Заря над Уссури - Вера Солнцева

«В руках палачей… Придет время — и воскреснут имена тысяч героев революции, сложивших головы во имя будущего. Их имена — символ чести, любви, преданности высокой идее. Имена первых строителей советской власти в нашем крае, погибших мученически, должны быть сохранены для истории, потомства. И среди них имя маленькой женщины с мужественным сердцем героя — Александры Ким. Слово сдержала: умерла за свободу трудящихся всей земли… Неужели все потеряно? Где ты, друг Сережка? Откликнись. Нет высшей муки, чем бессилие и покорность перед торжествующим террором. Слежка. Шныряют шпики. Временщики всегда беспощадны и ненасытны в злобе — горестная история России тому пример. Помню вас, Наталья Владимировна: держу себя в такой узде, что рот в крови. Учитель и друг мой!»

Глава третья

Просторный казенный кабинет, обставленный роскошной мебелью из полированного дуба, с коричневой кожаной обивкой, тонул в полумраке — окна зашторены зеленым тонким сукном.

За большим письменным столом, освещенным электрической лампой под зеленым абажуром, в мягком кресле сидел японский офицер. Поставив длинную саблю на колесиках, он уткнулся подбородком в эфес, отчего поднялись кверху острые впалые плечи с золотыми погонами полковника.

Японец пристально смотрел на низкорослого, похожего на подростка, внешне сухопарого и щуплого, но жилистого, со скрытой нервной силой Калмыкова, сидевшего напротив него: внимательно изучал молодого военного, одетого в добротную, новенькую, с иголочки, форму казачьего генерал-майора.

Атаман ощущал на себе недобрый прищур узких, чуть раскосых черных глаз полковника, исподлобья взглядывал на бесстрастное, как кукольная маска, желтое лицо, неведомо что таившее, и злился. «Загадка, а не человек, — думал атаман и раздувал ноздри ястребиного носа, движением головы подбрасывал вверх свисавшую на нос прядь пепельных волос, отбившихся от чуба. — Знает, что держит меня в кулаке, кикимора заморская!» Дрожь тщательно скрываемого озлобления пробежала по его спине, но держался: чувствовал над собой полную власть таинственного японца.

— Господин генерал-майор! — вкрадчиво начал японец. — Нам известно, что на Пятом Уссурийском казачьем круге вы объявили казакам, что в данное время не считаете возможным подчиниться никакому правительству, что вы не признаете… э… э… стоите вне всякого правительства. Вы, конечно, не случайно подчеркнули, что, стоя вне всякого правительства, за разрешением финансового вопроса обратились к нашему императорскому правительству? Мы свои люди, не так ли, господин генерал-майор?

— Так точно! — подобострастно сказал хриплым голосом Калмыков и привстал с кресла. — Я так им и заявил: «Стоя вне всякого правительства, за разрешением финансового вопроса обратился к союзникам в Японии…»

— Мне поэтому и дано указание быть с вами откровенным, — продолжал японец. — Наша линия… э… э… наша задача, а вернее, миссия великой Японии — остановить коммунизм! А для этого надо обособить Дальний Восток, э… э… объявить его независимым, а точнее — самостоятельным от России…

«Ах, прожорливая акульная пасть! А нам? Шиш с маслом?»

— Вам понятна наша цель, генерал-майор?

Полковник любезно и безучастно оскалил рот, полный золотых зубов, требовательно ждал ответа от разъяренного в душе собеседника, неловко, со скрытым ожесточением вертевшего в руках новенькую нагайку. «Ого! Раззявил зубатый рот на наше добро! Мало тебе, кикимора, этакого кабинетища? В Японии-то, поди, сидел за бамбуковой перегородкой. А мы кто? Приживалки при старой барыне? Нам, видать, фиг под нос? — без слов щерился в бессильной злобе атаман: прятал ее от пристального внимания полковника. — Расселся! Хозяин-барин!»

— Вы, Иван Павлович, не только военный, но и политический деятель и, безусловно, понимаете, что это дело потребует осторожности и предусмотрительной политики. О том, что это не подлежит разглашению, я думаю, вы сами понимаете. Подобная же директива дана атаману Семенову… Претендентов на власть в крае много, но это особый разговор… а главное — решить поставленную перед нами задачу.

