Паутина - Весела Костадинова

своей бледности — почти прозрачности. На стене действительно висели полотенца, как и сказал Василий. Но одно из них, большое, пушистое, розового цвета, было совершенно новым.

Я машинально потянулась к нему, провела пальцами по мягкой ткани. Оно пахло свежестью, ни разу не было использовано, и, что самое странное, выглядело так, будто было куплено специальнодля меня. На стеллаже около зеркала стояли дорогие средства ухода. Пенка для умывания, женский крем для лица, даже специальная расчёска с натуральной щетиной. Всё идеально новое, всё известных брендов, дорогое и качественное, ни один из этих предметов не выглядел случайным.

Закрыла глаза, выравнивая дыхание, как учил Макс, а после поняла — ни к одному из этих средств не прикоснусь.

В двери легонько постучали, показывая, что пора выходить. Не испытывая терпение моего проводника, я поспешно вышла из ванной и последовала за ним на залитую теплым солнечным светом веранду, где уже ожидал накрытый стол, с тем самым мясом, аромат которого я почуяла из своей комнаты.

Роменский ждал нас на веранде, молча глядя в сторону дальнего леса. Он опирался локтями на высокие перила, слегка склонив голову, и выглядел так, будто был погружён в собственные мысли. Солнечный свет выхватывал отдельные пряди из его тёмных волос, но даже в этой тёплой обстановке он казался отстранённым, чужим.

При виде него внутри меня снова всё сжалось, ступор накрыл с новой силой. Но Василий мягким, но уверенным движением подтолкнул меня к столу, заставляя сесть. Я села механически, не осознавая даже, как двигаюсь.

Передо мной тут же появилась тарелка.

Запах еды резко ударил в нос, напоминая, насколько я голодна. На тарелке лежали куски сочного, свежеприготовленного мяса, аккуратно нарезанные на небольшие дольки, свежая зелень и ломтики овощей. Всё выглядело так, будто кто-то позаботился не только о вкусе, но и о том, чтобы еда выглядела аппетитно.

Роменский сел напротив, не говоря ни слова.

Я украдкой взглянула на него и снова удивилась. В его лице читалась усталость, даже лёгкая бледность. Он выглядел замкнутым, хмурым, но не было в нём ни триумфа, ни злорадства. Молча кивнул мне, здороваясь, и положил себе мяса.

Василий сел между нами, как бы огораживая нас друг от друга, положил еды и быстро приступил к обеду, раньше остальных.

Я опустила глаза на стол и обнаружила, что вместо столовых приборов передо мной лежит только ложка. Ни ножа, ни вилки мне не дали. Глаза заволокло жгучими слезами унижения.

37

— Почему не ешь? — повернулся ко мне Василий, с аппетитом пережевывая мясо.

— Ложкой? — прошептала я, подцепляя пальцем кусочек огурца.

— Думаешь я тебе сейчас вилку доверю? — хмыкнул он. — Чтоб ты мне глаза этой же вилкой и выкалупала? Э, нет, никаких ножей и вилок, по крайней мере сейчас. Колы?

И снова рот наполнился слюной, но закрыв глаза на несколько мгновений я напомнила себе о диете Ирины. Не стану ломаться в этом, не стану…

— То есть нет… — вздохнул Василий, наливая себе стакан. — Мясо тоже есть не будешь?

— Я…. — он втягивал меня в разговор, которого я не хотела, но отлично помнила правила, — я… не ем мясо. Такое мясо….

— Ого, — удивился он, ловко орудуя вилкой и ножом, — диета — это серьезно. — Он с ухмылкой посмотрел на Роменского, который до этого молчал, сосредоточенно ел, не вмешиваясь в наш разговор. — Гош, может нам тоже на диету сесть?

Роменский бледно улыбнулся одними уголками губ, но ничего не ответил. Он продолжал есть молча, спокойно, словно ему было безразлично, что происходит за столом. Но я видела, как едва заметно напряглись его плечи.

— А что ещё тебе нельзя, Лиана? — снова обратился ко мне Василий, с непринуждённой дружелюбностью, которая только больше пугала. — Скажи… так, на всякий случай. А то вдруг приготовим что-то, а тебе нельзя.

Он сделал паузу, улыбнувшись, и добавил с явным наслаждением:

— Голодной ходить — не самое приятное чувство, правда же?

Я стиснула зубы, взяла себя в руки и, не поднимая взгляда от своей тарелки, ровно ответила:

— Нельзя жареное, мучное, сладкое, жирное. Газировку, фастфуд, консервы. Всё, что может вызвать скачки сахара или привести к проблемам с весом.

Василий приподнял брови, усмехнувшись:

— Так строго? А, — он подцепил кусочек помидора, посмотрел на него внимательно, и спросил, — а напомни ка мне, сколько в тебе живого веса, а?

Я стиснула зубы.

— Сейчас 42 кг, — озноб становился все сильнее.

— 42 кг, — вздохнул Василий, — при росте 165 см. Да ты толстуха, Лиана, — выдал он, запивая еду колой. — Колобок на ножках, как я посмотрю. Как ты еще ходишь, при таком весе?

Мне захотелось ударить его.

— А скажи-ка, милая, — как ни в чем не бывало продолжал Василий, — до родов ты сколько весила? До беременности?

— 45… - на глаза навернулись злые слезы.

— Какой кошмар, — вздохнул Василий. — Наверное была толще всех в университете?

— У меня была сложная беременность, — совсем не понимая зачем вообще что-то объясняю. — У меня мог быть резус-конфликт, поэтому подбирали питание.

— А, ну этим, конечно, все объяснимо, — издевательски протянул Василий.

Я бросила ложку на стол.

— Зачем я здесь? Что вам обоим надо? Хотите денег? Патенты отца? — голос мой звенел от сдерживаемых слез обиды, унижения и страха.

— Оу, разошлась-то как, — Василий салфеткой вытер губы, — спокойнее, голубка. Смотри какой вечер, птицы поют, лес рядом. А воздух какой чистый….

От его слов затрясло еще сильнее, руки уже ходили ходуном на столе. Сгорбившись, я смотрела на тарелку, чувствуя, как глаз покатились слезы, оставляя дорожки на щеках и носу. Поднять голову сейчас казалось невыносимым.

Роменский, до этого момента остававшийся молчаливым наблюдателем, вдруг встал. Я невольно вздрогнула, ожидая чего-то — нового приказа, угрозы, может быть, даже удара. Но он молча ушёл в дом, оставляя после себя напряжённую тишину.

Я не успела даже осознать его отсутствие, как он уже вернулся. В руках у него была тёплая куртка, тёмная, чуть великоватая, пахнущая чем-то чистым, свежим, но с лёгкой примесью дыма и земли.

Не сказав ни слова, он накинул её мне на плечи.

Я дёрнулась, словно от удара, сжалась.

Тёплая ткань тяжело легла на плечи, накрывая, отрезая от прохладного воздуха, словно предлагая защиту. Но я знала, что никакой защиты не было. Роменский вернулся на своё место, сел так же спокойно, как и до этого, будто ничего не произошло.

— Спрашиваешь зачем ты здесь, да, голубка, — Василий наклонился ко мне ближе, сложил руки замком и посмотрел в глаза. — Я бы это тоже хотел знать, Лиана. Как твоя