На краю империи: Камчатский излом - Сергей Щепетов

Митька добрался живым. Возможно, сработал незатейливый прием, который он применял в дороге: заметив что-то подозрительное или минуя место, удобное для засады, он начинал громко распевать ительменские песни. В острожке, где он отдыхал позапрошлой зимой, когда работал вожем экспедиционных караванов, Митька не обнаружил ни одного мужчины среднего возраста – все ушли воевать с русскими. Заготовкой рыбы на зиму занимались подростки, женщины и старики.

Глава 8

ГОД 1729, ЛЕТО И ОСЕНЬ

В Большерецке Митька обнаружил в своем хозяйстве серьезный ущерб – двое из пяти его холопов сбежали. Правда, их семьи остались на месте. Другие рабы категорически отрицали факт побега и какую-либо связь со смутой. Мужики просто отправились навестить родственников – в разгар путины! – и скоро вернутся. Никаких мер Митька предпринимать по этому поводу не стал, хотя был уверен, что его холопы влились в местное ополчение. Было бы, конечно, интересно разобраться, к кому они примкнули, поскольку по происхождению были бурин, а острог располагался на территории кыкша-ай.

Первым делом Митька выяснил, что Михайло Смирный, оказывается, опять сидит в казенке и ждет решения своей участи. В этой связи служилый решил навестить капитан-лейтенанта Шпанберга. Тот сразу обрушил на него град ругательств и обвинений. Впрочем, Митька довольно быстро сообразил, что все это – просто шум, никаких конкретных обвинений никому не предъявлено. Кроме того, что-то в офицере изменилось, во взгляде, в интонациях голоса появилось нечто новое – испуг что ли? Митька подумал-подумал, почесал болячку на затылке да и сказал лейтенанту:

– Лаяться хватит, ваш-бродь! А то ить обиду поимею!

– Что?! Что ты говорить, русский швайн?!

– Ваш-бродь, перво-наперво ты мне рупь должен. Изволь расплатиться!

Шпанберг подавился очередным ругательством, и Митька продолжил:

А далее я так скажу: плохой те казак для обслуги попался! Однако ж то не моя вина, то вина комиссара Петрова. Ему предъяву и делай!

– Этот Михайло надо бить шпицрутен тысяча раз! Бить, пока он не умирать!

– Ты, ваш-бродь, чо против Михайлы имеешь, а? – пошел в атаку служилый. – Может, скажешь заказчику, будто он тя боем бил и словами ругал? А какими словами? И как бил? Расскажешь, да? А подтвердит кто? Да хоть и подтвердят! Михайлу, может, запорют до смерти, а над тобой, ваш-бродь, вся Камчатка смеяться будет. А там и вся Сибирь! Деды внукам сказки сказывать станут, как казак немца учил! Каково? А уж до Петербурха сказка дойдет, охвицерам иным шибко понравится, как Мартын Шпанберг на Камчатке страдал!

– Биллять!! – прохрипел датчанин. – Ты тоже надо бить шпицрутен!

– Опять меня бить?! – возмутился служилый. – Да я ж под батогами кричать стану! Крикну, что Шпанберг-немец который месяц под больного косит, чтоб службу не сполнять! Крикну, что меха скупает на казенный товар, а Беринг того и не ведает!

– Ты врать! Все врать! – аж подскочил офицер. – Этот мука, этот бисер я купить на свой деньги!

– Плевать! – злорадно усмехнулся Митька. – Я крикну, а начальники пусть разбираются!

– Да, казак Митрей, – сразу обмяк Шпанберг, – тебя надо не бить… Тебя надо сразу казнить!

– У нас так не делается, ваш-бродь, – теперь уже ласково улыбнулся служилый, – сам, поди, знаешь. Мой тебе совет: Михайлу Смирного из казенки ослобони! Ослобони немедля, а то ить он покаяться может! Призовет заказчик писаря, и станет он прописывать, какое казак якутский бесчинство охвицеру флотскому чинил.

– О, майн готт! – схватился за голову Шпанберг. – Это не страна, это один большой выгребной яма!

– Отечество не выбирают, – поучительным тоном сказал Митька. – А коли бумагу да перо дашь, хоть щас отпишу к заказчику, чтоб Михайлу ослобонил!

– Биллять… – горестно вздохнул офицер.

Освободили Смирного на другой день, к обеду.

Митька его встречал на выходе из узилища:

– Тебя, брат, вином не пои, тока дай в казенке посидеть! Видать, возлюбил ты дело сие!

– Да пошел ты на хрен! – обиделся Михайло. – Тебя б так подержали – на воде да на хвостах рыбьих!

– А ты сам дурак! – немедленно отреагировал Митька. – Коли страдать, так хоть за дело! Я те немца любимого доверил, а ты чо с ним сотворил?!

– Чо?! – опешил Смирный.

