Паутина - Весела Костадинова

принесли ночью. От одной ощутимо пахло удом и цитрусом, отчего опять накатила тошнота. Этот запах. Он был всюду. Даже во сне. Даже когда его не было в комнате.

Я с криком бросила эту подушку на пол, прямо к ногам отвернувшейся Катерины.

— Это что за новости? — резко развернулась она.

— Выброси это, — прошипела я.

— Да что такое? — она подняла подушку, — чем тебе она не угодила? Подушка как подушка….

— Он принес, да? — с ненавистью бросила я, чувствуя как сжимается ловушка, — он?

— Так, — Катерина села передо мной на стул, — давай разбираться. Кто принес? Все подушки принес один человек. Кто, Лиана?

— Роменский, — выплюнула я. — Он?

Двери открылись, на пороге стоял Василий, но Катерина жестом заставила его замереть.

— Верно, — кивнула она. — Подушки, грелку, стул для меня и кофе для тебя, вон на столе стоит, принес не Вася. Как узнала?

— Запах, — дернулась я. — Его запах! Эта подушка им насквозь пропахла!

Василий присвистнул. Катерина резко выдохнула.

— Так… — она потерла красивый карий глаз и понюхала подушку. — Действительно, пахнет. Вась, позови ка друга.

О диво, Василий даже не стал возражать, просто вышел из комнаты и позвал Роменского через весь дом. Через минуту вошли уже они оба. Роменский выглядел скорее удивлённым, чем обеспокоенным, будто и сам не понял, зачем его позвали.

Он выглядел… неожиданнообычно.

Простая хлопковая футболка тёмного цвета, чуть помятая, будто он только что натянул её наспех. Волосы всё ещё влажные, пряди темнели от воды, на висках блестели капли, которые он, по-видимому, не успел вытереть после душа. На ногах — мягкие домашние тапочки.

Катерина молча подняла подушку, рассматривая её, словно пыталась разгадать в этом предмете нечто большее, чем просто кусок ткани с набивкой. Потом перевела взгляд на Роменского.

— Твоя подушка? — спросила она, пристально глядя на него, словно что-то проверяя.

Роменский спокойно кивнул, будто в этом вопросе не было ничего странного.

— Да. — Он чуть передвинул вес с ноги на ногу, но его голос остался таким же ровным. — Думал, так будет удобнее.

— Значит, ты специально дал ей свою?

— Одну запасную взял, одну — свою отдал. У меня их две. — Он пожал плечами, как будто объяснял самую простую и логичную вещь.

Я смотрела на него с отвращением.

— Откуда ты знаешь его запах, Лиана? — спросил догадавшийся Василий.

— Знаю!

Василий и сам понюхал подушку.

— Гоша, да ты гребанный эстет. Приятно пахнет. Голубка, чем тебе запах не угодил?

Но внутри меня поднималось что-то холодное, липкое, смрадное, отзываясь глухим ужасом на саму эту мысль: я спала на подушке Роменского.

— А ты своего друга спроси, — ядовито ответила я. — Давайте, оба спросите, что он со мной сделал! Что, Роменский, ты своих друзей не просветил?

Тот слегка побледнел, перевел глаза на Василия и Катерину.

— Я говорил… — только и сказал он.

Василий молча взял стул, поставил его передо мной спинкой вперёд и небрежно сел, скрестив руки на спинке и положив на них подбородок. Он смотрел на меня внимательно, слишком внимательно, с выражением, от которого меня передёрнуло.

— Так, голуба, давай разбираться. Я знаю, ты подверглась сексуальному насилию, так?

— Да… — глухо ответила я. — Да. От него.

Катерина вздохнула и отошла к окну. А вот лицо Роменского…

Оно перекосилось, но не от боли или злости. Это было что-то другое. Глухая, сдерживаемая реакция, спрятанная за маской внешнего спокойствия. Но я видела, как за его глазами что-то надломилось.

— Откуда знаешь? — Василий мгновенно вцепился в меня взглядом, глаза сузились, в них мелькнул азарт. Он был, как пёс, учуявший кровь, он ждал, когда я дам ему пищу для новой игры.

Я перевела на него пустой взгляд, холодный, но внутри всё сжималось от боли.

— Я узнала его, — голос мой был глухим, будто выбитым из меня. — Узнала.

Василий прищурился, словно ему было мало этого ответа.

— Как узнала, Лиана? — его голос стал терпеливым, будто он всё ещё ждал, что я разыгрываю какую-то драму, и ему просто нужно выбить из меня ключевые слова. — Лицо, голос…

Я стиснула зубы.

— Запах, — выдохнула я, чувствуя, как во рту пересохло.

Глубокая тишина накрыла комнату.

— Его запах, — повторила я тише. — Раньше я ни у кого такого не встречала. Удовое дерево и цитрус. Я вся тогда пропахла им…

Слова были сухими, безжизненными, но внутри меня всё клокотало от того, что мне приходилось это говорить.

Роменский резко сжал кулаки, а потом, не говоря ни слова, размахнулся и со всей силы врезал кулаком в дверной косяк.

Раздался глухой треск, такая сила, что мне показалось, будто он раздробил себе костяшки пальцев. На пол закапала кровь. В комнате на мгновение повисло напряжение, настолько плотное, что казалось, воздух стал тяжёлым, как густая патока.

Василий наблюдал за этим с откровенным удовлетворением. Он медленно, не спеша, откинулся назад, сцепив руки за головой.

— Вот тебе и ответ, Гоша, — усмехнулся он, протяжно, с ленцой. — Сука, гениально. Привязка на запах.

Он усмехнулся шире, чуть качнув головой, словно искренне поражённый какой-то изощрённой игрой.

— А ты ж у нас ценитель, мать твою… — продолжил он, бросая на Роменского насмешливый взгляд. — Нишевый одеколон, так?

Но Роменский не отвечал. Он всё ещё стоял, сжимая окровавленный кулак, и его плечи были так напряжены, что казалось, он готов был взорваться в любую секунду.

— Так, эстет, — Василий потер нос, наморщился, — сейчас идешь в баню и моешься так, словно на тебя четыре дня голуби срали как на статую Ленина в парке. Подушку эту и остальные твои — в топку, ты мне новые должен будешь. Шмотки твои — в топку, мои наденешь. Чтоб ни следа этого запаха на тебе не оставалось. Парфюм с собой?

— Да, — глухо ответил Роменский, не глядя ни на кого из нас.

— Отлично. Сам заберу. Лиана, — Василий обернулся теперь уже ко мне и во взгляде его впервые мелькнуло что-то теплое. — Позавтракайте с Катей, она там блинчики испекла. Выпей кофе. Мамой клянусь, никто тебе вреда тут не причинит.

У меня голова кружилась от непонимания того, что происходит, но мужчины уже вышли, оставив меня и Катерину одних. Она снова подошла ко мне и посчитала пульс.

— Если есть не будешь — сил не будет, девочка. А они тебе ох как нужны. Ты сильно ослаблена. Давай помогу одеться, хорошо?

Больше она не спрашивала, почти силой заставляя меня встать для завтрака.

Завтракали снова на веранде — утро было теплым, но не жарким. Сначала мне сложно было заставить себя есть, но блины пахли аппетитно, а взбитые сливки и свежесобранная клубника вызвали