Повтор - Яна Каляева

я бы предпочел, чтобы мы сперва договорились. Но вольному, как говорится, воля — ты здесь дорогой гость и ничего, кроме этого.

Если это правда, то я смогу вернуться домой. Но только после того, как выполню свою задачу. Что не в словах, а в действиях Ветра расходится с тем, что он сам о себе думает?

Дети. Зачем он притащил сюда своих биологических детей? Для отслеживания хода Повтора одинаково подошли бы любые… даже наоборот, потомство разных родителей было бы более репрезентативно. По словам Кристины, отец пятнадцать лет ею не интересовался. И тут вдруг пробило психопата на семейственность…

Дожидаюсь паузы в речи Ветра и небрежно говорю:

— А твоя дочь неплохо стреляет.

— Кристина, конечно, не удержалась от хвастовства. — Мне это кажется, или легкая улыбка на губах Ветра не такая сухая и жесткая, как обычно? — Сколько твердил: не стреляй на гражданских объектах… Но она гордится очень, до Повтора два года пыталась первый юношеский разряд получить и все никак — координации не хватало. Теперь уже второй взрослый сдавать может, а через годик сделаем из нее полного КМС. Они все у меня молодцы. Пацан один, Витька, в одиннадцать лет интегралы берет. Другой, Антон, с мастерами спорта на ринг выходит на равных… не побеждает пока, но мы работаем. Младшей пигалице семь, и она из матерых психологов веревки вьет. С некоторыми, правда, пришлось повозиться, прежде чем мы смогли понять, что им действительно интересно… Как бы ни было обидно родителям, Повтор раскрывает в детях только то, к чему стремятся они сами. Но, в отличие от обычных одаренных, они могут со временем изменять свои интересы — и точку приложения усилий.

Вот зачем Ветер все это мне рассказывает? Как это должно повлиять на мое решение работать с ним?

— А у контрольной группы такие же результаты?

Ветер едва заметно морщится:

— Сопоставимые. Если уделять их развитию достаточно внимания, конечно. Моим детям придется выдерживать суровую конкуренцию… Ладно, Саня, что-то мы заболтались, а день у тебя долгий был. Там коттедж подготовили, идем, провожу.

Ветер встает со стула. Сейчас — или никогда. Господи, как же я не готов… Но отступать некуда. Дар поднимается внутри, словно океанская волна.

— Скажи как есть — что ты чувствуешь к своим детям?

Ветер смотрит на меня застывшим взглядом. Его губы слабо шевелятся, пытаясь сформулировать ответ, но из горла не вырывается ни звука.

Отвечаю на взгляд своего врага, и на секунду передо мной распахивается его сознание — холодное, сияющее, стерильное. Тут нет места ни сомнениям, ни привязанностям, ни эмоциям — только хитросплетенная паутина планов, многоуровневые комбинации и ровное, как ход маятника, движение к цели. Но словно плесень, год за годом эту безупречную конструкцию разъедала скука, а в проделанных ею брешах зародилось одиночество — тихое, прозрачное, ускользающее от осознания.

Он умел каждому показаться тем, что тот хочет видеть, потому женщины часто хотели от него детей — и некоторым он позволял, хотя никакого значения для него это тогда не имело. Когда потребовалось собрать на базе группу детей для отслеживания хода Повтора, он рассудил, что биологические дети будут лояльнее к нему, чем случайно отобранные. Уже тогда он сделал то, за что презирал нормотипичных людей — обманул себя. И дети понемногу заполнили пустоту, существование которой он не признавал.

Психопатия — древний механизм и на самом-то деле нужный популяции: кто-то должен принимать решения, не затуманенные чувствами. Вот только привязанность отца к детям — механизм еще более древний.

Ветер смотрит на меня, беспомощно приоткрыв рот. В языке, на котором он разговаривает с самим собой, не существует слов, способных ответить на мой вопрос. В его внутренней системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть, что он не только привязал к себе детей, но и сам привязался к ним.

Жду, что Ветер рухнет на стул, с которого только что встал, но он остается на ногах, глядя застывшим взглядом на меня, а когда я отступаю на шаг — в пространство. Теперь мой враг так и будет искать ответ, которого внутри него не существует — пока не прекратится дыхание и не погибнут нейроны головного мозга. А может, как знать, и после этого. Мой Дар не просто оглушает на неопределенно долгое время — он отправляет человека в ад… нет, не так — заключает человека в том аду, который был у него внутри всегда.

Наверно, я никогда больше не применю Дар. Но сейчас не жалею ни о чем. Этот человек получил то, чего заслуживал — возможно, единственный из всех людей.

Откуда-то прибегает Кристина, лепечет что-то бессвязное, трясет отца за плечи — тело наконец опускается на стул. От девочки остро пахнет потом, тревогой и страхом. Она оборачивает ко мне покрасневшее, перекошенное лицо:

— Что, что с ним случилось? Что мне делать? Саша, помоги, пожалуйста, помоги нам…

Да, психопатия не наследуется. Значит, у человечества есть шанс.

Девчушка смотрит умоляюще, по щекам бегут слезы. Нет, довольно с меня. Пусть они тут сами себя спасают.

Разворачиваюсь и иду к вертолетной площадке. Я возвращаюсь домой, в собственную жизнь.

И пускай только попробуют меня остановить.

Эпилог

Другими глазами

Ольга Егорова

2040 год, десять лет спустя

Может ли обыкновенная женщина любить человека, который держит на плечах весь мир? Этот вопрос я задаю себе каждый день.

— Федька звонил, сказал, что приедет с девушкой! — орет Саня от летней кухни, в которую превратили старый домик. — Велел как-нибудь тактично тебя подготовить. Ты готова стать свекровью, жена моя?

Выхожу на крыльцо большого дома и отзываюсь:

— Всегда готова! Сейчас найду самую вонючую тряпку, чтобы будущей невестке веселее было драить полы.

Саша коротко смеется и сует телефон в карман старых рабочих джинсов. Он до сих пор пользуется прямоугольным смартфоном, хотя для них уже почти не выпускают приложений. Теперь у всех проект-браслеты. Я поначалу пугалась, когда голоэкран возникал из воздуха от любого случайного касания сенсора, но быстро привыкла. А Саня так и ходит с древним устройством — говорит, хоть что-то должно оставаться привычным в стремительно меняющемся мире.

Подхожу к окну столовой и наблюдаю, как муж перестраивает крыльцо летней кухни. Возится с досками: отмеряет рулеткой, отпиливает, прикладывает к конструкции и матерится одними губами — не подходит. В отчаянии воздевает руки к небу на пару секунд, потом снова берется за рулетку. Конечно, проще было