Паутина - Весела Костадинова

прочная связь в мире, — повторила она, глядя на меня светлым, добрым взглядом. — Она не всегда приходит сразу, но она есть всегда. Даже если ты её не чувствуешь. Даже если тебе кажется, что ты не готова.

Я молчала, не зная, что ответить.

— Ты носила её под сердцем восемь месяцев, — продолжала бабушка, — и всё это время ваш мир был единым. Она слышала твой голос, чувствовала твоё настроение, жила с твоим дыханием. Она знает тебя лучше, чем кто-либо. И даже если ты пока этого не осознаёшь, она чувствует тебя так, как не почувствует никто другой.

Я посмотрела на Беату. Маленькую, крошечную, такую хрупкую.

— Но почему тогда… — мой голос сорвался, я судорожно вдохнула. — Почему я ничего не чувствую?

— Чувствуешь, зайчонок. Чувствуешь. Но подавляешь. Запираешь. Не позволяешь. Значит время еще не пришло. И нужно просто ждать, родная. Можно мне покормить ее?

Я кивнула, вытирая тыльной стороной ладони слезы и передавая ей бутылочку со смесью.

— Ой, — вскрикнула бабушка, — Лиана… прости меня…. Я в машине, что меня привезла, подарки для тебя все вожу…. А тут, — она всхлипнула, — оставила. Таксист ждет, там в арке. Не сходишь?

Я вздохнула, покачала головой, но поднялась.

— Конечно, бабушка. Только не уходи никуда, ладно?

— Ну что ты, зайчонок, я же здесь! — улыбнулась она, нежно поглаживая Беату по крохотной спинке.

Я задержалась у порога, ещё раз взглянула на них, на эту удивительную картину — моя бабушка, укачивающая мою дочь. Она подняла на меня глаза полные слез, нежности, тепла и любви, подняла руку и перекрестила. Этот такой необычный для бабушки жест растрогал до глубины души. Она расставалась со мной на минуты, но все же хотела, чтобы хоть кто-то меня охранял.

Вышла из подъезда шмыгая носом и невольно поежилась от вечернего, пусть и июльского ветерка, обнимая себя за плечи и мысленно ругаясь, что не накинула на майку хотя бы легкую кофту.

Белая Лада, как и сказала бабушка, стояла в самой арке, светя фарами. На секунду мне стало не по себе от накативших воспоминаний, однако я тут же взяла себя в руки и прошлепала в своих домашних тапочках по еще теплому асфальту.

Подошла ближе, заметив на переднем сидении двух мужчин, а сзади — большой пакет. Подошла ближе и постучала в темное окно.

Двери машины распахнулись, в нос мне ударил знакомы запах удового дерева и цитруса, заставивший на долю секунды замереть от шока. А после — резкий до тошноты химический запах.

Мир покачнулся перед глазами и погрузился во тьму.

35

Сознание возвращалось медленно, толчками, словно кто-то не спеша вытягивал меня из вязкого, удушающего небытия. Голова гудела, с каждым ударом сердца в висках пульсировала тупая, тяжёлая боль. Грудь сдавило от паники ещё до того, как я до конца осознала, что происходит. Дёрнула головой, пытаясь сфокусироваться, но перед глазами всё плыло, а желудок неприятно скрутило от слабости и страха.

А потом, когда я поняла, закричала. Вернее, попыталась. Из горла вырвался приглушённый, жалкий звук, больше похожий на стон — рот был плотно заклеен чем-то липким, жестким. Оцепенение сменилось леденящим ужасом. Я снова в ловушке.

Дернулась несколько раз, мотая головой из стороны в сторону и сбрасывая на пол машины теплый плед, которым была укрыта и подушку, которая была заботливо подложена под мою голову.

Нет… нет, нет, нет!!!!!

— Уймись, — раздался с переднего кресла незнакомый резкий голос. — Лежи спокойно, голубка, и не рыпайся. Иначе вколю такую дозу, что три дня проспишь.

— Полегче, Вась, — этот голос я хорошо знала, поэтому застонала сильнее, из глаз покатились крупные слезы.

— Гош, ты совсем охренел? Тебя не смущает, что мы только что наскребли себе на хребет срок на пару сотен лет? Ты сейчас серьезно предлагаешь дать этой красотке поорать? Слышишь, голубка, или ты сейчас успокаиваешься или будет по-моему, поняла?

Господи… я зажмурилась, пытаясь унять звон в ушах, ужас и панику, и собственную истерику, которая прорывалась, не смотря ни на что.

— Лиана, — Роменский вел машину, внимательно вглядываясь в ночную темень, — если тебе плохо, скажи, мы остановимся.

Я тихо забилась в истерике, стараясь унять рвущиеся наружу рыдания.

— Не долго уже, — вздохнул тот, второй, чьего лица я не видела из-за натянутой на голову кепки. — Почти приехали. Гош, сворачивай тут.

Машина дернулась, дорога из асфальтовой явно стала грунтовой, подпрыгивая на каждом ухабе. В голове метались панические мысли: куда? Зачем? Что Роменскому еще от меня нужно?

Внезапно по крыше автомобиля что-то застучало, запрыгало.

— Только этого не хватало, — вздохнул незнакомец в кепке. — Вымокнем напрочь… Стой, сейчас ворота открою.

Машина остановилась, он вышел наружу. Через минуту мы проехали, остановились и, когда он сел, снова тронулись.

— Ну, блин, летний дождь…. Льет как из ведра. У красотки запасное шмотье есть?

— Да, — коротко ответил Роменский. — В багажнике сумка.

— Хорошо. Только воспаления легких нам не хватало…. — пробурчал Василий. — Все, друзья, приехали. Гош, твою поклажу тебе и нести, понял? Я двери открывать.

С этими словами он первым вышел из машины.

Роменский не спешил. Он несколько секунд молча сидел, скользнув по мне взглядом, а потом, словно приняв окончательное решение, медленно повернулся ко мне.

— Я сейчас возьму тебя на руки и донесу до дома. — Его голос звучал ровно, слишком спокойно, но от этого мне становилось только страшнее. В этом спокойствии чувствовалась абсолютная уверенность в своей власти, в своей силе, в том, что я не имею ни малейшего шанса.

Он наклонился ближе, его тёмные глаза смотрели холодно, без эмоций.

— Лиана, — его голос стал ниже, почти гипнотизирующим, — не дёргайся, ладно? На улице ливень — не создавай проблем.

Он вышел, распахнув заднюю дверь, и я не раздумывая попыталась его пнуть, используя единственное, что было доступно — свою свободную ногу.

Но он ожидал этого.

Выматерился, но не от боли — скорее от раздражения. А потом, без тени церемоний, без лишних разговоров, без предупреждения схватил меня, рывком перекинув через плечо, как мешок с картошкой. Когда его рука коснулась моей руки, я снова оказалась в той ночи. Липкие пальцы на коже, запах его одеколона, который я пыталась выжечь из памяти. Паника, которая парализовала каждую клеточку тела. Нет, нет, НЕТ!

— Сука! — прошипел он сквозь зубы, крепче сжимая мои бёдра, чтобы я не могла дёрнуться. — Ты когда-нибудь научишься не делать глупости, а?

Я задыхалась от бессилия, от бешеного ритма собственного сердца.

Он нёс меня легко, словно я весила не больше ребёнка.

Ливень хлестал по гравийной