Страшный суд - Станислав Гагарин

— Ну-ну, — сказал мне вдруг мой знаменитый гость и, хитро улыбаясь, заговорщицки подмигнул, — валяйте, Папа Стив, валяйте… Читателя вы ошарашить не боитесь, и это превосходно, Мастер! Тогда и напишите: князь Олег и товарищ Сталин — аристократы духа. И окажетесь правы. Истинный аристократизм именно в этом, в богатстве духовном, в идейном, если хотите. Наделить наследников таким могучим содержанием государственного духа, чтобы хватило его на тысячу лет, если не больше… Вот что!

— Вы сумели свершить такое! Но как это получилось у вас, князь? — просто сказал я.

Младший брат Рюрика открыто и доверчиво улыбнулся и напомнил мне ликом Валерия Гукова, доброго моего знакомца по Свердловску, только покряжистее был мой предок, могутнее, что ли…

— Частью по трезвому размышлению после чтения книг по античной истории, а читал я много, вызывая недоумение у моих в массе неграмотных, хотя и зело боевых соратников, — ответил после некоторой паузы князь Олег. — И, наверное, по наитию, руководствуясь, что называется, шестым или седьмым чувством державного свойства.

«Недаром тебя называли Вещим, — подумал Станислав Гагарин. — Ты предвидел, что строишь Великую Русь, возводишь ее на тысячу лет, и потому так заботился о том, чтобы уложить серьезный для подобного здания фундамент…»

— Знаете, Папа Стив, нынешние мои и ваши соотечественники закопались в куче ими же самими придуманных измов и не видят за деревьями леса, — запив ложку меда чаем, проговорил неторопливо и степенно основатель Русского государства. — А ларчик открывается архипросто, Станислав Семенович… В геополитическом пространстве России всегда играл, играет и будет играть определяющую роль — вплоть до Страшного Суда! — русо-славянский этнос. Разумеется, русский этногенез, развитие русской нации, тесно связан и с друга ми народами, в первую очередь с евразийскими этносами, с их верованиями, традициями, бытом и культурой. Разве мало в нас от половецкого или, скажем, татарского, финно-угорского, например?

— Хватает, — согласился я с князем. — Есть даже и принесенное монголами китайское слово из трех букв…

— Вот именно, — усмехнулся Олег. — Об особенностях русской души уживаться с любым народом, не подавляя его физически и духовно, я достаточно хорошо ведал и прежде. Потому на этой национальной доминанте, позвольте мне употребить иностранный термин, хотя вы и не любите чужих слов в собственных сочинениях, на этой направляющей русского национального характера я и начал собирание вокруг Киева славянских и иных земель.

Он вздохнул.

— Из Новгорода это сделать было географически несподручно, Папа Стив, — ответил князь Олег на мелькнувшую у меня мысль-вопрос. — Потому и пришлось спуститься вниз по Днепру, придумывая по дороге повод, как устранить мешавших моим государственным соображениям Аскольда и Дира. Пусть земля будет им пухом! Кстати, порой мы встречаемся друг с другом в Ином Мире, и братья полагают, что понадобись им для державных целей Новгород, они бы меня не пожалели…

А потом, в Одиннадцатом веке, на Руси был подписан федеративный договор, за что князя Ярослава с полным на то основанием назвали Мудрым.

Между прочим, уже тогда появились в руководстве Русского государства две своего рода партии, одна придерживалась поглядывания на запад, были-были и у нас собственные Козыревы и шахраи-мошенники, другие ратовали за развитие национальных особенностей, достижения благополучия и самостоятельности собственными, русскими силами.

— Мне кажется, — заметил я, вклинившись в паузу, князь Олег обязательно останавливался на минуту, высказав ту или иную мысль, будто давал мне покрепче усвоить высказанное им, — мне кажется, что борьба тогдашних «западников» и патриотов довольно скоро стала не борьбой внутри России в поисках лучшего варианта ее развития, сколько сражением за обладание Русским государством.

— Намек, как говорится, понял, — усмехнувшись проговорил Олег. — Конечно, конечно! Прозападной шпаны и швали, прямых агентов влияния европейских наших врагов при дворах киевских князей, затем и московских царей, околачивалось предостаточно.