Я вновь предупреждаю вас — наша беседа носит строго конфиденциальный характер, и о ней никто не должен знать. Только самые близкие нам, только доверенные люди удостоены…

Черные зрачки полковника глянули в желто-зеленые, злые и круглые, как у коршуна, глаза Калмыкова и поспешно прикрылись тонкой сморщенной пленкой желто-коричневых век. Добавил вежливо:

— И вы в их числе, господин Калмыков…

Презрительно-брезгливая усмешка скользнула по тонким, стариковски поджатым губам японца: «О, какое у новоиспеченного генерал-майора откровенно, обнаженно порочное, даже садистское лицо! А как пыжится, как отчетлива смена настроений на этом подвижном желто-бледном лице неврастеника: тщеславие, властолюбие, неукротимая жестокость и примитивная жадность. Да, да, крайне, предельно недоверчив и злобен. Явно ограничен и беспринципен. Такие мерзавцы и нужны для наших целей…»

— Мы верим в ваш воинский дар, в ваши стратегические и тактические таланты, — любезно продолжал японец, зорко всматриваясь в сразу вспыхнувшее, повеселевшее лицо атамана. «Да вы еще молоды, Иван Калмыков, абсолютно не искушены в элементарных дипломатических тонкостях, совершенно не умеете скрывать ваших дрянных склонностей. Мальчишечье, простонародное невежество, грубость мужлана…» — Продолжайте так же смело, энергично и беспощадно очищать город и села от большевистских элементов, расстреливайте врагов вашей родины, ясно? В первую очередь уничтожайте большевиков — высшее зло нашего общества и современности. Под корень, ясно?

Жадным зеленым пламенем вспыхнули злые глаза Калмыкова. Он осклабился.

— Стрелять, стрелять, стрелять! К слову сказать, на Пятом Уссурийском круге нашлись доброхоты, — и, к слову сказать, я с ними уже расправился по заслугам! — которые задавали мне каверзные вопросы насчет расстрелов. Я им прямо отчеканил: «Если мне в руки попадались враги родины и германские шпионы, я их расстреливал, расстреливаю сейчас и буду расстреливать впредь! О своих действиях готов отдать полный отчет Учредительному собранию…»

— Правильно сказано. Надо отдать должное, великолепно справляется с задачей очищения края от германобольшевистских элементов и атаман Семенов. Вы, наверно, слышали, какой подарок он прислал в Читу большевикам? Опломбированный вагон с трупами расстрелянных им членов Маньчжурского Совета…

— Знаю! — угрюмо и завистливо буркнул атаман.

— Мы одобряем сильные меры. Под корень! Именно под корень рубить малейшее проявление симпатий к большевизму! — Полковник плотоядно обнажил рот с золотыми зубами. — И вам советую не знать пощады. Карать. Карать. И только карать! Ясно? Такова директива генерала Оой!

— Слушаю! — покорно, как школяр на уроке сердитого учителя, склонил голову Калмыков и отвернулся от стола: строй остро отточенных карандашей в подставке раздражал его. «Расселся, как дома. Карандашей настрогал, запасливый, на десяток лет». Проснулось забытое, давно пропитое чувство протеста; его возмущал бесцеремонный тон заморского командира. «Хозяин. Мы сами с усами, дай только срок…»

Мебель и все убранство кабинета резали ему глаза. Массивный дубовый стол с темно-зеленым полем; богатый письменный прибор из серого, с зелеными прожилками мрамора, отделанный серебром. Ковры. Кожаная мебель. Драпировки. «Лучшие здания позанимали. Кто эта раскосая макака? Ни пола, ни возраста не узнаешь у этой мартышки. Почему он так точно осведомлен всегда о событиях?»

— Ну хорошо! — прервал его мысли японец. — Перейдем ближе к делу, по которому я вызвал вас. Вы, конечно, не в курсе всех тайн закулисной политической кухни. Мне предложено посвятить вас в подробности происходящих событий и тех, которые должны произойти в… самое ближайшее время. Тогда вам будет ясна международная ситуация и… ваша линия.

Вам известно, что прибывший во Владивосток глава Временного правительства Западной Сибири эсер Вологодский добился соглашения с генералом Хорватом о ликвидации бесполезного и безавторитетного правительства Дербера? Окончательно был решен вопрос о слиянии временного сибирского правительства с правительством Хорвата. Генерал Хорват оставался, согласно этой договоренности, наместником на Дальнем Востоке. Часть лиц из его делового кабинета входила в состав сибирского правительства. Нас это устраивало: с генералом Хорватом мы издавна поддерживаем… э… э… добрососедские отношения. Мы помогали ему при формировании воинских частей, мы оказали ему существенную материальную поддержку. Мы нашли с ним э… э… э… общий язык. Но в ночь с семнадцатого на восемнадцатое ноября белые русские части в Омске, при содействии английских войск под командованием генерала Нокса и полковника Уорда, вопреки решительному нежеланию японского императорского правительства, вопреки интересам Японии, произвели переворот и свергли Директорию. Верховным правителем провозглашен адмирал Колчак, всемерно поддерживаемый… э… э… э… в неблаговидных… корыстных целях американцами и англичанами.