов слишком ответственно. Скорее всего, он лишь делает вид, что увлекся.

Солнечные лучи пробивались сквозь стекла, Олесь открыл окно и впустил свежий воздух, настоянный на цветущем жасмине. Затем подошел к двери и тихо постучал. В ответ ни звука. Приоткрыл дверь и увидел аккуратно застеленную кровать. Девушки не было. Когда она успела ускользнуть? Он ведь даже не услышал!

Сел пить кофе, на завтрак был хлеб и сыр. Арета не выходила из головы. А что, если она права, и отец действительно в опасности? Не имеет значения, правда ли все то, что она рассказала о Богородице, возможно, в тех манускриптах и на самом деле скрыта тайна, за которой охотятся большевики. Возможно, что суть ее действительно надо держать в секрете. Богородица, которая постоянно приходит на землю, из века в век? Так она сказала? А потом еще: «Силы зла стремятся ее выследить и схватить. И эта охота продолжается беспрерывно. И вчера, и ныне, и присно».

Это все похоже на красивую легенду о вечно молодой Деве. Ведь так в Шотландии называют последние несколько колосков, которые оставляют нескошенными на поле. Их называют Девой и хранят до Рождества. В Германии эти колоски уже называют Невестой Овса или Невестой Пшеницы, в зависимости от того, о каком зерне идет речь.

Вдруг дверь открылась, и на пороге появилась Арета в узких брюках-галифе и сапогах, за спиной – рюкзак. Выглядела так, словно никуда и не исчезала. Она опустила рюкзак на пол и произнесла беспрекословным тоном:

– Сегодня отправляемся.

– Во Львов? – спросил Олесь.

– В Сянок. А там дальше… – Она налила себе кофе, села напротив, съела кусочек сыра, сделала пару глотков. Потом подняла глаза на парня: – Я готова.

– Где вы были?

– Ходила к себе за вещами.

– Честно говоря, – сказал Олесь, – я все еще сомневаюсь в целесообразности этого рискованного путешествия.

– Когда ваш отец окажется в тюрьме, сомнения отпадут? – спросила она строго, не сводя с него глаз.

– Вы можете мне конкретнее объяснить, в чем проблема моего отца?

– По четвертой книге Еноха он может разгадать, где и когда появляется Дева. Как ее найти, как она выглядит, какие имеет признаки.

– Вам знакома эта книга?

– Да. Она у меня была. Вместе с другими своими книгами я хранила ее в монастыре василианок. Но, когда пришли «советы», монашек разогнали, а библиотеку разграбили. Таким образом книга попала к чекистам, а теперь она у вашего отца. Когда я была у него, то даже хотела забрать ее, но он выхватил из ящика револьвер. В другой ситуации это меня бы не остановило, однако выстрел мог услышать чекистский сыщик на улице, и я попала бы в ловушку.

– Мой отец и револьвер? – снова удивился Олесь. – Очень сомневаюсь, что он вообще умеет стрелять. И тот старый револьвер, вероятно, и заряженным не был.

– Откуда мне было знать – был, не был… Жаль, что я ему так и не сумела объяснить, какими опасными могут оказаться результаты его исследования.

– Для кого?

– Для человечества. Неужели вы этого еще не поняли? Чекисты хотят благодаря молоку Богородицы создать непобедимую армию и завоевать мир. Вы ведь не зря бежали из их советского рая, а значит, знаете, что это такое.

– Знаю. Не знаю только, как нам убедить моего отца, – развел он руками.

– Я надеюсь, что к этому времени он и сам прозрел или хотя бы догадывается, что сухим из воды ему выйти не удастся. Чекисты лживы и жестоки. Для них не существует никаких обязательств. А еще надеюсь, что он не забыл все, что я успела ему сказать. Он должен был не раз задуматься над моими словами. Но без нас он беспомощен. Сам без проводников он никогда не перейдет границу!

– А где мы возьмем для него проводника?

– А чем я вам не подхожу? – засмеялась она. – Когда я была в Пласте, то облазила все Карпаты.

Олесь опустил голову, он почувствовал себя поверженным. У него больше не было аргументов для споров, сила ее