С этими просто и ясно. При выявлении — к стенке. Или на плаху… Можно и повесить, хотя последнего зрелища я не любил. Виселица — скорее западное новшество. Да…

Но были и добровольно заблуждающиеся. К сожалению, находились те, кто недопонимал сущности исторической и геополитической миссии России, заблуждался по поводу наиболее верной направленности русской политики, а это всегда, я подчеркиваю — всегда! — приводило Державу к кровавым разборкам и жутким трагедиям для народа.

Князь Олег снова замолчал, а я подумал о том, что на сию сложнейшую тему не токмо роман — серию книг из сотни сочинений можно и нужно написать…

— Свидетельства историков надо читать! — воскликнул вдруг с непривычной для него эмоциональностью сановный гость. — Скажи мне кто-нибудь, что хотя бы один из десяти нынешних государственных деятелей России, я не говорю уже о псевдовождях ублюдочного СНГ, прочитал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, и я отдам тому месячную княжескую получку!

— По-моему, и из сотни один не прочитал…

— Это уж слишком, — недоверчиво глядя на меня, протянул Вещий Олег. — Неужели невежественность моих потомков дошла до подобных пределов?

— А то, — бесстрастно, привык к этому, сказал Папа Стив.

— Ну и ну, — покачал головой киевский князь. — А ведь только прочитав у Плутарха и у других авторов про деяния Александра Великого, я всерьез задумался над глобальным вопросом: почему его македоно-эллинская держава рухнула со смертью талантливого государственника и полководца?

— Она просуществовала некое время, породив недолгую эпоху преемников-диадохов, но быстро, увы, сошла на нет, — промолвил Одинокий Моряк. — Хотя Александр проводил в завоеванных государствах мудрую политику привлечения туземцев к государственной службе, благородно щадил побежденных противников и даже оставлял их на тронах. Впрочем, так поступали и русские цари в той же Средней Азии, например, где генерал Скобелев строил для местного населения школы и больницы, а солдаты генерала-строителя Жилинского прорыли те оросительные каналы в Туркестане, которыми так гордятся аборигены, напрочь позабыв, что живительную воду им провели воронежские и смоленские мужики в военной форме еще в Девятнадцатом веке…

Недолгая память у наших меньших братьев!

— Увы, — согласился со мною Вещий Олег. — Благодарности от них вам не дождаться никогда… Я всегда повторял и не устану говорить вновь: у России в геополитическом смысле нет и не может быть друзей!

Помните об этом всегда, русские люди!

Это вовсе не означает, что вы должны отторгать тех, кто просится к вам под крыло, под защиту, под державную руку. Но вошедший в русскую семью народ или народец обязан при этом знать собственное место.

Никаких автономий, окромя культурной!

Как был прав в 1922 году мой друг и нынешний соратник Иосиф Сталин, по духу более русский человек, нежели ваши нынешние карликовые вожачки, когда предложил план культурной автономии для народов России!

Но упрямый козел Старик упёрся авторитетными для тогдашней партии горе-интернационалистов рогами… И ни в какую!

Ошибка Сталина в том, что позднее, когда был наделен безграничной властью, вождь не воспользовался собственными возможностями и не провел давешнюю идею в жизнь.

А заложенная Лениным бомба рванула через семьдесят лет… Вот и пожинайте теперь парад суверенитетов, начатый очумевшим от постоянных потачек и собственного беспредела ебеэном, сепаратизм и оголтелый, доходящий до фашизма национализм придурковатых гетьманов.

Во что они мой родной Киев превратили!

Вещий Олег сплюнул, символически сплюнул в сердцах, поднялся из-за стола и вышел на крыльцо.

Я последовал за ним.

Упоминание в разговоре Александра Македонского напомнило мне совещание на улице Пушечной в Москве. Мне нравился этот парень, я многое читал об удивительном человеке, так многое успевшим за неполные тридцать три года, читал не только Плутарха, и всегда ломал голову над тем, что не давало покоя Вещему Олегу: а что упустил Александр, создавая новую державу.

— Двадцатый век — век мафии, — сказал тогда, на Пушечной, Александр Македонский.

— Из вашего исторического далека, понимаешь, вам виднее, Александр Филиппович, — хотя и уважительно, но с некоей ухмылкой, с явной подкавыкой, заметил Иосиф Виссарионович.

Вообще, я заметил, что Сталин относится к Александру Великому не только по-отцовски, разница в возрасте была столь очевидной, но и с особым пиететом, полагая молодого царя равным себе, по крайней мере.