– Да ничо! Я-то думал, он уж в землице греется, а он вона – веселый да шустрый, даже поумнел малость! И хворь-то его исцелилась. Видать, ты честно старался!

– Ну, старался… – потупился Михайло.

– По ребрам бил? – начал допрос Митька.

– Бил…

– В задницу пинал?

– Еще как…

– За нартой бегать заставлял?

– А то…

– Дерьмом кормил?

– Не, дерьмом редко, – признался Смирный. – Он у меня больше рыбу кислую жрал. Я ее в котле грел – чтоб, значится, ейный дух крепче шибал!

– Молодец! – одобрил служилый. – Нравилось немцу-та?

– Гы-гы-гы!

– Вот те и «гы-гы»! – передразнил Митька. – Ты ж, дурак, его от цинги вылечил – нет тебе прощенья, Михайло!

В начале июля на Большерецкий острог посыпались несчастья. Непонятно откуда взявшийся многочисленный отряд ительменов глубокой ночью подплыл на батах к «Фортуне», отдыхавшей на устье реки Большой, и попытался ее поджечь. Часовой на судне не спал, и нападение было отбито «ружейным боем». Однако поблизости располагались «рыбалки», на которых шла заготовка рыбы. Работники-ительмены разбежались, нападавшие убили двоих служилых и большерецкого обывателя вместе с женой и детьми. Заготовка рыбы в низовьях была немедленно свернута, а охрана судна усилена. Сразу же после этого в поселок подвалила толпа беженцев из Нижнего и Верхнего острогов. Пока они пытались хоть как-то разместиться, с моря пришло известие, что прибыл «Святой Гавриил». В общем, началось сущее столпотворение…

Как только в Большерецке появились первые солдаты и матросы, доставившие грузы с «Гавриила», Козыревский вручил Митьке несколько шкурок и велел хоть упиться, но выяснить обстоятельства плавания, а также, по возможности, дальнейшие планы экспедиции. Задание Митька выполнил с честью – не жалея живота своего и чужой пушнины. Правда, потом, во время доклада отцу Игнатию, ему пришлось несколько раз выходить на улицу, чтобы поблевать. Козыревский сжалился над ним и налил пару чарок из своих запасов. В мозгах у служилого прояснилось, фантазия разыгралась, и стародавние задумки слепились в безумный план, который он не замедлил озвучить. Отец Игнатий сначала посмеялся, но перспектива завладеть обоими кораблями, не применяя силу, была очень соблазнительной. В конце концов он дал добро: дескать, первый же шаг покажет, стоит ли идти в эту сторону, так что дерзай! Назавтра Митька протрезвел окончательно, но собственный план не перестал ему нравиться. И он дерзнул…

Жилых построек, в которых имелись печные трубы, в Большерецке было всего две. Одну из них занимал заказчик острога, а другую – «больной» Шпанберг. Несмотря на немощь, капитан-лейтенанту пришлось срочно переселяться в обычную избу, предварительно выгнав из нее хозяев. Беринга привезли в острог на шлюпке, и Митька встретил его на улице – капитан шествовал в окружении свиты и изволил заметить старого знакомого.

Результат не замедлил сказаться: уже на другой день Митьку позвали «на прием». На сей раз «обряд очищения» гостю проходить не пришлось – очевидно, в доме не было еще в должной мере прибрано. Капитан, как обычно, расположился в двух комнатах. Собственно говоря, это было одно помещение, обогреваемое печью и разделенное перегородкой на спальню и «приемную». Как и в Нижнекамчатске, дверь в эту приемную закрывалась только изнутри – на засов. На окнах были массивные ставни, которые тоже закрывались на ночь изнутри на засовы. Служители экспедиции и казаки гадали: то ли капитан боится нападения, то ли, запершись, каждую ночь занимается рукоблудием. Последнее всем казалось более вероятным, поскольку за все время экспедиции он ни разу не вступил в связь с женщиной. Во всяком случае, если такое и случалось, то никто об этом не знал.

Митьке показалось, что на сей раз выглядит Беринг как-то не очень бодро: лицо посерело, глазки бегают, пальцы шевелятся… В общем, чувствовалось, что он чем-то обеспокоен. А может быть, просто испуган?!

– Как здоровье, господин капитан? – вежливо поинтересовался Митька после приветствия. Ему хотелось проверить степень «доверительности» их отношений. – Как плаванье получилось?

– Разве я не говорил тебе, чтоб не задавал вопросов?! – довольно злобно буркнул Беринг.

– Прощения просим, ваше благородие! – перепугался Митька. – Запамятовал, ей-богу запамятовал!

– Запамятовал он… Когда эти дикари хоть по-русски научатся говорить нормально?!

– Могу сказывать и по-господски, – пожал плечами Митька. – Как прикажете, ваше благородие.

– Ты выполнил поручение?

– Меха собраны, господин капитан, – доложил служилый. – По здешним ценам на две тысячи сто тридцать два рубля и сорок копеек.