Последние узы смерти - Брайан Стейвли

кусочки головоломки. – А в том, что хочет так сильно. Из-за нее он готов пожертвовать императрицей, которую уже поработил, захватив ее сына. И чего ради? Ради зыбкого шанса, что вдвоем мы доберемся до пустоголовой красотки-лича? Это называется выгодный обмен?

Старуха уже не морщилась, а медленно кивала.

– Ты думаешь, крошка-лич твоего братца сильнее, чем себя показывает?

– Не знаю, – с досадой отозвалась Адер. – Я не знаю. В том-то и дело. Я не могу понять, зачем ил Торнье так нужна ее смерть, но вижу, что для него это важно. И это наводит на мысль, что, прежде чем травить или взрывать, надо бы с ней поговорить.

– Похоже на правду, – брюзгливо согласилась Нира, уставившись на Копье Интарры с такой злобой, словно вместе с Тристе в башне заперли все, чего добивался ил Торнья. – Видно, мои старые мозги совсем ссохлись, что я сама не додумалась.

Но в ее взгляде, обратившемся к Адер, блестел живой ум.

– Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Нет, – сказала Адер. – Не совсем.

– Я не про саму девушку. Я про то, чтобы ее вытащить, нарушить приказ мерзавца-кшештрим.

– Он на севере, на границе. Если повезет, он и не узнает, что мы ее не убили.

Нира фыркнула:

– Только почудится, будто поумнела, тут ты и выдашь полное ведро дури.

– Не может же он знать все! – возмутилась Адер, хотя холод в животе доказывал, как мало она верит своим словам.

Ил Торнья каждый раз опережал ее на целый дневной переход. Даже когда ей удавалось застать его врасплох, это ничего не давало. Она привела к нему Ниру с Оши и несколько месяцев верила, что они – ее оружие, а этот ублюдок, выгадав подходящее время, перехватил его и присвоил с легкостью легионера, отнимающего ножик у ребенка.

Что-то в ней молило подчиниться, послушаться. Если делать, как велит ил Торнья, сын будет жить.

«Может быть», – поправил голос откуда-то из глубины.

– Ты если что и видишь, – заговорила Нира, – так прочувствовать не умеешь. Ил Торнья, детка, не человек. Твой сын для него не дороже камешка на доске ко. Как и Оши. И мы с тобой. Пока мы вписываемся в его стратегию, он нас не трогает. Станем мешать…

Нира взмахнула рукой, словно сбрасывала фишки с доски.

– Ему это ничего не стоит. – Она покачала головой. – Я с тобой спорить не стану. Мне, старой безмозглой суке, терять нечего. Я хочу с ним драться. А вот ты… Ты храбрая девочка, но, клянусь черной задницей Ананшаэля, до чего же бываешь тупой! Я хочу, чтобы ты до конца поняла.

Адер с изумлением увидела на глазах старухи слезы – маленькие, блестящие на солнце капельки, твердые, как осколки стекла, и поразительные, как алмазы.

– Ты оставила под моей защитой сына, – тихо сказала Нира, – а я позволила гаду его захватить.

– Нет. – Адер тронула свою советницу за плечо. – Ты не позволила. Ты сражалась и не сумела победить, но не ты его отдала.

Она поняла, что дрожит, и возненавидела себя за эту дрожь. Уж конечно, отец не дрожал никогда, даже отсылая из дома сыновей.

– Я понимаю, как опасно выступать против него. Свет доброй Интарры, неужто я не понимаю? Я готова даже признать, что сопротивление бесполезно, но я знаю и еще кое-что. Я знаю, что, если мы уступим ему то, чего он добивается, мы проиграем. Может быть, не сразу, но вскоре, а если уж все равно проигрывать, если я все равно потеряю сына, так я хоть не сдамся без боя. Я приму бой и, вероятно, погибну; вероятно, он убьет моего ребенка, но ничего большего не добьется. Ничего не дам ему доброй волей, пусть попробует отнять!

Нира поморщилась, скосив глаза на свое плечо. Адер только теперь заметила, что ее рука, лежавшая на плече старухи, скрючилась, пальцы-когти сквозь платье вонзились в плечо.

– Больно, – сказала Нира.

Адер не разжала пальцев.

– Ты мне поможешь?

Лицо Ниры было мокрым от слез.

– Ты еще спрашиваешь, – шуршащим, как солома, голосом проговорила она. – Видно, ты еще глупей, чем я думала. А я думала, глупее некуда.

Смех вылетел на балкон прежде нее – легкая радостная девичья трель.

– Какое небо! О, ваше сияние, какое оно голубое! Не могу поверить, что то же небо видно из моего скромного окошка. Ох, и океан!

Нира скривилась. Она чуть не все утро спорила, отказываясь включить в их нарождающийся заговор лишнего человека. Подсчитывала риски, рассматривала их со всех возможных сторон, между тем как Адер стояла на одном простом факте: им с Нирой вдвоем Тристе не вытащить.

– Нам понадобится помощь, – снова и снова твердила она. – Мне это нравится не больше твоего, но ясно, что без помощи не обойтись.

Сейчас, когда «помощь» пришла, это показалось далеко не так ясно.

– Добро пожаловать, – проговорила Адер, отстраняя недобрые предчувствия и оборачиваясь к проплывшей в балконную дверь новой сообщнице. – Спасибо, что отозвались так быстро.

– Это честь для меня, ваше сияние. Приглашение в верхние покои Журавля! Разве я могла устоять? Хотя теперь я вижу, что мне здесь не место. Вы убили меня одним видом. Прежде я была довольна моим бедным домишкой, а теперь просто жить не смогу без башни.

Она вся была шелк, трепет, восторженные жесты. Адер не обращала на них внимания, как и на разговоры о бедном домишке и скромном окошке.

«Если слухи правдивы хоть наполовину, – думала она, – ты могла бы выстроить себе десяток башен не хуже Журавля, да еще набить их золотыми солнцами».

– Нира. – Адер повела рукой. – Познакомься, это Кегеллен, одна из троих представителей Аннура в совете. Кегеллен, Нира – моя мизран-советница, прибыла недавно с севера.

– Мизран-советница, – промурлыкала Кегеллен, приседая в изящном реверансе и склоняя голову. – Какая честь!

Нира, похоже, не видела никакой чести.

– Первая воровка Аннура, – без обиняков бросила она.

Женщина выпрямилась. Полное тело не мешало ей двигаться грациозно и плавно, как танцовщице. Она извлекла из рукава бумажный веер, встряхнула, раскрывая, и легкими движениями стала обмахиваться.

– О, уверена, я не заслуживаю звания «первой». Я, конечно, воровка, но таких, как я, немало.

Она говорила мягко, но Адер видела ее взгляд. Выросши среди министров и заезжих принцев – умных, проницательных и хищных мужчин, – она давно научилась читать по глазам. Кегеллен все улыбалась и рассеянно покачивала веером, но ее зеленые глаза блеснули при виде старухи. В них не было ни особого почтения, ни страха. А было… любопытство.

– Никогда не думала, что доживу до дня, когда на Нетесаном троне воссядет женщина, –