Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

- сказал домоправитель. - Кувшин вина. Чашку чая. Что угодно.

- Лошадь может весить тысячу фунтов. Иногда намного больше. У лошадей рефлексы в дюжину раз живее наших. Они могут убить вас в мгновение ока. Но не убивают. Отдают нас свою жизнь. Потому что любят нас.

Он опустил глаза. Видел лишь что-то в голове. - Мы бьем их. Морим голодом. Связываем. Ломаем дух. Ломаем разум. Но они любят нас. Они предлагают свои жизни, без колебаний. Ибо когда лошадь полюбит вас, это чертов абсолют. Все, чего они просят взамен: любить их. Почти все не получают даже этого.

Он опустил голову. - Вот что она делает. Любит их в ответ.

Мастер-Чтец нерешительно протянул руку, словно не решался коснуться.

- Если бы вы ее знали - поняли бы, - говорил Джонатан Кулак. - Она это сделала. Отдала жизнь, только чтобы показать им, что они не ошибались в нас.

- Прошу, брат Джонатан, - сказал мастер Птолан. - Есть ли что-то, что мы можем для вас сделать?

- Почему вы твердите?..

Мастер-Чтец положил нерешительную руку на стол, ладонью вниз, и ответил с вежливой точностью: - Потому что вы плачете.

- Да в пекло. - Однако он коснулся рукой глаз, и ладонь стала мокрой. - Сукин сын.

- Вы начали плакать, говоря о пожаре; лошади и любовь вдруг оказались темами слишком эмоциональными.

Он так и знал: кончится слезами. Но едва началось, а слезы уже потекли, причем его слезы. Явно недобрый знак.

Он утер глаза рукавом рясы. - Ничего особенного.

- Возможно, лишь для вас.

- Есть предание в древнейшей изустной истории, - сказал мастер Птолан, - что в Тихой Стране, откуда нас забрал Первый Народ, лошади и люди жили вместе с начала времен. Что именно лошади принесли людям дары цивилизации. И что в конце времен, когда сломаны врата Ада и звезды падают, заливая мир огнем, именно лошади придут нам на помощь. Заберут всех нас. Придут, чтобы увезти нас домой.

- Можем мы перейти к чему-то другому? - Джонатану Кулаку приходилось отводить глаза. - Заканчивайте это говно, или я разрыдаюсь снова.

- Ахх, мне жаль, - сказал Птолан. - В этой сказке я находил лишь сладкий обман. Большая часть сказаний и традиций из детства человечества полна войн, резни и ужасов, бедна воображением. Но возвращение лошадей казалось таким милым - почти не свойственным человеку. Словно колыбельная, которую нашептали нам на ухо лошадки.

- Вы чертовски начитаны для мастера-Домоправителя.

- Птолан также наш мастер-Хранитель. - Второй монах склонил голову и снова поднял. - Здесь малый пост. Мастера очень нужны в иных местах.

- М-да? А ваша вторая работа?

- Вы, возможно, сами сообразили. Я мастер-Заклинатель, - ответил он откровенно. - Если позволите вернуться к истории рабыни, брат Джонатан... мне кажется удивительным, что вы не смогли ей помешать.

- Мне тоже.

- Даже ваши сомнения будут важным дополнением к записям. Нет ли какого-то... ключа... к этой неожиданности?

- Не могу представить.

- Но вы могли лишить ее сознания, не так ли?

- Не ношу с собой наркотиков и парализующих ядов. Остается лишь связать - дурная идея, когда большая усадьба горит вокруг. Или сломать ногу. Тоже дурная идея. И не люблю бить женщин.

- Неужели? Ведь в вашей личной "Истории"...

- Я бил женщин. Убивал женщин. - Он снова пожал плечами и отвернулся. - Мой отец ударил мать. Она умерла. Мне не понравилось.

- Это артанская семья, верно? То есть Дункан Майклсон и Девия Капур, кузнец и его жена из Патквы?

- Я не паткван. Всего лишь легенда прикрытия, когда я начал обучаться в Гартан-Холде. Кузнеца не существовало. Если и существовал, со мной никак не связан.

- Это, - вздохнул Чтец, - у кого спросить.

- О, ладно вам.

- Наши Хранимые в Склепе архивы изобильны.

- Должно быть, там много дерьма, которое никогда не случилось.

- "Никогда" - слово, не совсем подходящее в нашем случае.

- Говорите, история, которую я придумал для прикрытия, была... в некоем смысле верной? Ранее верной?

- Возможно. "Верная" - словно вроде "никогда". Возможно, проще всего думать о ней как об отмененной истине. Некоторые теоретики-тавматурги считают, что отмененное событие отбрасывает тень в реальность - эхо - и она может выразиться в мифе, вымысле.

- Возможно, мне стоит выделить время и посетить Склеп. Похоже, могу узнать о себе много нового дерьма.

- Боюсь, этого нельзя позволить.

- Ха?

- По всеми миру разослан эдикт. Артанскими зеркалами. Вас никогда нельзя допускать в Склепы Сплетения. Вовеки. Вам следует противостоять всеми возможными мерами, включая летальные. Включая при необходимости разрушение Склепа и аббатства, в коем он находится.

- Сукин сын. - Он едва мог собраться с мыслями. - Так особые меры у входа были против меня.

- Я лично предложил этот запрет год назад; его утвердил Совет Братьев, едва мы открыли первичный отчет о войне в Фелтейне.

- Вы предложили. Вы. Какого хрена ради?

- Вам вовеки нельзя входить под своды Склепа ибо, просто говоря, никто в Доме не может предсказать, что тогда случится.

Кулак уставился на него.

Надолго.

И наконец, сказал: - Я привык думать, что мой личный говношторм не относится именно ко мне. Думал, что говноштормы случаются там и тут, а меня бросают в их центры лишь потому, что так развлекаются мои хозяева.

- Может быть, - осторожно ответил мастер-Чтец, - в это больше верного, чем кажется.

- О, думаете?

- Я рекомендовал запрет после года, потраченного на Истинное Успение. Нечто казалось неправильным.

- Наитие?

- Я ощутил изрядное беспокойство, как относительно самого Успения, так и относительно результатов различных наших исследований. И лишь после открытия вашего Хранимого в Склепе Первичного Отчета я смог точно сформулировать, что именно меня тревожит. Оставался вопрос, не отмеченный - даже не замеченный - во всех исследованиях и докладах.

- Как? Всего один вопрос, на который не найден ответ?

Чтец, казалось, перестал скрывать естественное выражение своего лица: рот твердо поджат, кожа вокруг глаз натянута, виски покраснели. - Нет ответа - да... но не в том дело. Его не задали. Не задал никто, включая меня самого. Вопрос центральный в событии Истинного Успения, центральный в угрозе бытию, которая над нами нависла. Вопрос столь насущно важный для понимания событий, что наша неспособность его задать сама может быть следствием