Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

месте внутри души мы знаем, что заслужили. Если бы мы не были плохими, с нами не произошло бы что-то плохое.

- Но это же... то есть, ты вырастаешь и понимаешь, что это лишь...

- Но ты так и не веришь до конца.

- Ну, думаю... То есть уверен, некоторые так и не могут...

- Ты не слушаешь. - Лицо потемнело и стало диким, а за глазами плясало пламя ярости, способное сжечь его - и горы, наверное. - Я сказала, ты не веришь до конца.

Он замолчал.

Долгое, долгое время он мог лишь моргать.

Медленно.

Она сказала: - Ты не понял что-то конкретное? Или специфичное?

- Нет, - тупо ответил он. - Нет, я понял. Но просто... я натворил столько дерьма...

- Не имеет отношения ко мне. Ты однажды можешь предстать пред правосудием, если есть такая штука и если тебе не повезет с ним встретиться. А твой бог может отпустить тебе грехи.

- Тогда... - Он качал головой, еще тупя. - Догадываюсь, мне так и не понять.

- Слушай меня, - сказала она наставительно. - Знаю, ты сам себя зовешь дурным человеком. Знаю, что ты вредил людям, которые не несли тебе угрозы. Ты оставил за собой след ужаса, ты изранил лик нашего мира. Знаю всё это, и многое еще, и мне не важно. Это не имеет ко мне отношения. Не с этим я работаю.

- Может, ты наконец расскажешь о своей работе? Без сплошных отрицаний?

- Моя работа - безумие твоего отца, - сурово сказала она. - Моя работа - убийство твоей матери. Моя работа - боль и страх, и обязанность стать родителем родителю, когда ты еще ребенок.

- Как ты... откуда ты вообще знаешь...

Она положила ладонь ему на плечо. Касание было теплым, но и холодным, и оно размотало катушку вечности в его голове. - Как ты себя зовешь, как тебя зовут другие, что ты сделал - для меня ничего не значит. Я знаю тебя. Ты встретил меня несколько дней назад. Я знала тебя до рождения мира. Всё, что ты есть - таково, каким и должно быть. Всё, чем ты должен быть - уже в тебе. Я знаю тебя всего, и нет в тебе ничего, чего я не любила бы.

Бездонные глубины вечности были для него слишком темны, чтобы осмелиться взглянуть; он отшатнулся, словно его бросали в пламя. - Не надо... только не надо... - но она держала его так близко, что он мог видеть лишь ее, лишь ее мог слышать и ощущать и вкушать и касаться и она не произнесла это, она ничего не сказала, но и не нужно было говорить

дитя

ты прощен

Это было слишком. И всегда будет слишком. - Ты не смеешь... я не заслуживаю...

- Твои заслуги не имеют отношения ко мне.

- Думаю, повезло. - Он отдернул руку и застонал от внезапной боли. Успел забыть, что запястье сломано. Другой рукой почесал над глазами. - Знаешь, я... - Пришлось покашлять, чтобы обрести голос. - Я слишком стар, чтобы поддаться сентиментальному дерьму, этим цветочкам-и-сердечкам.

- Нам нужно еще раз поговорить о возрасте?

- Нет, - сказал он. - Точно нет. Помню.

- Я говорю тебе то же, что сказала Орбеку. Что скажу умирающему убийце. Что говорю каждой израненной лошади, с трудом добредшей до ведьмина табуна. - Она наклонилась и шепнула, щекоча губами ухо: - Не бойся, дитя. Будь самим собой.

Он оглянулся на Таннера, тот лежал неподвижно, глаза закрыты, дыхание редкое и хриплое.

"Кроме того, что ты один из них", сказал он.

Лошадиная ведьма улыбнулась. - Все хорошо, знаешь.

- Что?

- Мир не требует от нас убивать друзей.

- Друзей. Моя жопа! - Он сверкнул глазами. - Был у меня приятель, звали его Стелтон. Он сказал бы иначе.

Она лишь шевельнула плечами.

Он поглядел на Таннера, не зная, жив ли еще ассасин и слышит ли их. - В жопу мир. Мне не нужны извинения, чтобы его убить. Не нужны оправдания, чтобы оставить в живых.

- Такому пониманию я и помогала.

Он повернул голову к ней, хмурясь. - Позволение...

- Просто слово, - ответила она.

Он мигнул. И еще раз, и когда открыл глаза - увидел именно то, о чем говорила ведьма. - Таннер, - сказал он медленно. - Передай аббату - нет, скажи Дамону. Лично, если получится. Скажи, что лошадиная ведьма - моя.

- Прости?

Итак, он в сознании. И слушает. Следовало бы догадаться. - Скажи, что она моя. Скажи, я сообщу обо всем, что узнаю. И что мне не нужна ничья треклятая помощь.

- Гм...

- Скажи Совету Братьев: между нами может быть мир, если они оставят лошадиную ведьму в покое. Если не оставят, будет... что-то другое.

- Понимаю. Все знают, каково твое "другое".

- Скажи, что отныне лошадиная ведьма - семья. Моя семья. Они поймут, что это значит.

- Я и сам способен сообразить.

- Надеюсь, я тебя понял верно. Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы больше не лезть в мои дела.

- Что? Как насчет волшебного третьего раза?

- Третий раз хуже первых двух, Таннер. Уж поверь.

- Не готов усомниться. Эй, если благодарность для тебя чего-то...

- Не надо.

- Ага, ладно. - Таннер расслабился, позволив глазам сомкнуться. - Семья, хе? Давно ли?

Он поглядел на нее. Она поглядела на него.

- Кажется, - ответил он, - почти с начала вечности.

Ливень необычайного 3:

Достоверные источники

"Все мы делаем вид, будто дерьмо валится не случайно. Мы прослеживаем связи между событиями и наделяем эти связи смыслом. Вот почему мы так любим рассказывать о себе байки. Каждая история - это попытка показать, будто всё происходит не без причины".

Кейн, "Клинок Тишалла"

Вестибюль посольства Монастырей в Терновом Ущелье был просторным, с высокими сводами, и теплым, особенно в сравнении с весенней холодрыгой снаружи. По обычаям Монастырей, посольство построили из местных материалов; в Ущелье, чуть ниже Хрилова Седла, это означало камень. Разновидности гранита, темно-порфировые стены, в полдневном свете обретавшие розовый оттенок.

Тут был обычный набор юных послушников, подметавших, оттиравших и полировавших всё, что не способно вскочить и убежать; опытный взгляд выделил четверых как эзотериков под прикрытием, и еще двоих, которые могли быть таковыми.