Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин

придется говорить с Махит до самого утра. Это вызвало чувство вины и болезненное ощущение, будто она прячется от проблем, но сейчас ей в не-баре с полезным флотским контактом было гораздо проще. Проще, чем все остальное.

* * *

Махит лежала на спине в темноте и пыталась почувствовать корабль вокруг нее, его громадный двигатель, гудение живой машинерии.

Ее лицо находилось в футе от потолка. Когда она закончила читать «Опасный фронтир!», не оставалось ничего другого, кроме как отправиться в постель. Она заняла верхнюю полку, руководствуясь двумя мотивами: во-первых, почтительным отношением к Три Саргасс, если та появится в их общей каюте. Забираться в темноте по лестнице на верхнюю койку было занятием отвратительным, это всякому известно. Во-вторых, желанием получить максимальный комфорт от уединения. Если игнорировать высоту падения справа, расстояние до пола, то можно считать, что она лежит в безопасности своей спальной капсулы на Лселе.

Впрочем, тут она не чувствовала себя в безопасности, но привычки памяти создавали самые разнообразные лжеубежища. Узкие, ограниченные пространства для сна, подвешенные в сложной металлической раковине, называвшейся станцией – или на корабле, пусть и тейкскалаанском, – устраивали ее. Они создавали правильное ощущение. Она подняла руку, дотронулась до потолка пальцами, почувствовала, что немота в них так и не прошла, только переходила в пульсирующее покалывание при касании поверхности потолка.

Нейропатия. Теперь это стало чаще случаться – или все чаще ее удивляло. Как это могло проскользнуть в нее, даже когда она и не пыталась работать со своим имаго, с любой из версий?.. Ей придется научиться жить с этим, да. Привыкнуть к тому, что это постоянная часть нее.

Ощущение тоски из какой-то дальней-дальней дали, даже не мысль, а эмоциональное эхо. Как она одновременно хотела и не хотела плакать, и при этом чувствовала, что Искандр хотел бы для них иной жизни, где всего этого не происходило бы…

<Ты проецируешь, Махит. А еще купаешься в страданиях>.

«Уже поздняя ночь, а я на тейкскалаанском военном корабле, и я так сильно поссорилась с другом, что она не придет в каюту, где нахожусь я. К тому же я дважды ссыльная – раз из дома, раз из Тейкскалаана. И руки у меня болят. У меня есть все основания купаться в страданиях».

<Ты не ссыльная>, – сказал Искандр, и в его словах слышалась холодная окончательность, от которой Махит захотелось сдавить его, как она давила на синяки.

«Как это мы не ссыльные?»

<Ты своим обещанием Тарацу купила нам Лсел. А если помиришься с другом, то и Тейкскалаан будет твой – любое место в Тейкскалаане>.

«Любое место в мире», – на языке, на котором они так привычно говорили внутри своей головы, не на их родном языке, а на языке империи. Махит как будто не могла найти способ прекратить это. Общение на этом языке, по мнению их обоих, было лучшим.

«Я ничего нам не купила. Я стала шпионом, вот и все. Теперь моими глазами смотрит Дарц Тарац. Никаких обещаний вознаграждения. Если я скажу ему о конфликте между яотлеком и капитаном Флота Шестнадцать Мунрайз, то он потребует от меня чего-нибудь похуже, чем шпионаж. Если натравить их одну на другую, то этот Флот будет парализован, Девятнадцать Тесло придется отправить сражаться новые легионы, которые не перегрызут друг другу глотки. Сделать это будет не слишком трудно. Шестнадцать Мунрайз ищет рычаги влияния, и один из таких вероятных рычагов – это я». Об остальном она не стала говорить: о Три Саргасс с Искандром она хотела говорить ничуть не больше, чем с Шестнадцать Мунрайз. А это, вероятно, означало, что она не хочет думать о Три Саргасс с учетом того, что Искандр всегда был рядом, в голове.

