Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда церковники устроили еще больший шум, убеждая, что это все дьявольские уловки, что ведьма может не только по желанию сочиться молоком, но и кровью. Словом, ее повели на детинец и очень быстро снарядили костер. Все время, пока вкапывали столб и составляли солому, хворост и дрова, она спокойно наблюдала за этим и не произнесла ни единого слова. Ее привязали к столбу и зажгли солому. И тут она, закутанная дымом, подняла голову и снова закричала на том же непонятном языке в небеса, а небеса стали наливаться светом и золотом. Дым заволок ее такой густой, что она совсем исчезла с глаз, а с небес хлынул золотой свет просто на тот столб. Через мгновение свет погас, дым рассеялся, казнимая Дева горела синим пламенем. Однако запаха горелого мяса не было. Когда дым рассеялся, Дева исчезла, а со столба свисали истлевшие остатки ее платья. И тогда уже ни у кого из присутствующих не было более сомнения, что она и была ведьмой».
Закончив читать, Курилас нервно закурил, страшный конец Ольгерда и Марии огорчил его.
– Как все трагически завершилось, – вздохнул он.
– Да, – согласился полковник. – Мне тоже было их жалко. И непонятно, почему Мария отрицала, что призвала ангелов.
– Возможно, не хотела выдавать, кем является на самом деле? Ей пришлось бы тогда объяснить, каким образом она контактирует с ангелами. На каком языке она с ними говорила. Ее бы тогда заставляли, видимо, еще не раз звать ангелов в угоду княжеским капризам. А кстати, хотел спросить о такой вещи. Ольгерд писал, что прихватил замок из храма Гроба Господня. Меня удивляла такая странная прихоть.
– Тот замок из Иерусалима встроили в железную дверь пещеры, в которой они прятались.
– Зачем? Ведь ключа не было, – удивился профессор.
– Ключ, как выяснилось, был. Его сохранила Дева.
Глава 47
Киев, ноябрь 2019. Бисмарк предлагает Рине бросить пить и тут же об этом жалеет
Ночью рука Олега, повинуясь игривому эротическому сну, опять забралась под одеяло Рины и коснулась ее соска. Ощущение молочной влаги на кончике пальцев пробудило Олега на мгновение. Его ладонь сползла с груди на живот, по дороге ощутив странную неровность кожи. Уперлась в бинт повязки. Но он ее вернул под грудь, туда, где кожа словно немного выпирала и казалась шершавой. Спать расхотелось. Приподнявшись на локте, Олег послушал дыхание своей гостьи, а потом осторожно снял с нее одеяло. Нет, она не проснулась. Ее дыхание оставалось ровным, едва уловимым. Он протянул руку к стулу, взял мобильник и посветил им на спящую Рину. Его взгляд, минуя грудь, остановился на большом родимом пятне, о которое словно бы «споткнулась» его ладонь. Родинка под ее левой грудью была похожа на полумесяц, обращенный вниз. У Олега сперло дыхание. Он дотронулся до своей родинки, такого же размера и такой же формы. И тоже под левым соском. Ему стало не по себе. Он снова накрыл ее, спящую, одеялом.
Осторожно поднялся. Снял со стула одежду и ушел с ней и с мобильником в руке на кухню, чтобы не разбудить Рину лишними шумами.
На кухне оделся. Присел за стол и вдруг почувствовал, что его трясет, словно от холода или от высокой температуры. Опустил ладони на столешницу, посмотрел в окно. Показалось, что уже светает.
Просидев так около часа, слушая свои сбивчивые, прыгающие мысли, он взял с мобильник и набрал мать.
– Что, Олежка? Что-то случилось? – сонно спросила она.
– Мама, скажи, только честно, у меня когда-нибудь была сестра? – выпалил он дрожащим голосом.
– Ты что? Ты выпил? Ты дома?
– Да, дома, нет, не выпил…
– А почему не спишь?
– Не спится! Кошмары мучают! – соврал он.
– Какая сестра? Откуда ты это придумал? Прими снотворное! – забурчала мать, ее голос прозвучал убаюкивающе.
– Извини, извини! – произнес Олег. – Папа спит?
– В такое время все спят! И тебе давно пора!
Олег нашел в телефоне номер отца, но звонить ему не решился. Скрестил руки на столе и опустил на них голову. Задремал.
В квартире длилась утренняя тишина. И нарушилась она только когда сама Рина, уже одетая, заглянула на кухню и сказала, что уходит.
– И не позавтракаешь? – удивился Олег.
– У меня встреча! – Она улыбнулась вполне дружелюбно. А потом добавила: – А что ты на меня так смотришь?
– Нет, это я так! Думал, мы еще кофе попьем…
Диван в комнате оказался застеленным. И что-то еще едва заметно изменилось, словно предметы и вещи подровняли, организовали в единое гармоничное пространство, в котором ничто не могло выделяться или особенно бросаться в глаза.
– Интересно, – протянул Олег и опустился на корточки перед диваном. Заглянул под него.
Сумки с документами и с коробкой штампов и печатей на месте не было.
Олег задумался. Когда она прощалась, ее руки были свободны. Но действительно, он не провожал ее до двери. Он вышел в коридор, когда дверь за ней уже захлопнулась.
Его охватило беспокойство. Он резко подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик. Достал перстень. Надел на палец. И беспокойство прошло. Пришло успокоение.
– Теперь ей вообще-то незачем ко мне и возвращаться, – подумал Олег. – Сумку забрала. Что она еще могла тут забыть? Не меня же!
Но она вернулась к семи. И не просто вернулась, а принесла пакет замороженных пельменей.
Пельмени, принесенные женщиной, напугали Олега. Он увидел в этом знак! То ли знак того, что она в курсе его отношений с Клейнодом, которому свойственны все традиционные холостяцкие привычки, то ли знак того, что появление ее, Рины, совершенно не обозначает появление рядом женщины! То есть, эти пельмени воспринимались как дополнительное подтверждение того, что он не должен ее воспринимать как женщину или потенциальную любовницу. Она – иное существо! Она не ищет мужчину. Она – нейтральный и не обязательный сожитель. Она не собирается ему готовить или по-другому его ублажать. Она приходит в убежище, в некое пространство, в котором находит защиту или в котором она способна сама себя защитить.
Когда они вдвоем ужинали этими пельменями, Олег окончательно понял, что больше не видит в ней женщины. Видит или сестру, или бесполого ребенка, или то, что немцы называют das Mädchen – «оно-девочка»! И опять в его мыслях возникла тема защиты. Он понял, что защищать ее – это почти его обязанность! И подумал о «брате» Коле, который
