След Заур-Бека - Владимир Дружинин

Владимир Дружинин

СЛЕД ЗАУР-БЕКА

ДОМ НА БОРОВОЙ

Мне хотелось пойти туда. Пойти в дом на Боровой, подняться на четвёртый этаж, дёрнуть рукоятку звонка. Откроется тяжёлая, обитая войлоком дверь. Зажжётся свет. Да, в тёмном коридоре, знакомом мне наощупь, зажжётся свет. Что будет дальше — я не знаю. Вернее всего — ничего не будет. Я ничего не узнаю. Тайна останется тайной.

И всё-таки мне хочется, мне нужно пойти туда. Иначе нельзя. Иначе я не выясню всех деталей этой истории…

Началось всё декабрьским утром 1941 года. Я топтался у шлагбаума в Колпине и ждал попутной машины. Ко мне подошёл невысокий чернявый военфельдшер и спросил:

— В город?

— В город, — сказал я.

Он улыбнулся. Скользнув взглядом по моему счастливому лицу, он протянул мне небольшую, аккуратно зашитую в холст посылочку.

— Очень вас прошу, — начал он. — Семья голодает. Передайте, если не затруднит.

— Давайте, — сказал я.

— Это на Боровой. Почти в центре.

— Знаю.

— А вы — Селезнёв?

— Точно, — весело отозвался я. — Сержант Селезнёв.

— На слёт едете?

— На слёт.

— Знаю. Снайпер Селезнёв. Как не знать! Так, пожалуйста, посылочку мою…

Он говорил громко. Все стоявшие у шлагбаума стали смотреть на меня. Зардевшись, я сунул посылочку в туго набитый мешок и сказал симпатичному военфельдшеру:

— Не беспокойтесь. Всё будет сделано тотчас же, как приеду в Ленинград.

Квартиру я нашёл не сразу. Короткий день уже кончился, и на лестнице было темно. Темно и совершенно тихо. В провалы окон врывался тонкий едва уловимый запах гари. На лестнице жилого дома пахло так же, как и на передовой у потушенного снегом пожарища.

Долго я мёрз на площадке, дёргая рукоятку звонка. Литая птичья лапа, сжимающая когтями шар, успела согреться. Наконец, за дверью послышались тихие, неторопливые шаги и мужской голос произнёс:

— Вы к кому?

— Шараповы здесь живут? — спросил я, вспомнив фамилию на посылке военфельдшера.

— Что у вас?

— Посылка.

Дверь открылась в темноту. Тот же голос, удаляясь куда-то, позвал:

— Прошу за мной.

— Спичек у вас нет? — спросил я.

— Нет. А у вас?

— Тоже нет. Я некурящий.

— Добродетельный мужчина, — сказал незнакомец с усмешкой, и голос его вдруг показался мне смутно знакомым. — У вас и фонаря нет?

— Есть трофейный фонарь, — сказал я небрежно. — Да чёрт бы драл — батарейка села.

— Трофейный?

— Да.

— Воюем, значит?

— Воюем…

Так мы разговаривали, двигаясь по длинному-предлинному коридору, и я терялся в догадках — где я слышал этот голос? На фронте? Нет, не на фронте. До войны? Да, должно быть, ещё до войны. Но где?

— Это ничего, что у вас нет света, — проговорил незнакомец. — Всё равно зажигать здесь нельзя. Рядом трахнуло. Штучка на четверть тонны. Все рамы вылетели.

В коридоре становилось тепло. Двигаясь в бесконечных потёмках, задевая за какие-то углы, я вспомнил путешествие к центру земли, описанное Жюль Верном, и невольно засмеялся. Температура явно повышалась. Мы, точно герои фантастического романа, как бы приближались к раскалённому центру земной планеты.

— Чего вы смеётесь? — услышал я.

— Ничего. Так.

— Вам смешно?

Это был тот же голос, но встревоженный, даже испуганный. И определённо знакомый. Я уже раскрыл рот, чтобы спросить, но в эту минуту оглушительно скрипнула дверь. Пахнуло жаром раскалённой печи.

Мы вошли в комнату с одним окном. Хозяин застеклил его, но, как видно, не успел устроить затемнение. За окном, в слабом сиянии ущербной луны, виднелась крыша примыкающего дома и на ней флюгарка.

От ветра флюгарка металась и жалобно дребезжала. Я посмотрел на неё, и вдруг мне показалось, что в комнате никого, кроме меня, нет. На миг стало тревожно, жутко даже, и я крикнул:

— Вы здесь?

— Здесь, — послышалось в ответ.

— Вот вы где, — сказал я, всматриваясь в угол комнаты. — Подождите. Сейчас.

— Что вы хотите?

— Ничего. Сейчас достану посылку.

«Странно мы разговариваем, — подумал я. — Он впрямь напуган чем-то. А голос…» Я снова и так же безуспешно пытался вспомнить и бросил наудачу:

— Вы не учились на химическом?

— Где?

— На химическом?

— Нет. Вы ошибаетесь.

Я наткнулся на стол, опустил на него мешок и извлёк посылку. Человек быстро вышел из угла, взял посылку со стола и отошёл. Одет он был, кажется, в куртку или ватник, на голове что-то вроде берета. Черты лица я рассмотреть не мог. Стоя, он распарывал и развёртывал посылку.

— Я никогда не учился на химическом, — сказал он раздельно. — Я вообще не ленинградец.

— Вот как?

— Да. Приехал перед войной. Застрял тут совершенно случайно. Ну-с, большое вам спасибо.

— Пожалуйста.

— Я не предложил вам сесть, — сказал он, видимо, успокаиваясь. — Простите. Мне надо уходить. Я вас выпущу. Вот сюда. Другим ходом — покороче.

С этими словами он вывел меня в коридор, затем на кухню и отпер дверь на чёрную лестницу.

Тёмная комната осталась позади. Я спускался по лестнице, нежно озарённой лунным светом, и подозрения мои затихали. Мало ли что взбредёт в голову в темноте! А похожих голосов такая масса!

Очутившись на широком, пустынном, заснежённом дворе, я с облегчением зашагал к воротам. Что-то певуче задребезжало наверху, и я остановился. Флюгарка! Да, та самая флюгарка, которую я заметил из окна. Вот и окно. Прежде, чем я отыскал его глазами, у меня мелькнула мысль: «А если он соврал, что нет света? Что, если теперь из окна сочится свет?» Нет, света в комнате не было…

Успокоившись окончательно, я направился по Боровой. Навстречу спешила девочка лет восьми. Худенькое и сморщившееся от холода личико выглядывало из большой старомодной плюшевой кофты. Девочка шла, должно быть, из булочной и несла хлеб. Это была крохотная порция хлеба, наполовину завёрнутая в листочек бумаги. Девочка прижимала этот свёрток обеими руками и смотрела на него, не отрываясь. Тропинка, проложенная по тротуару, вилась среди сугробов, девочка спотыкалась, но не смотрела на тропинку. Она смотрела только на хлеб.

— Постой, — окликнул я.

Я вытащил из кармана сухарь и протянул ей. Она ещё крепче прижала к себе свёрток.

— Что вы, дядечка!

— Держи!

Она не решалась взять. И я смутился, потому что мне ещё не приходилось протягивать хлеб голодному. Чтобы помочь девочке, я сказал:

— Бери. Шура или как?

— Зоя.

— Правильно, Зоя. Маме привет…