<Я тебя слышу, – сказал он бесстрастным и отчужденным голосом. – Ты становишься чьими-то глазами, только когда приходишь доложить о результатах. До этого времени ты ничьи глаза и ничья диверсантка>.

«Ты так оправдывал невозвращение на Лсел? Если не смог сделать доклад, то остался хозяином самому себе? Какой же это хрупкий мир, Искандр. И ты еще говоришь, что мы ни в какой не в ссылке».

<Сам себя в изгнание не сошлешь>.

В этом он ошибался, подумала Махит, ссылка совершается в сердце и мозгах задолго до того, как тело перемещается через границы. Думая так, думая «нет», она, словно в наказание, ощутила невропатическую боль в руках, доходящую до локтевого нерва. Вот только боль чувствовал и он, они были одним лицом, и неврологический ущерб, причиненный им советником Акнел Амнардбат, не был виной кого-то из них. Даже если ее пронзала боль, когда она обнаруживала рваные края в тех местах, где между ними должно было существовать полное единение.

«Я так или иначе не знаю, как отправлять послания Тарацу из самого сердца тейкскалаанского флагманского корабля», – сказала она, и ее слова были разновидностью извинения. Предложением: может, пока забудем об этом с учетом обстоятельств, в которых мы оказались?

И ответ – теплый прилив, окативший все ее тело, ощущение, что, может быть, ей теперь удастся уснуть. Мягкая усталость, словно подарок ее собственной эндокринной системы. Она закрыла глаза. Свернулась на боку лицом к стене, обхватив себя за грудь защищающим жестом. Выдохнула.

И мгновенно пришла в полное, обостренное притоком адреналина сознание, когда раздался громкий стук в дверь.

Первое, что ей пришло в голову: Три Саргасс вернулась. Но ведь на дверном тачпаде оставлена пластопленочная записка с паролем ВОЙД, и Махит так пока пароль и не меняла. Три Саргасс вполне могла бы войти без стука. Значит, это кто-то другой. Махит перевалилась через край койки, нащупала пальцами ног нижнюю койку, потом спрыгнула на пол. Она не была готова к приходу посторонних – свободная юбка-брюки и верхняя часть ее пижамы ни в коей мере не годились для приема гостей, к тому же ни в коем случае не могли считаться тейкскалаанской одеждой…

<Надень жакет, твой все еще висит на спинке стула>, – сказал Искандр, и она была ему бесконечно благодарна за совет. Жакет помог. В нем оказалось что-то негнущееся. «Опасный фронтир!» упирался в ребра.

Тот, кто стоял у дверей, повторил стук. Прокричал – приглушенно через герметичную металлическую дверь – что-то вроде «Уполномоченный! Посол!»

Притворяться, что ее здесь нет, не было никакого смысла, а открыв дверь, она не будет в большей опасности, чем за закрытой дверью: это Жемчужина Мира, не Лсел и не одно из других мест, где бывала Махит. Под ее ногами была палуба боевого тейкскалаанского корабля, а снаружи – ничего, кроме безвоздушного войда, который здесь гораздо ближе к ней, чем на станции. Корабли были меньше Лсела. Корабли не были людьми, хотя и считались сообществами. На корабле ты не мог исчезнуть, даже на корабле с экипажем в пять тысяч человек. В особенности на тейкскалаанском корабле: Махит пока не нашла камер наблюдения в каюте, но знала, что они здесь есть, присматривают за ней, пусть и без Солнечных на другом конце, чтобы анализировать и принимать меры.

Она открыла дверь и увидела солдата, человека среднего роста с модной тейкскалаанской прической, с низкой линией связанных в косичку и закинутых назад волос.

– Посол, – сказал он. – Яотлек немедленно вызывает вас и специального уполномоченного на мостик. Я должен сообщить, что ваше послание сработало и ей немедленно нужно составить следующее.

Волнение, прошедшее по ее телу от бедер к черепному