Рок-звезда - Б. Б. Истон

на обшарпанный двухэтажный дом напротив парковки.

– Я знаю.

– А. Ну да. Ну что… Увидимся на той неделе?

– Может быть, – Кен сложил руки на груди и слегка приподнял уголок рта.

После этого странного прощания я сделала несколько неуверенных шагов от Кена и его блестящего маленького кабриолета, а потом повернулась и отправилась в свой дом, который все еще не казался мне домом.

«Этот Пижама даже не обнял меня не прощание. Все друзья всегда меня обнимают. Мы что, не друзья?» – думала я, пока ноги несли меня все ближе и ближе к моей пустой новой квартире. Даже не глядя на машины, стоящие перед нашим домом, я знала, что Ганса там нет. Ганса никогда там не было. Но я изо всех сил старалась об этом не думать.

«Ха! Я же совсем забыла! – сообразила я, засовывая ключ в замок. – Кен и обниматься ненавидит! Этот засранец ненавидит буквально все!»

Повернувшись, я помахала через площадку своему новому, необнимающемуся другу.

Кен ответил мне одним кивком.

Фыркнув, я зашла в свою темную квартиру. «Он и махать ненавидит. Вот же козел!»

35

– Ганс? – позвала я, хотя было ясно, что Ганса дома нет.

Его машины не было на парковке. Я зажгла свет у входа на лестницу и поднялась, на ходу вытаскивая телефон из кармана. Никаких звонков.

Я набрала номер Ганса, и он ответил на последнем гудке.

– Эй, детка! – закричал в трубку Ганс. Где бы он ни был, это совершенно точно был не фургон Бейкера.

– Эй! – заорала я в ответ, надеясь, что он расслышит меня сквозь веселый шум, раздающийся из трубки. Бросив сумку на столик возле дивана, я включила свет. – Ты где?

Ганс рассмеялся.

– А я и сам не знаю. Эй, ребята, мы где? – какое-то время его голос звучал приглушенно, а потом снова стал громким: – Мы в «Хард-рок-кафе».

– В Атланте?

– Нет, в Нэшвилле.

У меня упало сердце. Еще одна ночь в одиночестве.

Голос Ганса снова зазвучал приглушенно, как будто он просил кого-то заткнуться и не орать в телефон.

– Детка? Ты еще тут?

– Да, я-то тут, – я прошла в кухню, зажигая по дороге все лампы. Открыв шкафчик возле плиты, я вытащила последнюю бутылку с остатками «Джек Дэниэлс», которую купил мне Бейкер. – Я думала, вы сегодня вернетесь. Ты же знаешь, завтра у нас учеба.

Я сделала большой глоток прямо из бутылки и взяла ее с собой – в гостиную, за угол, в ванную.

– Что? – прокричал Ганс мне в ухо.

– Ничего, – вздохнула я, протянула руку в душ и включила воду на полную мощность.

– Прости. Тут дико шумно.

– Да уж слышу, – пробурчала я, делая новый глоток. Виски чертовски жглось. Я положила телефон и сняла с себя толстовку, рубашку и лифчик.

Когда я снова взяла телефон, то услышала только:

– И он сказал, что мы там будем! Представляешь?

Прижав трубку плечом к уху, я начала снимать ботинки, джинсы и трусы.

– Извини. Я тебя не слышу. Где вы будете?

– Мы будем там! Мы будем открывать весенний тур «Love Like Winter»! Ты можешь в это поверить? Он сказал, если все будет хорошо, нас могут взять даже в европейскую часть турне!

Где-то за ним что-то упало и разбилось, и вся и без того шумная толпа разразилась восторженными криками.

А я стояла, голая, одинокая, совершенно парализованная этим известием, и смотрела на застывшую в зеркале несчастную тощую девочку.

«Кто-то должен помочь ей, – думала я. – Она совсем пропадает».

– Детка?

– Это потрясающе, – сказала я, глядя, как губы покинутой девочки шевелятся в унисон с моими. – Я так за тебя рада. Невозможно поверить.

Я говорила что-то еще, не слыша собственных слов. Я слышала только, как Ганс сказал, что ему надо идти. Что он меня любит. Что мы увидимся завтра. Я даже не знаю, нажала ли я кнопку отбоя до того, как положила телефон на стойку, взяла бутылку виски, залезла вместе с ней под душ и плакала там, сжавшись в комок, до тех пор, пока вода не остыла.

36

Ноябрь 2000

– Ты в порядке?

– А? – вопрос Кена вырвал меня из мрачной спирали тяжелых мыслей, в которую я погружалась. Моргнув на большой экран в комнате Джейсона, я сфокусировалась на игре, а потом повернулась и уставилась на Пижаму.

– Прости. Я в порядке. Просто… Переживаю из-за завтрашней контрольной. Мне бы надо сейчас быть дома и заниматься, а я вместо этого тут, – я махнула рукой в сторону экрана. – Притворяюсь, что смотрю футбол.

– Ну так зачем ты тогда пришла? – Кен небрежно оперся локтем о спинку дивана и повернулся ко мне. Слушая. Ожидая.

– Потому что Джейсон пришел за мной и буквально притащил меня сюда. Он сказал, что я приношу «Фальконам» удачу и не имею права пропускать игру, пока они не выиграют Супер-кубок.

Кен фыркнул.

– Ну что, у меня хорошие новости. Нет шанса, что они дойдут даже до плей-офф.

Я криво улыбнулась и снова повернулась к экрану, изображая внимание.

– Эй, у меня идея. Почему бы тебе не притащить свои книжки и не позаниматься прямо тут? – спросил Кен у моего затылка.

Я обернулась и хлопала на него глазами минут пять.

«Почему я сама об этом не подумала?»

«Кто этот парень?»

«Почему он… такой умный?»

«И внимательный?»

«И холодный?»

– Слушай, ты – чертов гений, – наконец вымолвила я.

Кен даже не заметил комплимента.

– Про что эта твоя контрольная?

– Древнеегипетская история искусств. Это ужас какой-то. Это курс уровня магистратуры. Все эти козлы ездили в Гизу и умеют читать иероглифы и всю эту дрянь. Я вообще не понимаю, что я там делаю.

Кен просиял так, как будто я только что сказала ему, что «Фальконы» прошли в плей-офф и хотят, чтобы он пошел к ним играть защитником.

– Я, блин, обожаю историю искусств Древнего Египта.

– Да не ври, – ухмыльнулась я. – Ты вообще ничего не любишь.

Но, как выяснилось, Кен действительно любил всю эту древнеегипетскую дрянь. И историю искусств раннего западного Ренессанса. И путешествия. Гоняя меня по всей двухкилограммовой стопке карточек, которую я принесла из дома, он рассказывал мне про музеи, в которых побывал во время путешествия по Европе. Сикстинская капелла, Мона Лиза, Ника Самофракийская, драгоценности короны. Он все это видел.

«А Египет – следующий в очереди», – сказал он.

А я сказала, чтобы он взял меня с собой.

А он сказал, что мне понадобятся три штуки баксов и паспорт.

Я сказала, пусть пришлет мне открытку.

И он снова улыбнулся широкой улыбкой. Той, от которой я начинала задумываться о своих шутках. И о парнях без татуировок. Которые не пьют, не курят, не играют, не обнимаются, не едят шоколад и не отмечают дни рождения и праздники.

– Так ты специализируешься в искусстве? – спросил он.

– Нет, – скорчила я гримасу, складывая карточки после того, как наконец правильно ответила с помощью Кена на все четыреста восемьдесят семь вопросов. – Если бы мои родители были богатые и мне не надо было бы волноваться о плате за