Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

Ташкенте вы на заметке у полиции ак-падишаха. Вы у нас опасный смутьян, мятежник, и мы, муфтий, делаем нехорошее дело — укрываем смутьяна в привратницкой всеми уважаемой ханаки — приюта монастырского почтенных дервишей и каландаров. О великие грехи наши! Видит бог, делаем мы так из самых добрых побуждений. Жалко хорошего человека. И потом вы много задолжали тут в Бухаре за эти годы. Господин могущества Аталык совсем не богат, а тут такие большие деньги!

Важно Аталык погладил бороду, но ничего не сказал.

Не захотел муфтий признать, что Георгий Иванович у него в кабале. Он соглашался лишь с тем, что положение его затруднительное и неприятное.

— Человек есть человек. Человек — создание аллаха. Пророк изрек: «Человек не есть вьючное животное! Аминь». Однако причина затруднительного положения Георгия — в нем самом. Он проживал байгушем, то есть нищим, под деревянным помостом чайханы на Ляби-хаузе, где обиталище бухарских плешивых калей, нищих и побирушек, лишенных человеческого облика. Когда Георгий несколько лет назад убежал из Самарканда, пробрался в наш город, он нашел приют у тех, не заслуживающих человеческого уважения нищих.

— Прекрасные люди! Нечего их охаивать! — перебил муфтия Георгий Иванович. — Им я обязан жизнью. Они меня заботливо выходили. Они ничуть не менее гостеприимны, чем богачи и баи.

— Позвольте же нам продолжить наш рассказ. Господин доктор да выслушает нас с терпением. По прибытии из Стамбула мы узнали о жалком прозябании господина Георгия под деревянным помостом в нищете и лишениях. Мы сочли неудобными как так, человек науки и знания, и вдруг живет в пренебрежении и нищете, закапывает, подобно сыну библейского патриарха, свои таланты, знания и высокое умение в грязь и песок. Мы тогда же, — не правда ли, господин Георгий? — нашли вам достойный приют в ишанской ханаке, то есть здесь. Велик бог, вы получили жилье, пищу, внимание и, да прославится в веках пророк! — молодую здоровую супругу. Мы истратили сотни тилля, дабы запечатать печатью молчания рты всяких писцов и миршабов, чтобы они не болтали, а ведь господин Георгий, не приняв света веры истинной, осмелился заиметь жену правоверную. А в народе это вызывает неудовольствие и гнев.

— Что касается народа, то ему это безразлично, — снова не удержался Георгий Иванович. — Вот если науськают…

— Вот мы и порешили, что господин Георгий послужит у нас до поры до времени привратником и службой возместит наши расходы и убытки. И никакой вы, господин Георгий, не раб!

Наконец, доктор мог вставить и свое слово:

— Итак, если я вас, господин муфтий, правильно понял, наш друг Георгий Иванович свободен идти и ехать, куда хочет, лишь бы он возместил все ваши расходы и потери. Он отдаст свой долг и… свободен.

Доктор ловил муфтия на слове.

Муфтий посмотрел на Аталыка, хранившего важный, но недовольный вид.

— Вашими устами, господин доктор, гласит сама мудрость. Вы тысячу раз правы. Но мы уже говорили, господин Георгий сам не пожелает. Ибо за порогом ворот нашей ханаки его сразу схватят. Верховный мударрис благородной Бухары строг и непреклонен. Он не позволит, чтобы в городе нарушались высокие законы.

— Но даже мударрис не посмеет причинить вреда Георгию Ивановичу, — рассердился доктор, — если на его отъезд даст согласие господин Аталык.

— Господин доктор прав, — благосклонно заговорил Аталык. — Но мы попросим вас, господин доктор, взять на себя труд лично препроводить господина Георгия в Новую Бухару, для чего мы предоставим вам свой лучший фаэтон. Каанэ мархамат! Милости просим!

Всем своим милостивым благообразным видом господин Аталык показывал, что он всемерно доволен своим мудрым решением. Но доктор, к своему удивлению, вдруг поймал взгляд старца, взгляд хитреца, мелкого базарного завсегдатая.

Глаза почтеннейшего старца бегали, сверлили муфтия, требовали его вмешательства.

Муфтий усмехнулся:

— В Новой Бухаре нашего подопечного ждет виселица…

— О всевышний! Разве возможно такое? — своим сладеньким голосом Аталык показывал всю искренность и доброжелательство.

А муфтий вздохнул, воздев очи к небесам. Он тихо читал молитву.

Доктор не переносил лицемеров и лицемерия. Он не смог скрыть своего возмущения…

— И бухарский мударрис, и новобухарские жандармы узнают, если кто-нибудь начнет трепать языком, если найдется такой болтливый, — он хотел сказать «мерзавец», но предпочел воздержаться.

Намек явно пришелся не по душе Аталыку. Он высокомерно пробормотал:

— Увы, Бухара — тесно населенный город.

— Да, у господина эмира есть мудрец! Он видит под землей на глубине десяти фарсахов! Он из песка пустыни получает золотой песок, — тут муфтий сглотнул с вожделением обильную слюну. — Он урус, но служит Сеид Алимхану… Нам тоже нужен такой урус. Аллах велик… И такой урус теперь у нас есть!

Важно и многозначительно Аталык показал глазами на скромно сидевшего у стены Георгия Ивановича. А он опустил голову. Он выглядел подавленным и усталым. Муфтий просто был страшен со своим упрямым спокойствием, твердым добродушием. В его подслеповатых красных глазках читалась холодная решимость.

Понятно одно — он сделает по-своему.

Совершив «оомин обло», доктор поднялся и пошел к выходу — сыновья за ним. Иван Петрович не пожелал более пользоваться гостеприимством господина муфтия. Иван Петрович был мрачен.

Аталык и муфтий отказались изменить что-либо в положении Георгия Ивановича.

XI

Достоин сожаления разумный, подчиненный неразумному;

Сильный — под началом слабого;

Великодушный, нуждающийся в низком.

Кабус

Близился отъезд. Визирь Джелял торопил:

— Казикалан недоволен. Казикалан соблаговолил заметить: «Приехавший доктор ведет разговоры с Георгием. Из-за Георгия дерутся и люди, и верблюды. Про Георгия узнали ференги, что кружат у трона, и иностранцы-концессионеры. Сам эмир спрашивал про него. В драке верблюдов как бы муху не раздавили. Наш друг — муха. Ему надо не выходить из тени.

Доктор согласился:

— Уговаривал Георгия Ивановича. Не помогает. Идти на откровенный скандал нельзя. Сразу же вмешается российский агент, потребует выдачи. Без скандала увезем — эмир, раз он пронюхал, наложит лапу. А можно было бы увезти в санитарном вагоне с красным крестом.

— Аталык не отдаст Георгия Ивановича. Аталык думает: Георгий знает, где в Кзылкумах золото. Аталык уже достал разные бумаги и планы геологов, работавших раньше в пустыне. Повезет сам его туда, Георгия, чтобы тот растолковал смысл бумаг. Аталык горит и весь словно в лихорадке, прикрывая свои вожделения государственными интересами:

Горы высоки, если тумана нет.

Сады бесплодны, если садовника нет.

Реки бесполезны, если рыбы нет.

Дороги зарастают без караванов.

За кустами роз послышались шлепающие шаги. Сад визиря Сахиба Джеляла для центральной части города, полной раскаленной глины построек, был зеленым и тенистым. Джелял в бухарской духоте и пыли жил совсем неплохо. Ветви